Мы все хорошо знаем, до чего алкоголь может довести трезвомыслящего человека, знаем, какие картины рождаются в его голове, когда градус разогревает рассудок, и все же, именно наслушавшись речей Болвана, отдающих горечью апельсинов и зеленого хмеля, мы открыли в себе тягу к путешествиям — желание, в общем-то явившееся лишь результатом чрезмерного возлияния.
Настоящий блокбастер… Мы приехали его снимать, а не смотреть, мы приехали, чтобы сравнять с землей Великий Запад и разорить Небраску, мы приехали отведать бурь, шагать через пропасти, и, раз уж нас подстерегает столько опасностей, чем ждать, пока они найдут нас, лучше спровоцировать их самим.
Таможенники были сильно озадачены нашим появлением, можно даже сказать, обеспокоены, они не понимали, что могло заставить такую армаду, как наша, отправиться открывать Америку. Едва мы сошли с трапа, нас тут же принялись допрашивать так, словно чуяли неладное, допытываясь об истинных целях нашего путешествия, — видимо, мы были не очень похожи на туристов или они опасались, что мы вдруг решим здесь остаться. Столкнувшись с такой подозрительностью, мы почувствовали себя даже не иммигрантами, а просто бомжами. Мы наткнулись на одну из тех преград, которые делают этот мир таким, каков он есть, и уж так здесь заведено, что, куда бы ты ни собрался, без бумажки далеко не уедешь.
Вместо того чтобы отпустить нас на все четыре стороны, эти бюрократы велели нам ждать, пока они что-то там проверят, — не слишком любезно с их стороны. А Америка-то уже вот она, в другом конце коридора, мы видели ее кусочек через стеклянную дверь, как в бассейне, когда платишь за вход, и этот момент растягивается до бесконечности, и мысленно ты уже там — в теплой воде и ароматах хлора, но нужно еще набраться терпения и для начала найти кабинку, чтобы переодеться. Самое же неприятное заключалось в том, что ты уже вошел, а тебя снова собираются задержать, угрожая новой проверкой. Тогда мы решили проскочить зайцем — опять как в бассейне — и сбежать от наших друзей-таможенников. Болван нашел это предложение интересным и многообещающим и спешно распаковал свою аппаратуру, не сомневаясь, что подобная инициатива выльется в неплохое зрелище. Ясно, что конфликт с иммиграционной службой и попытка прорваться на чужую территорию, как проскакивают мимо кассы в супермаркете, гарантируют нам приличную потасовку, тем более что эти ребята выглядели хорошо тренированными, а наш отец, впрочем, как и бабуля, не из тех, кто дает себя в обиду. Болван стал уже прикидывать, как он классно заснимет все крупным планом, он до того воспрял духом, стал вдруг таким уверенным в себе, что его было не узнать. Видно, наш веселый настрой передался и ему. Обстоятельства позволили Болвану возродиться к жизни, к тому же он только что перешел с пива с пиконом на виски со льдом, и на него, как и на нас, здорово повлияла смена материка.
— У вас что, фальшивые паспорта?
Возможно, мы получили их за победу в викторине на банке кофе «Вокруг света за восемьдесят вопросов»… Даже не улыбнувшись, они отвели нас в другое помещение, чуть поодаль, где атмосфера была еще менее гостеприимная, чем в зале прибытия. Здесь на дальней стене висела батарея мониторов камер слежения, демонстрирующих тысячу и один вид на город. И, раз уж телевизор включен, его надо смотреть, этим-то мы и занялись. Мрачные паркинги и переполненные залы, транспортные потоки и толпы прохожих, общим планом проспекты, крупным — двери дорогих отелей, бесконечная вереница людей, безнадежно запутавшихся в собственных проблемах, с периодическим наездом камеры на самых подозрительных из них… В этой обстановке мы сразу растерялись, опешили, будто очутились в самом центре города. Широкие, как в сериалах, авеню, запутанные перекрестки, публика самая разношерстная: и мелкая сошка, и видные персоны, бабуля, похожая на Барби, и молодцы, накачанные поливитаминами, а среди всего этого — куча ребятни, хуже, чем на переменке в школьном дворе, — подростки, вооруженные, как авианосцы, и столь же реактивные. Тут сериалы не врут, такие в два счета угробят и разбираться не станут. Именно эта их радикальность частенько приводит к стычкам, их нежелание разбираться в деталях вынуждает их к агрессивности, и если мы в качестве сценария довольствуемся незатейливыми интригами, видя целую вечность в двухкомнатной квартире, двух-трех чувствительных любовниках, чтобы было с кем перекинуться словечком, то этим ребятам требуется конкретика, лихо закрученный сюжет и, главное, однозначные персонажи.
Только бабуля находила все это занимательным, смотрела не отрываясь, как дома перед телевизором. Она так давно поглощала их сериалы, так давно приобщилась ко всей этой обстановке, что, понятное дело, сейчас ей все казалось знакомым. Некоторых людей она даже знала по имени. На всех перекрестках старухе чудилась надпись «Dallas», она угадывала названия районов и знала номера авеню — в общем, была единственной, кто чувствовал себя здесь как дома, совершенно естественно. Ни длиннющие автомобили, ни воющие повсюду сирены, ни красотки в мини-юбках, ни здоровяки в рубашках с короткими рукавами — ничто ее не удивляло. А тот высокий брюнет вон там, это случайно не Магнум[14]? А вон та, гляди, она часом не из «Мстителей»[15]? — «Да нет, бабуль, „Мстители“ — это английский сериал». — «А я вам говорю — они…» Бабуля, заткнись, и вообще выключи эту штуку. Мы всю эту дребедень знаем наизусть, знаем, кто из них скоро помрет, а кого в конце концов посадят, нам уже лет двадцать крутят эти фильмы, двадцать лет мы смотрим одно и то же, и дома-то уже все это осточертело, не будем же мы теперь себя этим пичкать еще и вживую… Так, все, пошли быстро, уходим.
Таможенники, как оказалось, были настроены нас пропустить, угостить-таки нас своим Новым Светом, как холодной лапшой, на что мы ответили им разворотом на 180 градусов, мол, пускаете вы нас или нет, сегодня мы плавать не будем…
А бедный Болван так и остался стоять разинув рот.
— Ты не обижайся, но мы уже все здесь видели и знаем эти места как свои пять пальцев, и зачем тащиться так далеко, чтобы увидеть то, что и так каждый день видишь дома, уж лучше просто смотреть сериалы.
Возвращение было трудным, особенно для Болвана.
Для него это означало полный крах и возвращение к пиву с пиконом. К тому же наступали времена, не самые подходящие для жизни в деревне, когда солнца становится все меньше и меньше, а тень от сараев закрывает двор уже к трем часам пополудни. А самое печальное заключалось в том, что к горечи поражения добавилась злость: видимо, он сердился на нас, считал нас виноватыми в «нормальности», корил за полное отсутствие азарта.
Чтобы загладить вину, чего мы только Болвану не предлагали: подкидывали идеи картин из сельской жизни, документальных фильмов, которые будут ценны своей жизненной достоверностью, да и аппаратуру наконец можно будет использовать по назначению. Для него одного мы готовы были разыграть тысячу и одну сцену из далекого прошлого, тем более что в наших краях это прошлое имело неприятную склонность к незыблемости. Нам даже не нужно было ничего выдумывать, чтобы показать ему настоящую деревенскую жизнь: как чистить тягловых лошадей, пахать сохой, сеять вручную или молоть цепами — чтобы все это изобразить, достаточно было чуток порыться в сарае и извлечь оттуда всякую рухлядь для воссоздания духа старины. Если же он предпочитал, заснять что-нибудь более душещипательное, этакое социально значимое, то мог просто запечатлеть всю неустроенность нашего быта, все те хитроумные приспособления, что заменяют нам удобства, и сделать поучительный репортаж о пользе житейской смекалки в противовес современному экономизму, чтобы люди своими глазами увидели, как живут те, кому всегда отказывают в каком бы то ни было кредите. Чтобы растрогать любого горожанина, ему достаточно показать мамину раковину у окна, каменную раковину, которая заменяет нам и ванную, и посудомоечную машину. Ему достаточно перечислить все уловки, благодаря которым у нас в доме всегда тепло при полном отсутствии отопления, или показать, как мы из коров получаем сливки и моем ноги ключевой водой. А если он делал ставку на более позднее эфирное время, на интеллектуалов, которые поздно ложатся спать и у которых есть свободное время, чтобы чему-то учиться, то мог бы взглянуть на наше многочисленное семейство с этнологической точки зрения и детально исследовать своеобразие нашего уклада. Из лингвистических особенностей довольно было бы отметить наше тонкое чувство языка, благодаря которому мы всегда говорим громко и задираем друг друга каждой фразой, наше красноречие, емкость реплик и звучание крещендо — незаменимое средство, чтобы вывести кого-нибудь на чистую воду, особенно действенно, будучи приправленным крепким словцом.