Малыш снова вздохнул. Похоже, будет еще труднее, чем он думал. Ведь Карлссон ничего не понял.

— Милый Карлссон, неужели ты так и не понимаешь, что летающий бочонок — это ты, они хотят поймать тебя, понял?!

Карлссон прямо-таки захлебнулся от восторга и подпрыгнул. В горле у него что-то булькнуло, словно он внезапно поперхнулся.

— Летающий бочонок! — заорал он. — Ты называешь меня летающим бочонком! И после этого я должен быть твоим лучшим другом! Фу!

Он потянулся, желая, по возможности, стать чуточку длиннее, и одновременно изо всех сил постарался втянуть живот.

— Ты, может, не обратил внимание, — высокомерно сказал он, — что я — красивый, весь такой умный, в меру упитанный мужчина в цвете лет! Может, ты этого не заметил, а?

— Конечно, Карлссон, конечно, Карлссон, — запинаясь произнес Малыш. — Но я ведь не виноват в том, что они пишут в газетах. Это они тебя имеют в виду, можешь не сомневаться.

Карлссон сердился все больше и больше.

— «Дело только за тем, чтобы доставить этот предмет в редакцию газеты!..» — горько вскричал он. — Предмет! — орал он. — Кто-то называет меня предметом! Да я так дам ему между глаз, что у него нос отвалится!

Он сделал несколько мелких, угрожающих прыжков в сторону Малыша. Но этого ему как раз и не следовало делать, потому что теперь разъярился Бимбо. Бимбо не мог позволить, чтобы кто-то так возмутительно рычал на его хозяина.

— Нельзя, Бимбо, на место, не тронь Карлссона! — скомандовал Малыш, и Бимбо отстал.

Он только поворчал немного, давая Карлссону понять, что он о нем думает.

Карлссон отошел от Малыша и сел на скамеечку, мрачный и надутый: сейчас к нему лучше не подходить.

— Раз так, я не играю, — сказал он. — Я больше не играю, раз ты такой зловредный, обзываешь меня «предметом» и науськиваешь на меня своих свирепых ищеек!

Малыш был в отчаянии. Он не знал, что ему делать и как говорить.

— Я ведь не виноват в том, что они пишут в газетах, — пробормотал он.

Он замолчал. Молчал и Карлссон, сидя с надутым видом на своей скамеечке. В кухне стояла удручающая тишина.

И тут Карлссон неожиданно расхохотался. Вскочив со скамеечки, он игриво толкнул Малыша в живот.

— Если я даже и предмет, — сказал он, — то, во всяком случае, — самый лучший на свете. Предмет, который стоит десять тысяч крон, ты подумал об этом?

Малыш тоже начал смеяться. Как здорово, что Карлссон снова повеселел!

— Да, в самом деле, — в полном восторге сказал Малыш, — ты стоишь десять тысяч крон, не многие, верно, столько стоят.

— Никто на всей земле не стоит столько, — заверил его Карлссон. — Такой, например, маленький предмет, такой карапузишко, как ты, больше ста двадцати пяти крон ни за что не стоит! Спорим!

Нажав стартовую кнопку, он ликующе взмыл ввысь и с радостными криками сделал несколько кругов почета вокруг люстры.

— Ха-ха! — кричал он. — Вот летит Карлссон, который стоит десять тысяч крон! Ха-ха!

Малыш решил плюнуть на все. Ведь на самом-то деле Карлссон не был шпионом! И полицейские не могут схватить его только за то, что он — Карлссон. Внезапно он понял: ведь мама и папа боялись вовсе не этого. Они, понятное дело, страшились, что Карлссона нельзя будет дольше держать в тайне, если на него начнется охота. Однако Малыш не верил, что Карлссона может постигнуть какая-нибудь беда.

— Ты не бойся, Карлссон! — сказал он ему в утешение. — Они ничего не могут сделать тебе только за то, что ты — есть ты!

— Нет, Карлссоном имеет право быть каждый, — заверил его Карлссон. — Хотя пока что на свете есть всего лишь один-единственный — маленький, хорошенький, в меру упитанный экземпляр.

Они опять перебрались в комнату Малыша, и Карлссон в нетерпеливом ожидании стал оглядываться по сторонам.

— Нет ли у тебя какой-нибудь паровой машины, которую можно взорвать, или чего-нибудь другого, что может здорово грохнуть? «Буду веселиться я с раннего утра…», а иначе я не играю, — указал он.

Но в тот же миг, увидев кулечек, лежавший на столике Малыша, он, словно ястреб, набросился на него.

Мама положила туда кулечек вчера вечером, а в нем лежал большой красивый персик, и этот персик тут же мелькнул в пухленькой ручонке Карлссона.

— Мы можем поделиться, — быстро предложил Малыш.

Он ведь тоже любил персики и понимал, что нельзя медлить, если он хочет получить хотя бы кусочек.

— Охотно, — сказал Карлссон. — Мы поделим так: я возьму персик, а ты кулечек. Тогда тебе достанется самое лучшее, потому что, имея кулечек, можно веселиться и озорничать сколько хочешь.

— Э, нет, спасибо! — отказался Малыш. — Мы разделим персик, а потом, пожалуйста, можешь забирать кулечек.

Карлссон неодобрительно покачал головой.

— Никогда в жизни не видал такого прожорливого мальчишку, — сказал он. — Ну да ладно! Как хочешь!

Чтобы разделить персик пополам, нужен был нож, и Малыш побежал на кухню, принести его. Когда он вернулся с ножом, Карлссона уже не было. Но Малыш внезапно обнаружил, что тот сидел, спрятавшись под столом, и оттуда доносилось усердное чавканье, словно кто-то в безумной спешке доедал сочный персик.

— Послушай-ка, что ты там вообще-то делаешь? — обеспокоенно спросил Малыш.

— Делю персик! — ответил Карлссон.

Послышалось последнее жадное причмокивание, и тут же из-под стола вылез Карлссон; персиковый сок стекал у него с подбородка. Протянув пухлую ручонку к Малышу, он дал ему шероховатую рыжевато-коричневую персиковую косточку.

— Я всегда хочу, чтобы тебе доставалось все самое лучшее, — сказал он. — Если ты посадишь эту косточку, то у тебя вырастет целое персиковое дерево, усеянное персиками. Признайся, что я — самый добрый на свете и даже не скандалю, хотя мне достался всего лишь один-единственный маленький паршивый персик!

Но не успел Малыш в чем-нибудь признаться, как Карлссон ринулся к окну, где в цветочном горшке цвела ярко-розовая герань.

— И раз уж я такой добрый, я помогу тебе посадить это дерево.

— Стой! — закричал Малыш.

Но было поздно. Карлссон уже вырвал из горшка герань с корнем, и не успел Малыш помешать, как он выкинул цветок в окно.

— Ты просто — дурак, — начал было Малыш, но Карлссон не слушал его.

— Целое большое персиковое дерево! Подумай сам! На своем пятидесятилетии ты сможешь каждому предложить на десерт по персику! Разве это не замечательно?

— Да, но еще замечательней будет, когда мама увидит, что ты вырвал и выбросил ее герань, — сказал Малыш. — Подумай сам! А если какому-нибудь старичку на улице она свалилась на голову, как по-твоему, что он скажет?

— Что он скажет? «Спасибо, дорогой Карлссон, — заверил Малыша Карлссон. — Спасибо, дорогой Карлссон, за то, что ты вырвал герань, а не выкинул ее вместе с цветочным горшком… что так понравилось бы чокнутой маме Малыша».

— Вовсе бы ей не понравилось, — запротестовал Малыш, — с чего ты это взял?

Карлссон уже сунул косточку в цветочный горшок и энергично засыпал ее землей.

— Нет, понравилось бы, — возразил Карлссон, — твоей маме только и надо, чтобы герань хорошенько сидела в горшке, тогда она довольна. А то, что это опасно для жизни маленьких старичков, которые плетутся по улице, до этого ей дела нет. «Одним старичком больше, одним меньше — дело житейское, — говорит она, — только бы никто не вырвал с корнем мою герань».

Карлссон пронзительно смотрел на Малыша.

— Ну, а вышвырни я сейчас еще и цветочный горшок, куда бы мы в таком случае посадили персиковое дерево? Ты подумал об этом?

Малыш вообще ни о чем не думал и не мог ничего ответить. Когда Карлссон впадал в такое настроение, беседовать с ним было трудно. Но, к счастью, настроение его менялось каждые четверть часа. Вдруг он издал смешок, напоминавший довольное кудахтанье.

— Кулечек-то у нас остался, — сказал он. — С кулечками можно веселиться как угодно.

Малыш этого прежде вроде бы не замечал.

— А как? — удивился он. — Что можно делать с кулечком?