Убедившись в серьезности намерений экспедиции, Николай Петрович огорчился, но в возможность удачи не поверил и своего поведения не изменил: «Видно, Седов птица широкого полета. Хочет большую карьеру сделать… Но извините, дорогой Георгий Яковлевич, здесь нам совсем не по пути! Мы люди маленькие, за большим не гонимся. Собственную голову ради чужой карьеры ломать не согласны. Конечно, делать нечего: назвался груздем — полезай в кузов. Назад пока не повернешь. Мне нужно заработать денежки — больше ничего. Если звание полярного капитана и известность экспедиции помогут получить тепленькое местечко — хорошо. Не выйдет — не надо. Мне эта авантюра ни к чему… Скитаться по льду — благодарю покорно!»

В самом начале зимовки на Новой Земле он познакомился с хождением по льдам, когда провожал экскурсию Визе. Пройдя километров десять по убродному снегу, капитан обессилел и лег. Пришлось посылать за ним нарту с собаками. Седов пытался вовлечь капитана в научную работу, но у Николая Петровича созрело твердое решение выходить из каюты только на прогулку. «Место капитана на корабле, — говорил он механику. — Нет такого закона, чтобы капитан месил ногами снег, мерз днем на морозе, а ночью ляскал зубами в палатке. Я нанимался вести судно, а не заниматься исследовательской работой».

Николай Петрович на зимовке оказался без дела. Первое время он призывал к себе в каюту боцмана, приказывал докладывать о состоянии судна.

— Ты давно измерял воду в трюме?

— Да как ее мерить, если там все замерзло!

— Замерзло?

— Да.

— А течь не увеличивается?

— Нет, не увеличивается. Говорю, все судно промерзло.

— Хм… А такелаж смотрел? Не попреет он?

— Как же ему попреть, когда такой морозище!

— Значит, все благополучно?

— Благополучно.

— Ну, ладно. Иди!

Скоро надоели и эти разговоры. Капитан целыми днями слонялся без дела, зазывал всех в кают-компанию сыграть партию в шахматы: «Хотите, пришью?»

В конце концов он приспособился к скучной жизни. Утром после завтрака, если погода позволяет, прогулка по воздуху. До обеда три-четыре партии в шахматы, чтение. Затем обед. После обеда поспать часика два, а там, и вечер. В кают-компании вечером люднее, можно и в картишки сыграть. Скучно, в общем, слов нет… Но время идет… А там, в Азовско-Донском — щелк, щелк, щелк! — все каплет и каплет по восемь тридцать три…

Вскоре после возвращения Седова погода изменилась. Холода ослабели, все чаще наползали низкие, серые туманы; когда их пробивало солнце, становилось теплее. Весна наступила и в Арктике.

Впрочем, пришлось скоро разочароваться в полярной весне. Не радостная игра солнца, а слизь постоянных туманов сопровождала эту весну. Не шум быстрых ручьев слышался, а вой ветров. Не новые проталинки являлись каждый день — шло медленное разрыхление и оседание снегов.

Но какова бы ни была полярная весна, она несла с собой тепло и радость. Окрестностей зимовки — не узнать. «Фока» покрашен и прибран. Сугробов, закрывавших его борта, как не бывало. На палубе сновали люди в легких одеждах, кипела жизнь. «А давно ли, — вспоминал Георгий Яковлевич, — вылезали из-под снега бледные, угрюмые люди, торопливо бежали куда-то и опять ныряли под палубу-сугроб. Весь откос полуострова обнажился. Там — веселые ручейки. Давно ли он высился белочеканной стеной, а отблеск северного сияния серебрил затянутые льдом камни? Где навесы лавин?…»

Да, начиналась весна. Узнав от Павлова и Пинегина о том, что они видели вблизи островов Берха и Заячьего открытое море, Седов решил послать на юг, в Крестовую губу, шлюпку, которая доставит к первому пароходу копии всех работ, исполненных экспедицией. Но главная задача посылки шлюпки — не эта. Самое важное— дать весть об экспедиции. В комитете должны узнать, что в прошедшем году «Фоке» не удалось пробиться на Землю Франца-Иосифа, что больше половины собак оказались негодными и погибли, что угля осталось ничтожное количество. С такими средствами достижение полюса маловероятно. Необходима помощь — посылка судна на Землю Франца-Иосифа с углем и собаками.

С материалами Седов решил послать капитана Захарова, в бесполезности которого в экспедиции уже давно убедился. К сожалению, беспомощного капитана нельзя было отправить одного. Пришлось отобрать надежных людей. С Захаровым Седов решил отправить матросов — Томиссара, Катарина, Карзина — и помощника механика Зандера. У Томиссара во вторую половину зимы появились признаки цинги, которые, правда, весной исчезли; Катарин почти беспрерывно ходил с флюсом. Карзин и М. А. Зандер были совершенно здоровы.

3 июля партию отправили на остров Заячий. Шлюпку, поставленную на две нарты, легко повезли тридцать собак. На третьей нарте ехал капитан. Седов сам следил за снаряжением партии. Провианта было взято с расчетом на три месяца. Уезжающих снабдили палаткой, картами, шлюпочным спиртовым компасом, мореходными инструментами, таблицами, винтовками и дробовым ружьем, даже теплой одеждой — на случай задержки в пути или непредвиденной зимовки. Копии всех научных работ экспедиции и киноленты вручили капитану запаянными в два цинковых ящика, заделанных в дерево.

Седов простился с капитаном.

Перед прощальным обедом он вручил Захарову приказ и инструкцию.

Глава X

В ОЖИДАНИИ.

После отъезда Захарова основная работа экспедиции заключалась в приготовлении к плаванию. Седов жил ожиданием вскрытия льда. Наступило полярное лето. Сошел весь снег на Панкратывском полуострове, стали освобождаться даже высокие горы на матером берегу. Снег оставался только в горных ущельях, оврагах и на ледяном покрове. Морской лед в бухте весь затопило, на нем всюду появились озера и лужи, образовавшиеся от стаявшего снега и часто выпадавших дождей.

Нагреваясь на солнце, вода растапливала понемногу лед, особенно в местах спайки старых льдин, где он сравнительно тоньше и пропитан кристаллами солей. Дожди и талая вода быстро растворили их; лед становился рыхлым и пористым, легко распадался. Но в целом он был еще достаточно крепок и не выпускал «Фоку». Все море за островами Панкратьева и Крестовыми было закрыто густым плавучим льдом, и небо на горизонте было светлое — «ледяное».

Надо было ждать, а пока жизнь шла своим чередом. В свободное время занимались медвежатами. Они за лето подросли и стали очень сообразительными. Знали, часы еды и своего благодетеля Ваню-повара. Сломя голову бежали на клички — Полынья, Торос и Васька. Задолго до обеда они собирались перед дверью, ведущей в камбуз — судовую кухню. В это время с палубы их не прогнать, а для штурмана Максимыча палуба — священное место. Он часто швырял нечистоплотных медвежат за борт. Георгий Яковлевич любил играть с сообразительными питомцами в минуты отдыха.

В конце июля мирная жизнь медвежьего питомника была нарушена. Заметив понятливость медвежат, Седов решил приучить их к упряжке.

— Что они, в самом деле, дармоедствуют. На «Фоке» не должно быть дармоедов. Будут они у меня дрова возить!

Взялся рьяно за дело.

Бедные медведи сначала ничего не поняли. Тогда Седов пустил в дело кнут. Достаточно поревев во всю силу медвежьих легких, они сообразили, что нужно делать для избежания ударов плетки. В конце первого урока Полынья и Торос уже не упирались, а тянули нарту, но только по направлению судна. Однако уроки упряжной езды очень напугали их. На человека стали смотреть подозрительно. Больше не бежали сломя голову, когда кто-нибудь подзывал.

Когда одного запрягали, остальные присутствовали обязательно, шли рядом. Когда запряженного били плеткой, ревели все три медвежьи глотки. Везущий сани ревел от боли, остальные — из сочувствия беде товарища.

Охотились на нерп, в изобилии появившихся в бухте «Фоки»,

Нерпы любят, выбравшись на лед через лунку, продутую своим дыханием, понежиться на льду. Охотились на них чаще всего на льду во время лежки. Для такой охоты необходимо большое терпение, ибо эти животные очень чутки и редко подпускают к себе ближе двухсот пятидесяти — трехсот шагов. Приходится целыми часами красться под прикрытием торосов, а если идешь по открытому месту, то надо пользоваться моментами, когда животное опускает голову и дремлет. Подобравшись возможно ближе, охотник должен сделать очень точный выстрел в самую голову, иначе случается, что даже тяжело раненный зверь скатывается в свою лунку и тонет.