Трудно сказать, насколько соответствует действительности эта версия и не является ли она плодом мифотворчества, которым увлекались поклонники Аллена Даллеса. Но даже если это и миф, в нем весьма метко схвачены характерные черты шпиона № 1: неразборчивость в достижении намеченной цели, знание человеческой психологии, ее тонкостей и слабостей, а главное — авантюристичность. Аллен Даллес был готов играть судьбами мира, словно мячиком для гольфа. Он не видел в этом ничего аморального, если был хоть какой-то шанс на выигрыш. Размеры ставки его не пугали. Ведь по счетам, как правило, платили, а вернее расплачивались, другие.
Как, это и полагается шпиону, Аллен Даллес был человеком с тысячью лиц. Иногда он играл роль университетского профессора, высоколобого интеллектуала. Седые волосы, рассеченные пробором посередине, седые усики и очки без оправы обезоруживающе действовали на собеседника. «Яйцеголовые» готовы были видеть в нем своего и простодушно развешивали уши. Даллес не замедлил воспользоваться этим. ЦРУ искусно проникло в целый ряд высших учебных заведений страны, организовав, свои шпионские филиалы, например, в Центре международных исследований Массачусетского технологического института. Многие ученые, искренне полагавшие, что занимаются чистой наукой и расширяют контакты со своими коллегами из социалистических стран, вдруг обнаруживали, что барахтаются в даллесовских сетях. Агенты Даллеса проникли в Национальную ассоциацию студентов, вкладывая деньги в студенческие обмены и экскурсии и состригая с них разведывательные купоны. Подобная практика продолжалась более пятнадцати лет, пока не была разоблачена в 1967 году левым студенческим руководством. Шокированная профессура бросилась с упреками к «своему» Даллесу, уже пребывавшему в отставке. Но он, приглаживая предательскую седину и поправляя не менее предательские очки без оправы, сухо отрезал: «Мы получали то, что хотели».
Аллен Даллес, как и его старший брат, был своим человеком и в адвокатских конторах Уолл-стрита. Он изучал юриспруденцию в Принстонском университете, подобно Джону Фостеру, и занимался адвокатской практикой на Уолл-стрите в конторе «Салливен энд Кромвел», партнером которой был все тот же Джон Фостер. О старшем говорили, что он выигрывал дела прямой атакой, о младшем, что он обделывал их исподтишка; старший обдирал своих клиентов угрюмо, младший — с энтузиазмом.
Конторы Уолл-стрита, как и университетские колледжи, были респектабельным декорумом и упругим трамплином для супершпиона. В качестве представителя фирмы «Салливен энд Кромвел» Даллес непрестанно колесил по Европе, воздавая богу богово, а кесарю кесарево — делая дела и обделывая делишки. Он стал директором филиала банка Шредера в Нью-Йорке, английской финансовой компании немецкого происхождения. Через банк Шредера он заполучил себе в клиенты «Ферейнигте штальверке» Фрица Тиссена и химический трест «И.Г.Фарбениндустри». Как банкир он сотрудничал с фашистской Германией, как шпион — воевал с ней. Как банкир он выгребал из Германии полновесные рейхсмарки, как шпион — наводнял ее фальшивыми. Надо отдать Аллену Даллесу должное: и то и другое он делал вполне успешно. Моральная сторона проблемы его мало трогала. Он свято верил, что победителей не судят, и не менее свято — в свой успех.
Третье лицо Даллеса — дипломатическое. Собственно говоря, он был потомственным дипломатом. В его роду значились три государственных секретаря — его дед Джон Фостер-старший занимал эту должность при президенте Бенджамине Гаррисоне, его дядя Роберт Лансинг — при Вудро Вильсоне и, наконец, его брат — при президенте Дуайте Эйзенхауэре. Следует упомянуть еще об одном дяде — Джоне Уэлше-старшем, который был послом в Англии и от которого Аллен унаследовал англофильские замашки: твидовые пиджаки, трубку и, разумеется, уважение к Интеллидженс сервис.
Намекая на семейные традиции и рано прорезавшийся талант шпиона-дипломата, некоторые публицисты называли Аллена Даллеса «Моцартом разведки». Он и впрямь был вундеркиндом. По его собственному признанию, его ранние детские воспоминания связаны не с ребячьими забавами, а с американо-испанской и англо-бурской войнами. Он слушал, как рассуждали о них перед камином его сановные предки, и, будучи всего восьми лет от роду, даже ухитрился написать, хотя и с грамматическими ошибками, трактат об англо-бурской войне, который был издан «для служебного пользования» в семейном кругу Даллесов.
О покушении в Сараеве на австрийского эрц-герцога, послужившем стартовым выстрелом к первой мировой войне, Даллес узнал из парижских газет, потягивая аперитив в кафе на Елисейских полях. С берегов веселой Сены он попадает на берега священного Ганга и преподает неизвестно что в английской миссионерской школе. Затем Даллеса видят в Китае и Японии, а несколько позже он объявляется в американском посольстве в Вене. На родине Моцарта «Моцарт разведки» ведет тайную игру с оппозиционными элементами с целью отколоть Австро-Венгрию от Германии. Год спустя его посылают в столицу Швейцарии Берн для сбора разведывательной информации о балканских странах.
После окончания войны Даллес возвращается в Париж и вместе со старшим братом участвует в Версальской конференции в качестве советника американской делегации. Позже он становится сотрудником первого послевоенного посольства США в Берлине. Из Берлина его перебрасывают в Константинополь, а из Константинополя в Вашингтон. В вояжах Даллеса наступает временная передышка. Его назначают главой ближневосточного отдела государственного департамента.
В 1923 году произошло событие, которое сыграло немаловажную роль в карьере Даллеса. Об этом событии стоит рассказать хотя бы вкратце, ибо в нем сказался весь Даллес — его хватка, мгновенная ориентировка, нюх, напористость. Выходя однажды поздно вечером с ужина, Даллес услышал, как мальчишки — уличные продавцы газет, надсаживая горло, обобщали о сногсшибательной «экстре» — неожиданной смерти президента Уоррена Гардинга. Даллес немедленно бросился в госдепартамент. Там никого не оказалось, кроме клюющего носом дежурного клерка. Тогда Даллес отправился на квартиру государственного секретари Хьюза, поднял его с постели, приволок в госдепартамент и начал вместе с ним поиски по телефону вице-резидента Кальвина Кулиджа, которого не было в столице. Кулиджа нашли в Плимуте, где он гостил в доме своего отца. Телефонный аппарат был только у соседей. Их также разбудили и послали за Кулиджами. Между звонками Даллес успел выписать из «Всемирного альманаха» текст президентской присяги. Ее продиктовали по телефону отцу Кулиджа, который, по совету Даллеса, воспользовался своим судейским саном и привел к присяге сына.
Новый президент не забыл услуги, оказанной ему молодым дипломатом… А надо, между прочим, оказать, что потрафить Алдану Даллесу даже в начале его карьеры было не так-то просто. Он отлично знал себе цену и отнюдь не был склонен торговать собой по дешевке. Однажды ему предложили дипломатический пост с окладом восемь тысяч долларов в год, что по тем временам составляло солидную сумму. Возмущенный Даллес немедленно подал в отставку и разразился гневным письмом, которое передал для опубликования в печать, что вызвало немалый скандал. «Я всегда старался жить скромно, — писал Даллес, — но дипломат обязан устанавливать контакты, обязан развлекаться и развлекать других… Ведь общеизвестно, что за обеденным столом и на вечеринке можно добиться большего, чем в офисе». В этом смысле профессия разведчика больше отвечала склонностям Даллеса — сибарита и эпикурейца, любившего хорошо пожить и сорить деньгами значительными, а главное, неподконтрольными…
Со дня приведения к присяге президента Кулиджа и до начала второй мировой войны Даллес успел побывать советником американской миссии в Пекине, экспертом делегации США на трехсторонней морской конференции в Вашингтоне и на столь же бесчисленных, сколь и бесполезных конференциях по разоружению в Женеве. Он играл видную роль в Совете по иностранным делам и лишь его попытка пройти в конгресс от штата. Нью-Йорк окончилась неудачей. (Это была его первая и последняя попытка, Даллес окончательно проникся презрением к выборным должностям и органам, предпочтя кулисы авансцене.)