Фахр ад-дин ар-Рази (ум. 1209), современник Кубры, обучавший и участвовавший в диспутах в Герате и Мавераннахре, знал о ней и одобрял ее. Но он был сторонником трезвого шариата — суфизма аль-Джунаида, изложенного в сочинениях его знаменитых ни-шапурских представителей одиннадцатого столетия. Ар-Раджи высказывается на эту тему при освещении вопроса, кто настоящий святой, — и в то же время видно большое различие, которое отделяет его от суфизма экстаза. Конечно, святой может влиять на субстанцию духа, которая не равна подлунной материи, и совершать таким образом чудеса. Ар-Раджи этого не опровергает 58. Но каждый святой должен остерегаться сознательного использования этой способности 59. Если кто-нибудь из них будет пренебрегать этим предупреждением, Бог заставит его отступиться! Подобные тревоги Надж-ад-дина Кубру не мучали. Он не боялся во многих статьях описывать и подразделять признаки своей святости самым точным образом. Он прославлял свой опыт со сверхъестественным, в котором мы узнаем черты небесного путешествия Баязида Бистами. Для теолога и последователя шариата ар-Раджи не подлежит сомнению, что только пророк Мухаммед однажды совершил небесное путешествие, которое никак нельзя иначе понимать, кроме как выражение совершенной покорности Богу 60.
Все подготовлено так, чтобы после катастрофы нашествия монголов еще отчетливее могло проявиться разделение исламской культуры на две части, которые нельзя понимать только в плане географии, — продолжение существования шариатского ислама в империи мамлюков и западнее от нее; расцвет когда-то отчеканенного святыми посредниками ислама на Востоке, на иранском культурном пространстве, где так ужасно страдал когда-то определяющий слой — работающие в городах ученые шариата. И в Северной Африке, и в империи мамлюков свирепствовала вера в посредников, и здесь тоже были стоящие у власти эмиры из чужих родов, склонные к этой вере. И здесь, иначе чем в Иране ильханов и их наследников или в улусе Чага-тая, были также сильные противники тех новых течений, в которых мир веры и практики, уходящий корнями в передаваемый пример Пророка, подвергался сомнению. Такие люди очень четко чувствовали, что ислам, каким он расцвел теперь на монгольском покоренном Востоке, больше не был лишним.
В конце ноября 1305 года в резиденции дамасского наместника мамлюкского султана рассматривалось знаменательное дело. Появилась со своим руководителем группа дервишей, которые относились к ордену рифайя, и ханбалит Ибн Таймия, уже известный нам по его правовым оценкам ильханов. Часто, как сообщает Ибн Таймия, он вздорил с этими дервишами, которые, как он сумел рассказать, во время молитвы вдруг издавали нечленораздельные звуки или вообще говорили непристойности61. Теперь, когда Ибн Таймия вызвал их после богослужения снова на дискуссию, они собрались толпой. Горланя-и пронзительно крича, дрожа, с дергающимися головами и членами тела, они буйствовали по всему городу.
Столпотворение и отвратительное зрелище заставили наместника спросить об их жалобах, и он узнал, что Ибн Таймия и его сторонники враждебно к ним относились. Так дело дошло до переговоров перед высочайшими представителями мамлюкского режима в Дамаске62. Предводитель дервишей требовал, чтобы прекратились препятствия, от которых приходилось страдать ордену. Ибн Таймия возразил, что каждый мусульманин должен руководствоваться в словах и делах кораном и сунной. Жалобщики хотели показать наместнику некоторые из своих религиозных обрядов, очевидно, чтобы убедить его в их пристойности, но Ибн Таймия заявил протест против этого; будто бы это сатанинские обряды — ничего кроме лжи и обмана63.
Среди их трюков были такие, когда они на своей коже зажигают огонь, покрывают себя змеями, колдуют на крови, ладане, шафране, розовой воде, меде, сахаре и тому подобном. Если они делали это честно, — это Ибн Таймия им часто ставил в упрек, — тогда он хотел бы вместе с ними шагать через огонь, конечно, только после того, как они тщательно очистили бы себе кожу уксусом и щелочью64.
Пустыми трюками Ибн Таймия не позволит провести себя. Дервиши многих эмиров вводили в заблуждение. Они могли бы им показать людей сокровенного мира. Они устанавливали деревянный помост и балансировали над ним; эмиры наблюдали издали, думали, что те парят в воздухе, были потрясены и соответственно жертвовали. Другому простофиле дервиши показали на одном кладбище Дамаска давно умершего святого Ливанской горы; он требовал щедрых даров, толковали они удивляющемуся эмиру, который, конечно, разгневался, так как названная сумма превышала его состояние. Он схватил мнимого посланника из потусторонннего мира за волосы, и это оказался совсем обычный мошенник, который напялил на себя козью шкуру65. Обо всех этих скандалах Ибн Таймия теперь рассказал и не забыл подчеркнуть, что эти мошенники требовали от тех, кто попадал под их влияние, непременного послушания именно потому, что они были кудесниками, в противном случае с помощью своих волшебных66 сил зло отомстили бы всем непослушным67. Все это позорные иллюзии; строгое следование шариату — это единственное, по чему можно узнать, действительно ли кто-то является верующим. «Если вы увидите, что кто-то летит по воздуху, идет по воде, не давайте ему обмануть себя. Смотрите больше на то, как он себя ведет в отношении заповедей и запретов (веры)». Этими словами предостерегал от шарлатанов сам Баязид Бистами68.
Нельзя было считать решенным делом, что партия Ибн Таймия обеспечит себе государственный авторитет. Те дервиши тоже имели много приверженцев среди сановников Дамаска69. Дервиши почти повсюду утвердились в исламском мире; и прежде всего они были в большом почете у военачальников, выходцев из Средней Азии и юга России. Совершенно спокойно они могли находиться на землях татар70. Шейх, который теперь подал жалобу против Ибн Таймия, Салих Аб-даллах аль-Батайджи, был родом из Ирака, но бродил по татарским областям. К концу тринадцатого столетия жизненный путь привел его в Египет, где он скоро смог оказывать влияние на мамлюка Байдара, наместника султана аль-Мансура Калауна (прав. 1280-1290), таким образом, что тот «поверил в него» — этим оборотом обычно источники называли своеобразную зависимость человека от его посредника в мире скрытого. Со времени смерти Байдара — он погиб в 1293 году во время мятежа в Дамаске — Абдаллах находился в Сирии. Когда в 1299 году ильхан Газан завоевал Дамаск, один из его великих эмиров остановился у того бродячего дервиша, и другие монголы тоже узнали в нем старого знакомого . Совершенно ни на что не надеясь, этот человек, по-видимому, не обратился к наместнику Дамаска, чтобы обезопасить себя от преследований непримиримых ханбалитов.
Однако не только из-за тесных связей некоторых военачальников с дервишами мог бы потерпеть неудачу Ибн Таймия. Дело обстояло не так, что укротитель сверхъестественных сил на одной стороне, а отрицающий эти силы на другой стороне противостояли друг другу. Нет, как уже было показано на примере Фахр-ад-дина ар-Рази, самые строгие защитники шариата верили во влияние потусторонних сил; они охотно объясняли это влияние сатанинским происхождением и надеялись, что они застрахованы от их нападок благодаря очень точному исполнению божьего закона. Один дервиш рифайя однажды рассказал ему, что татары — чистой воды идолопоклонники и даже верят, что их памятники едят пожертвованную еду. В присутствии дервишей это чудо однако не происходило. Ибн Таймия объясняет рассказчику, что сатана, спрятанный в идоле, был запуган взглядом мусульман, поэтому он не отваживался высунуться. А дервиши — тоже мусульмане, хотя и «пестрые», не совсем чистые72. Вместе с тем Ибн Таймия боролся против распространяющихся обычаев, космологическую основу которых он не отрицал, разрастание которой, однако, должно было принести вред вере шариата и отдать людей в руки сатаны. После того как Ибн Таймия вызвался пройти с адептами Салих Аб-даллаха через огонь, конечно, при наличии защиты на коже, дервиши осознали, что они должны пойти на примирение. Они сняли свой неприличный наряд, к которому принадлежали и железные цепи, и их предводитель сказал: «Что касается нашего поведения, то только у татар есть для этого рынок, но не перед лицом шариата»73. Очень похоже прозвучали слова Салиха Аб-даллаха в воспоминаниях Ибн Таймия74. Успех ханба-литов в этом деле можно было не в последнюю очередь приписать тогдашней политической ситуации. Салих Аб-даллаха уважали у татар, а это, конечно, делало подозрительным его и его последователей в глазах мамлюк-ского режима, который уже десятилетиями боролся против них.