Первое время мои спутники сильно злоупотребляли тюленьим салом, нарезая его мелкими кусочками и сильно прожаривая. Получалось то, что называется «шкварками», которые мы ели из экономии без сухарей, с одной солью. На непривычный желудок такое лакомство действует как слабительное. Но желудок ко всему приспособляется: в конце концов и «шкварки» не оказывали особенного действия на наши желудки.

У этой большой полыньи мы простояли два дня. За это время в западной — более узкой — части ее накопилось много молодого и тонкого льда, который набился друг под друга и достаточно окреп. По этому тонкому слою мы и переправились через полынью. Взяли немного восточнее, надеясь, что там будут полыньи, идущие на юг и соединяющиеся с большой полыньей, но этого не случилось.

Попадались мелкие полыньи, дававшие нам пищу, но плыть по ним было нельзя.

"Ровнушка"

За этой удачей снова начались неудачи. Опять пошли торосы, пять глубокий снег, опять продвижение за день не превышало трех километров. Больше всего затруднял глубокий снег, в котором нарты вязли и часто ломались. Чуть не каждый день приходилось заниматься починкой, после чего нарты становились на ходу все тяжелее.

Настал май. Одному из матросов, Баеву, казалось, что к западу путь должен быть легче. С какого-то очень высокого ропака он увидел на юго-юго-западе совершенно ровный лед, тянувшийся очень далеко на юг. Снега на том большом поле было мало, и он был крепок. Как выражался Баев: «Такая ровнушка, что копыто не пишет».

Но напрасно путешественники целый день забирали правее, напрасно Альбанов с торосов разглядывал окрестность, — «ровнушка» как в воду канула. Баев все стоял на своем: «есть «ровнушка», но только он, должно быть, сбился с дороги и не может ее найти.

— Сам своими глазами видел, верьте, сам шел по ней. Такая «ровнушка», что конца-края не видно. Не иначе как до острова.

На следующий день, 3 мая, утром караван направился к юго-юго-востоку поискать дорогу, не желая больше забирать вправо. Баев же отпросился поискать свою «ровнушку» правее.

Тем временем остальные нашли дорогу, хотя и неважную, и повернули обратно. Когда вернулись к бивуаку, Баева еще не было. Часа в четыре дня все решили, что дело неладно: надо итти на поиски… Взяв с собой сухарей, отправились вчетвером: Альбанов, Регальд, Контрад и Шпаковский. Баев не любил ходить на лыжах и ушел без них. Следы его хорошо были видны на глубоком снегу.

Сначала они шли на юго-запад, но мало-помалу уклонились на запад. Километрах в пяти от стоянки, действительно, пошел: не толстый лед, около полуметра, на котором снега было очень мало Баев шел по левой стороне этих полей, по-видимому, ожидая, что через некоторое время поля повернут левее, на юг; но ропаки по-прежнему не пускали его влево.

Тем временем погода начала портиться, и пошел снег. Стали появляться, неширокие каналы, через которые на лыжах было переходить нетрудно, но Баеву приходилось прибегать к помощи мелких льдин. Далее каналов стало попадаться больше. Так шли по следам Баева его товарищи в один конец два часа, сделав не меньше 10–12 километров. Наконец, следы повернули обратно, но Баев уже не придерживался своих старых следов, а почему-то забирал правее. Флаг, всегда водружавшийся у становища на ропаке, давно уже не был виден за торосами. Следы Баева очень слабо отпечатывались на слое крепкого снега, их запорошило шедшим снегом. Скоро следы затерялись окончательно. Искавшие напрасно кричали, свистели и стреляли из винтовок. У Баева была с собой магазинка. Если бы он был поблизости, то вероятно услышал бы выстрелы и ответил на них. Но ничего не было слышно. Надо было торопиться обратно и принять другие меры. В девять часов вечера все были у палатки. Из мачт каяков, лыж, лыжных палок и запасных реек была, связана мачта вышиною в 10 метров. К ее вершине прикрепили два флага. С помощью длинных оттяжек эта мачта была укреплена на вершине холма метра в четыре вышины. Эти флаги были далеко видны. Если бы Баев ходил где-нибудь вокруг этой стоянки, он должен был бы видеть новый сигнал. Подняли мачту в десять! часов вечера, т. е. через 15 часов после ухода Баева. Погода тем временем стала улучшаться, и снег перестал валить.

На следующий день продолжались поиски пропавшего. Обыскали все торосы кругом до четырех километров. Была надежда найти свежие следы Баева на глубоком снегу. Но розыски остались безуспешными, следов не было.

«Куда он мог деваться?», — задает вопрос Альбанов — «В местах, где мы встречали каналы, Баев переходил их благополучно, это было видно по следам. Возвращаясь обратно, он пошел не по старым следам, а левее и мог. заблудиться в ропаках. Но трудно предположить, чтобы Баев не вернулся назад, когда убедился, что идет неправильно. Тогда следы привели бы его к тому месту, откуда была видна уже наша высокая мачта. Он мог, переправляясь через какую-нибудь полынью, свалиться в воду, но для нас такие купанья были далеко не редкостью. "Обыкновенно сейчас же выкарабкаешься на лед, выжмешь воду из одежды и бежишь к становищу. Помню я, что Баев не раз жаловался на сердце; по-видимому, он страдал пороком. Не мог ли у него случиться разрыв сердца при падении в холодную воду? Иначе я не могу ничего придумать. Простояли мы на этом месте трое суток, вес еще надеясь что подойдет Баев, но он как в воду канул, уйдя искать свою «ровнушку», на которой копыто не пишет».

Среда, 14 мая. Снялись около четырех часов дня и за шесть часов прошли четыре километра. Сегодня в некотором роде юбилейный день: мы считаем, что отошли от судна 100 километров. Это выходит на круг 3,3 километра. Уходя с судна, мы рассчитывали теперь уже быть если не на берегу, то в виду берегов.

Справили юбилей торжественно: сварили из сушеной черники и вишен суп и даже приправили его для сладости двумя банками консервированного молока, что вместе с сухарями дало роскошный ужин.

Четверг, 15 мая. Опять не хватило топлива, опять забота, чем напитать людей. Как это тяжело, как это надоело мне! Хуже всего то, что за ничтожными исключениями эта забота никого из моих спутников как бы не касается. Как будто им безразлично, дойдем ли мы до земли или нет. Тяжело в такой компании оказаться в критическом положении. Иногда невольно становится страшно за будущее.

Сегодня ветер перешел к западу. Погода холодная, туманная. Прошли за день два километра.

Пятница, 16 мая Вчера едва не потонули три человека. Если мы доберемся до берега, пусть эти люди помнят 15 мая, день своего избавления от смерти, и ежегодно чтут его. Но если спаслись люди, то все же утопили дробовку-двухстволку и нашу кормилицу — кухню. Вследствие этого мы вчера должны были есть сырое мясо и пить холодную воду с разведенным молоком, а сегодня, вместо горячего чая, который всегда так согревает нас, пили чуть тепленькую водичку с сухарями.

Суббота, 17 мая. Сегодня к утру полынья очистилась и расширилась. Мы спустили каяки и проплыли часа два, пройдя приблизительно девять километров. Каяки держатся на воде прекрасно Нарты, несмотря на их тяжесть и громоздкость, тоже помещаются каждая на своем каяке впереди, и от этого каяк не теряет устойчивости. Просачивание воды есть, но совсем незначительное.

Я с Нильсеном ушли далеко вперед; за нами шли парами остальные каяки. Когда мы подошли к концу полыньи, я влез на высокий ропак и увидел два подходивших каяка, а остальных двух не было видно. Ждем мы их час, два, а их все нет. Так и решили, что опять что-нибудь случилось. Так и было на самом деле. Около четырех часов подошел четвертый каяк и нам сообщили следующее: только что последний каяк отошел от кромки льда, как Регальду понадобилось во что бы то ни сигало вылезть на лед, что он и стад делать, но в это время под ногами его осыпался снег, и наш стьюарт основательно выкупался. Каяк, на котором он плыл один, был очень скоро отнесен по ветру, и каяку Губанова пришлось ловить его к буксировать к месту происшествия… Скоро мы опять собрались все, поставили палатку, собрали остатки топлива и сварили гороху. Наши, неудачники немного утешились.