Элегия VII

        В путь! Передайте привет, торопливые строки, Перилле:[581]

        Верный посланец, письмо, к ней мою речь донеси.

        Верно, застанешь ее сидящей близ матери нежной

        Или меж книг, в кругу ей дорогих Пиэрид.

5     Всякий прервет она труд, о твоем лишь узнает прибытье,

        С чем ты, спросит тотчас, как я в изгнанье живу?

        Ей отвечай, что живу, но так, что не жить предпочел бы,

        Что затянувшийся срок бед не уменьшил моих.

        Хоть пострадал я от Муз, однако же к ним возвратился,

10   Из сочетания слов строю двустишья опять.

        «Ты не забыла ль, спроси, наших общих занятий? Ученым

        Все ли стихам предана, нравам отцов вопреки?»

        Рок и природа тебе целомудренный нрав даровали,

        Лучшие свойства души и поэтический дар.

15   Первым тебя я привел на священный источник Пегаса,

        Чтобы, водой оскудев, в нем не иссякла струя.

        В годы девичьи твой дар уже заприметил я первым

        И расцветанью его был и товарищ и вождь.

        Так, если тот же огонь в груди у тебя сохранится,

20   Лесбоса лира одна сможет тебя превзойти.

        Только боюсь, что тебе судьба моя встанет преградой,

        Что злоключенья мои сердце твое охладят.

        Часто, бывало, ты мне, я тебе, что напишем, читали.

        Был для тебя и судьей, был и наставником я.

25   Я со вниманьем стихи, сочиненные только что, слушал,

        Слабые встретив, тебя я покраснеть заставлял.

        Может быть, видя пример, как я погибаю от книжек,

        Думаешь: вдруг и тебя кара подобная ждет?

        Страх, Перилла, оставь, но только своими стихами

30   Женщин не совращай и не учи их любви.

        Праздность гони от себя и, уже овладевшая знаньем,

        Снова искусству служи, к жертвам привычным вернись.

        К этим прелестным чертам прикоснутся губители-годы,

        Вскоре морщина пройдет по постаревшему лбу.

35   Руку на эту красу поднимет проклятая старость —

        Тихо подходит она, поступь ее не слышна.

        Скажет иной про тебя: красива была! Огорчишься,

        В зеркало взглянешь — его станешь во лжи обвинять.

        Скромны средства твои, а была б ты огромных достойна,

40   Вообрази же, что ты в первом ряду богачей, —

        Но своевольна судьба: то даст, то отнимет богатство,

        Иром становится вмиг, кто по сегодня был Крёз.

        Но для чего пояснять? Лишь одним преходящим владеем,

        Кроме того, что дают сердце и творческий дар.

45   Вот хоть бы я: и отчизны лишен, и вас, и Пенатов,

        Отнято все у меня, что было можно отнять.

        Только мой дар неразлучен со мной, и им я утешен,

        В этом у Цезаря нет прав никаких надо мной.

        Пусть кто угодно мне жизнь мечом прикончит свирепым,

50   И по кончине моей слава останется жить.

        Будет доколь со своих холмов весь мир покоренный

        Марсов Рим озирать, будут читать и меня.

        Ты же — счастливей твое да будет призванье! — старайся,

        Сколько возможно тебе, смертный костер превозмочь!

Элегия X

        Ежели кто-нибудь там об изгнаннике помнит Назоне,

        Если звучит без меня в Городе имя мое,

        Пусть он знает: живу под созвездьями, что не касались

        Глади морей никогда, в варварской дальней земле.

5     Вкруг — сарматы, народ дикарей, и бессы, и геты, —

        Как унижают мой дар этих племен имена!

        В теплое время, с весны, защитой нам Истра теченье,

        Он преграждает волной вылазки дерзких врагов.

        Но лишь унылой зимы голова заскорузлая встанет,

10   Землю едва убелит мраморный зимний покров,

        Освободится Борей, и снег соберется под Арктом, —

        Время ненастья и бурь тягостно землю гнетет.

        Снега навалит, и он ни в дождь, ни на солнце не тает, —

        Оледенев на ветру, вечным становится снег.

15   Первый растаять еще не успел — а новый уж выпал,

        Часто, во многих местах, с прошлого года лежит.

        Столь в этом крае могуч Аквилон мятежный, что, дуя,

        Башни ровняет с землей, сносит, сметая, дома.

        Мало людям тепла от широких штанин и овчины:

20   Тела у них не видать, лица наружи одни.

        Часто ледышки висят в волосах и звенят при движенье.

        И от мороза блестит, белая вся, борода.

        Сами собою стоят, сохраняя объемы кувшинов,

        Вина: и пить их дают не по глотку, а куском.

25   Что расскажу? Как ручьи побежденные стынут от стужи,

        Или же как из озер хрупкой воды достают?

        Истр не уже реки, приносящей папирус: вливает

        В вольное море волну многими устьями он,

        Но, если дуют ветра беспрерывно над влагой лазурной,

30   Стынет и он, и тайком к морю, незримый, ползет.

        Там, где шли корабли, пешеходы идут, и по водам,

        Скованным стужею, бьет звонко копыто коня.

        Вдоль по нежданным мостам — вода подо льдом протекает,

        Медленно тащат волы тяжесть сарматских телег.

35   Трудно поверить! Но лгать поистине мне бесполезно, —

        Стало быть, верьте вполне правде свидетельских слов.

        Видел я сам: подо льдом недвижен был Понт необъятный,

        Стылую воду давил скользкою коркой мороз.

        Мало увидеть — ногой касался я твердого моря,

40   Не намокала стопа, тронув поверхность воды.

        Если бы море, Леандр, таким пред тобой расстилалось,

        Воды пролива виной не были б смерти твоей!

        В эту погоду взлетать нет силы горбатым дельфинам

        В воздух: сдержаны злой все их попытки зимой.

45   И хоть Борей и шумит, хоть бурно трепещет крылами,

        Все же не может поднять в скованных водах волну.

        Так и стоят корабли, как мрамором, схвачены льдами,

        Окоченелой воды взрезать не может весло.

        Видел я сам: изо льда торчали примерзшие рыбы,

50   И, между прочим, средь них несколько было живых.

        Так едва лишь Борей могучею, грозною силой

        Полые воды реки, волны на море скует,

        Истр под ветром сухим становится ровен и гладок

        И по нему на конях дикий проносится враг.

55   Враг, опасный конем и далеко летящей стрелою,

        Все истребляет вокруг, сколько ни видно земли.

        Многие в страхе бегут. Никто за полями не смотрит,

        Не охраняют добра, и разграбляется все:

        Бедный достаток селян, и скотина с арбою скрипучей, —

60   Все, что в хозяйстве своем житель убогий имел.

        В плен уводят иных, связав им за спины руки, —

        Им уж не видеть вовек пашен и Ларов своих!

        Многих сражает степняк своей крючковатой стрелою, —

        Кончик железный ее красящий яд напитал.

65   Все, что не в силах беглец унести или вывезти, гибнет,

        Скромные хижины вмиг вражий съедает огонь.

        Здесь внезапной войны и в спокойное время страшатся,

        Не налегают на плуг, землю не пашет никто.

        Или же видят врага, иль боятся его, хоть не видят.

70   Как неживая лежит, брошена всеми, земля.

        Здесь под тенью лозы не скрываются сладкие гроздья,