Я в изгнанье давно — уже дважды хлеб обмолочен,

20   Дважды босой ногой сок винограда отжат.

        Но терпеливей не стал я за эти печальные годы:

        Так же, как в первые дни, боль в моем сердце сильна.

        Часто и старый вол норовит ярмо свое сбросить,

        Часто грызет удила даже объезженный конь.

25   Стало страданье мое еще тяжелее, чем прежде:

        Новую к боли былой время прибавило боль.

        Все, что случилось со мной, во всей полноте мне открылось;

        Ясность в сознанье моем только усилила скорбь.

        Разве не легче терпеть, если свежие силы в запасе

30   И не подточен еще прежними бедами дух?

        Ясно, что новый боец смелей на арену выходит,

        Чем истощенный борьбой в долгом упорном бою.

        Легче в сраженье идти гладиатору в новых доспехах.

        Чем обагрившему щит собственной кровью своей.

35   Новый корабль устоит против натиска ветра и бури —

        Самый ничтожный дождь гибелен ветхим судам.

        Я выношу с трудом — а ведь раньше был терпеливей —

        Боль, которую дни множат с упорством глухим.

        Верьте, я изнемог, и тело больное пророчит,

40   Что ненадолго меня хватит такое терпеть.

        Силы откуда взять и бодрость черпать откуда:

        Хрупкие кости едва кожей прикрыты сухой.

        Дух мой опутала хворь сильнее, чем хворое тело, —

        Занят он без конца мыслью о тяжкой судьбе.

45   Город, увы, далеко, далеко друзья дорогие,

        Та, что дороже всех, так от меня далеко!

        Рядом гетов орда, в шаровары одетые скифы.

        Все — что вблизи, что вдали — раны мои бередит.

        Но несмотря ни на что меня утешает надежда:

50   Смерть страданьям моим скоро положит конец.

Элегия VIII

        Стали виски у меня лебединым перьям подобны,

        Старость меж темных волос белый отметила след,

        Слабости возраст настал, года недугов все ближе,

        Все тяжелее носить тело нетвердым ногам.

5     Вот теперь бы пора, от всех трудов отступившись,

        Жить, ничего не боясь и о тревогах забыв,

        Тем, что всегда мне был по душе, наслаждаться досугом,

        Тешить изнеженный ум делом любимым подчас,

        В доме смиренном моем обитать подле древних Пенатов,

10   Между наследственных нив (отнят хозяин у них!),

        И среди милых внучат, у жены любимой в объятьях

        Стариться в отчем краю, мирный приют обретя.

        Прежде надежда была, что так пройдет моя старость:

        Годы преклонные я так провести заслужил.

15   Но рассудилось иначе богам: проскитавшись немало

        По морю и по земле, я к савроматам попал.

        В доки уводят суда, когда расшатала их буря, —

        В море открытом тонуть их не оставит никто;

        Чтобы побед былых не срамить внезапным паденьем,

20   Щиплет траву на лугу силы утративший конь;

        Воин, когда по годам он уже не годится для службы,

        Свой посвящает доспех Лару старинному в дар;

        Так и ко мне подошло уносящее силы старенье,

        Срок наступил получить меч деревянный и мне.

25   Срок наступил не терпеть чужеземного неба суровость,

        Жгучую не утолять жажду из гетских ключей,

        Но или в Риме порой наслаждаться его многолюдством,

        Иль удаляться порой в тихие наши сады.

        Раньше, когда душа не предвидела будущих бедствий.

30   Так безмятежно мечтал жить я на старости лет.

        Но воспротивился рок: облегчив мне ранние годы,

        Он отягчает теперь поздние годы мои.

        Прожил я дважды пять пятилетий, не зная урона, —

        Жизни худшую часть, старость, несчастья гнетут.

35   Мета была уж близка — вот-вот, казалось, достигну,

        Но разломалась в куски вдруг колесница моя.

        Быть суровым ко мне я того, неразумный, заставил,

        Кто на бескрайней земле кротостью всех превзошел.

        Пусть провинность моя победила его милосердье,

40   Но ведь не отнял же он жизнь за оплошность мою!

        Правда, обязан ее проводить я под северным небом,

        Там где Эвксинской волной справа омыта земля.

        Если бы мне предрекли такое Додона и Дельфы,

        Я бы недавно еще их празднословными счел.

45   То, что прочнее всего, скрепи адамантовой цепью, —

        Все Юпитер своим быстрым огнем сокрушит.

        То, что выше всего, перед чем ничтожны угрозы,

        Ниже, чем бог, и всегда силе подвластно его.

        Знаю: часть моих бед на себя навлек я пороком,

50   Но наибольшую часть гнев божества мне послал.

        Пусть же несчастий моих пример вам будет наукой:

        Милость старайтесь снискать равного мощью богам.

Элегия X

        Тот я, кто некогда был любви певцом шаловливым.

        Слушай, потомство, и знай, чьи ты читаешь стихи.

        Город родной мой — Сульмон, водой студеной обильный,

        Он в девяноста всего милях от Рима лежит.

5     Здесь я увидел свет (да будет время известно)

        В год, когда консулов двух гибель настигла в бою.

        Важно это иль нет, но от дедов досталось мне званье,

        Не от Фортуны щедрот всадником сделался я.

        Не был первенцем я в семье: всего на двенадцать

10   Месяцев раньше меня старший мой брат родился.

        В день рожденья сиял нам обоим один Светоносец,

        День освящали один жертвенных два пирога.

        Первым в чреде пятидневных торжеств щитоносной Минервы

        Этот день окроплен кровью сражений всегда.

15   Рано отдали нас в ученье; отцовской заботой

        К лучшим в Риме ходить стали наставникам мы.

        Брат, для словесных боев и для форума будто рожденный,

        Был к красноречыо всегда склонен с мальчишеских лет,

        Мне же с детства милей была небожителям служба,

20   Муза к труду своему душу украдкой влекла.

        Часто твердил мне отец: «Оставь никчемное дело!

        Хоть Меонийца возьми — много ль он нажил богатств?»

        Не был я глух к отцовским словам: Геликон покидая,

        Превозмогая себя, прозой старался писать, —

25   Сами собою слова слагались в мерные строчки,

        Что ни пытаюсь сказать — все получается стих.

        Год за годом меж тем проходили шагом неслышным,

        Следом за братом и я взрослую тогу надел.

        Пурпур с широкой каймой тогда окутал нам плечи,

30   Но оставались верны оба пристрастьям своим.

        Умер мой брат, не дожив второго десятилетья,

        Я же лишился с тех пор части себя самого.

        Должности стал занимать, открытые для молодежи.

        Стал одним из троих тюрьмы блюдущих мужей.

35   В курию мне оставалось войти — но был не по силам

        Мне этот груз; предпочел узкую я полосу.

        Не был вынослив я, и душа к труду не лежала,

        Честолюбивых забот я сторонился всегда.

        Сестры звали меня аонийские к мирным досугам,

40   И самому мне всегда праздность по вкусу была.

        Знаться с поэтами стал я в ту пору и чтил их настолько,

        Что небожителем мне каждый казался певец.

        Макр был старше меня, но нередко читал мне о птицах —