Было жарко. Красное лицо Белавенца налилось, как помидор. Обтирая лицо платком, он продолжал:
— Дело финансируют. Могу сообщить приятную новость. Наш уважаемый Михаил Алексеевич Суворин уже принял решение открыть кредит экспедиции, дать комитету необходимые суммы, конечно в разумных пределах. Сегодня я получил первые чеки. Вот деловой ответ на ваш вопрос.
В лицо Седова мгновенно ударила кровь. Он схватил руку Белавенца и стал ее трясти.
— Ну, ну, — не пожимая руки и стараясь освободиться, бормотал толстяк. — Я тут ни при чем. Просто сумел разъяснить Михаилу Алексеевичу то же самое, что разъяснил и вам. Вот и все… Я тоже рад. Теперь вы покойны?.. Там придется сделать небольшие формальности. Я обещал Михаилу Алексеевичу, кроме подписки, дать гарантию промыслом, который вы, несомненно, привезете с собой, — медвежьими шкурами, — имуществом экспедиции и прочим, а также вообще всеми результатами путешествия…
Это был счастливый день. По изумительному совпадению в тот же самый день пришло известие, что старшему лейтенанту Седову разрешается отпуск по личным обстоятельствам на один год.
Вечером Георгий Яковлевич разослал телеграммы всем членам экспедиции, просил немедленно прибыть в Петербург, чтобы снаряжаться как можно быстрее.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
В АРХАНГЕЛЬСКЕ
В середине июля весь состав экспедиции собрался в Петербурге.
Началась горячка. Георгий Яковлевич предоставил каждому из участников экспедиции полную свободу в снаряжении порученного отдела. Визе доставал инструменты и все необходимое для работ по метеорологии и гидрологии, он же подбирал научную библиотеку. Павлов закупал геологическое оборудование — микроскоп, станок для шлифов и реактивы, а также музыкальные инструменты. Художник занялся подбором фото- и киноаппаратуры, добывал оборудование для фотолаборатории, учился искусству киносъемки.
Седов часто ездил в Павловск, где под руководством профессора Дубинского совершенствовался в производстве магнитных наблюдений. Ему нередко сопутствовал Визе.
В конце июля все участники экспедиции переехали в Архангельск.
Двухэтажный деревянный домик в Солом-бале, нанятый для экспедиции, ничем не отличался от других. Узнавали его по воротам, на столбах которых имелись грубо вытесанные изображения львов. Домик стоял рядом с двором, где девять лет назад готовилась экспедиция Циглера. Как и тогда, со двора разносился вой и лай множества собак, посаженных на цепь. У гнилой деревянной набережной, в том самом месте где стояла «Америка», дымил трубой «Святой Фока».
В этом домике пришлось прожить почти месяц. Георгий Яковлевич и Вера Валериановна занимали две комнаты верхнего этажа, в остальных жили Визе, Павлов и Кушаков с супругой. Внизу находились кухня, помещение для. команды и кладовая для инструментов. Художник ночевал в городе у родных.
Днем в доме оставались дежурный и повар. Седов целые дни проводил в городе. Он был занят бесконечными переговорами с властями и поставщиками, вел оживленную корреспонденцию с комитетом. Молодежь — Визе, Павлов и Пинегин — носилась по архангельским магазинам и складам в поисках недостающего снаряжения. В разгоне была и команда: принимала грузы на вокзале, в порту и на базаре.
Хотя с деньгами больших заминок не было, подготовка экспедиции шла туго, как на тормозах. Отплытие откладывалось то на неделю, то на два дня, то опять на несколько дней. Давно обрисовались друзья и враги экспедиции. И все же каждый день приходилось Седову узнавать о новом выпаде врагов и о странных действиях «друзей».
Препятствия возникали на каждом шагу. Сколько трудов стоило достать радиотелеграфную аппаратуру, отыскать радиста, согласного пойти в экспедицию! В те времена специалистов по радио было очень мало. В конце концов радиста все же нашли в военном флоте, выхлопотали ему отпуск. Но за две недели до выхода экспедиции морское министерство аннулировало этот отпуск. Выписать иностранца? Нет, слишком поздно. Уже погруженную на корабль радиоаппаратуру пришлось выгрузить и оставить на берегу.
Сходясь по вечерам в соломбальском домике, Седов и его товарищи делились результатами дневных хлопот. Художник рассказывал про посещение лавки купца-грамотея, торговца гвоздями. Осилив по складам фельетон местных «Архангельских ведомостей» о ненормальной спешке в снаряжении экспедиции, купец, отвешивая гвозди, счел нужным прочитать нотацию:
— Поздненько, поздненько собрались, молодчики, гвозди-то покупать. Вот, говорят, Нансен за два года гвозди для эспедиции заказывать начал, а вы за два дня спохватились. Да еще говорите, что дорого!
Георгий Яковлевич смеялся, но на душе скребло. Все жаловались на тупость и косность чиновников, непоборимый бюрократизм и бездушие.
Таможня заставляла пройти всю сложную процедуру отправления судна в заграничное плавание, требовала документы на предметы иностранного происхождения. Прибывшее из-за границы снаряжение было обложено невероятными пошлинами. Чиновники подвели пошлину на нансеновские сани под параграф налога, где значатся роскошные кареты и экипажи. Посланную вместе с лопарскими башмаками-финесками траву «сеннегрес» — обыкновенную норвежскую осоку для стелек в меховую обувь — требовали оплатить налогом, предусмотренным для дорогих лекарственных трав. Приходилось рассылать телеграммы в Главное управление таможенных сборов и в комитет.
А в это время назревал новый конфликт. На «Фоку» явился таможенный чиновник и предложил опечатать все предметы иностранного происхождения и среди них научные инструменты. При этом предупреждал: сорвете пломбы — при возвращении придется платить за них новую пошлину.
Выплыли на свет какие-то акцизные сборы.
Управление порта не выпускало на этот раз «Святого Фоку» без каких-то документов, хотя он плавал десятки лет и этих документов на борту никогда не бывало. Отказывали выпустить без указания порта, зарегистрированного в официальном списке.
— Укажите порт назначения, иначе не выпустим!
Требовали взять законный запас пресной воды, а когда загруженный «Фока» сел ниже ватерлинии, потребовали снять часть груза.
— Осадка судна незаконна. Сгрузите провизию! Ее у вас излишек против нормы.
Заставили Седова набрать многочисленную команду, совершенно излишнюю в предстоящем плавании.
При этом требовали свидетельства о политической благонадежности.
Пока Седов сражался с портовыми властями, приходилось штопать прорехи спешного снаряжения. В последние минуты доставали кислую капусту и хрен, собак, гвозди, олово, пистоны для ружей, фуфайки, башлыки и перчатки, брезенты, смолу, тросы, сухари и шоколад.
Потом пришлось дожидаться страхового агента из Петербурга, который должен был застраховать жизнь всех участников экспедиции. Седов обратился в комитет с просьбой нанять сопровождающее судно с углем или послать вспомогательное судно на Землю Франца-Иосифа. Взять достаточный запас угля на перегруженного «Фоку» было невозможно. В этой просьбе комитет, однако, отказал.
От комитета стали приходить странные телеграммы. Казалось, там больше всего заботились, как бы Седов не ушел без письменного обязательства сдать комитету промысел и все добытое во время экспедиции.
Владелец, он же и капитан «Фоки», Дикин искал предлога затянуть выход экспедиции. А если она не отправится 28 августа, он, по условиям договора, должен был получить задаток и неустойку, превышающую сумму, которую он получил бы за фрахт. Дикин прислал письмо, в котором извещал, что кредиторы накладывают на судно арест. Другого выхода, как заплатить все долги владельца, не оставалось. Седов послал отчаянную телеграмму в комитет. В ответ он получил совет покончить дело миром вместе с напоминанием о необходимости отдать приказ по экспедиции, согласно которому все добытое во время экспедиции принадлежит комитету. Только после того, как комитет получил копию приказа, деньги были высланы, и арест с судна снят. Тогда же владелец «Фоки» сделал последний ход: за три дня до договорного срока отказался вести судно и рассчитал всю команду. Он знал, что набор новой команды и оформление ее в порту займет почти неделю. Но Седов покончил с этим делом в один день.