Итак, Образ с большими почестями был внесен в Константинополь и помещен в церковь Богоматери Фаросской [82, с. 235–251]. Обращают на себя внимание замечания писателей того времени, что о чудесном Образе из Эдессы уже основательно позабыли. Святыня оставалась замурованной в городской стене в течение примерно четырехсот семидесяти пяти лет. Один из исследователей Плащаницы Герберт Холл весьма проницательно заметил, что ранние авторы хотя и говорят о ткани, на которой Иисус запечатлел свой Лик, при этом умалчивают о Его страданиях и смерти. Однако воспоминания о Нерукотворном образе не просто постепенно стерлись из памяти людей: он еще и перестал ассоциироваться с погребальным саваном, поскольку, пока Плащаница хранилась в городской стене Эдессы, на ней был виден лишь Лик. Вероятно, это можно объяснить тем фактом, что ранние авторы, например Евсевий и Евагрий, просто не знали о настоящих размерах образа и о том, что на нем запечатлелись страдания и смерть Христа, предполагая, что Образ был сотворен самим Христом во время Его земного служения. По прошествии времени было обнаружено, что это изображение — во весь рост — несет на себе следы страстей и смерти Иисуса, и таким образом была восстановлена изначальная природа Мандилиона как части подлинной погребальной Плащаницы.
Большой императорский дворец (Львиная Пасть) в Константинополе поражал своими размерами и роскошью. Он был построен при императоре Константине Великом, вскоре после перенесения в Константинополь столицы Римской империи. Этот великолепный дворцовый ансамбль, откуда византийские императоры управляли своими владениями, располагался на мысе между Мраморным морем и заливом Золотой Рог. Историк и биограф Константина Великого Евсевий в четвертой книге "Церковной истории" перечисляет семь строений в составе дворцового комплекса, построенного Константином. В 525–565 годах дворец был расширен императором Юстинианом I, а позже императором Юстином II, при котором, между 565 и 578 годами, был достроен один из главных роскошных тронных залов Христотриклин ("Золотая палата"). В 750 году император Константин V Копроним начал строительство церкви Богоматери Фаросской, завершившееся при Михаиле III около 865 года.
Церковь Богоматери Фаросской — это великолепное здание, составляющее часть дворцового комплекса. Как говорится в текстах X века, именно там и хранился Образ из Эдессы, после того как святыню перенесли в 944 году в Константинополь. Слово pharos в древнегреческом значит "большой кусок ткани… плащ или мантия без рукавов… который используется как саван или покров" [42, с. 1918]. Генри Джордж Лидделл в своем "Греческо-английском словаре" (1887) указывает, что в этом значении слово употреблено в "Илиаде" Гомера. То, что церковь назвали в честь Плащаницы Иисуса, вероятно, свидетельствует о том, что при дворе императора знали о существовании Плащаницы с изображением Христа во весь рост и о том, что Образ из Эдессы — это Лик на этой самой Плащанице, сложенной вчетверо. Византийские греки отлично знали традиции античной Греции, и им, разумеется, было известно, в каком значении термин pharos использовался Гомером.
Однако стоит отметить, что доктор Даниель Скавоне, профессор истории в университете Индианы, уверен, что церковь Богоматери Фаросской была названа в честь знаменитого маяка, стоявшего вблизи дворца. Скавоне указывает, что в тот период (X век) слово pharos также означало "маяк", таким образом, термин ho pharos применительно к маяку в Константинополе произошло от he Pharos — названия прославленного маяка в Александрии. Скавоне ссылается на мнение двух византинистов XX века, Эберсолта и Жанена, которые на основании средневековых византийских текстов пришли к общему мнению, что церковь Богоматери Фаросской находилась на самом верху насыпи, от которой в море отходила коса, где и стоял маяк Фарос. В пользу мнения профессора Скавоне говорит и тот факт, что церковь была сооружена между 750 и 865 годами, а Нерукотворный образ, как известно, до 944 года находился в Эдессе.
И хотя доктор Скавоне представляет вполне убедительное свидетельство того, что pharos в названии церкви означает "маяк", а не "плащаница", остается малопонятным, почему же столь известную и роскошную церковь, в которой хранились многочисленные реликвии, якобы имевшие отношение к Распятию Христа, назвали в честь маяка. Это весьма озадачивает, даже если допустить, что маяк играл важную роль в истории и экономике города и был путеводной звездой для кораблей, а также являлся важным средством сообщения между азиатскими провинциями и центром. Кроме того, сложно допустить простое совпадение, что греки, знакомые с творчеством Гомера и другой интерпретацией слова pharos, назвали свою церковь в честь маяка, а потом совершенно случайно поместили туда Плащаницу. Так что придется поискать другие прецеденты, когда в Константинополе большие церкви или храмы называли в честь ориентиров, не имеющих отношения к церкви. А пока оставим этот вопрос для дальнейшего изучения, чтобы определить точно связь Церкви Богоматери Фаросской с маяком или с Образом из Эдессы, который в ней хранился.
В честь первой годовщины со дня внесения Плащаницы в Константинополь была написана церковная проповедь под названием "Ежемесячное чтение". В ней автор рассказывает о том, что Иисусу подали отрез ткани, сложенный в четыре раза (rhakos tetradiplon), и когда Он умылся, то на ткани отпечатался Его чистый божественный Лик [22, с. 48]. Говорится лишь об изображении лица. Однако и тут употребляется редкое греческое слово tetradiplon, которое, как уже говорилось раньше, значит "сложенный вчетверо", кроме того еще раз отметим, что сгибы на Плащанице подтверждают точку зрения, согласно которой Образ из Эдессы (нерукотворный Лик на льняной ткани) — это и есть Плащаница, сложенная подобным образом для удобства.
Известный синдонолог из Атланты, отец Альберт Драйзбах обратил мое внимание на то, что архидиакон Григорий из поразительного по своей красоте храма Софии Премудрости Божией в своей проповеди 16 августа 944 года (собрание рукописей на греческом языке библиотеки Ватикана, т. 511, с. 149, перевод Джино Дзаннинотто) говорил о "крови и воде из раны на боку", то есть предполагается, что к этому времени был известен не только Лик, но и изображение во весь рост на Плащанице. Византийские авторы несомненно знали, что Образ из Эдессы на самом деле является Плащаницей, на которой имеются свидетельства о Распятии Христа [65, с. 192]. В этот самый период императору Роману Лакапину, его двум сыновьям и Константину (будущему византийскому императору) было дозволено рассмотреть реликвию при свете свечей. Константин заметил по этому поводу: "Что касается Образа, то скорее причиной его появления было выделение влаги, а не краски и кисти художника". Те, кто непосредственно изучал ткань, подтверждают, что слова эти вполне совпадают с их собственным впечатлением. Кажется, что, когда ты подходишь ближе, образ попросту испаряется.
Мы уже несколько раз упоминали термин "мандилион", который означает "плат" и очень часто фигурирует в византийских текстах. Уилсон отождествляет Манди-лион с Образом из Эдессы и Плащаницей и указывает, что это один и тот же предмет в разные периоды его существования. Термин "мандилион" впервые появляется в житии отшельника Павла Латрского, написанном около 990 года. "Святому Павлу даже не пришлось покидать гору Латрскую, ему было даровано лицезреть чудесную нерукотворную икону, известную как Святой Мандилион" [24, с. 39]. Уилсон составил целый список аргументов, которые связывают Образ из Эдессы с Мандилионом и Плащаницей: