Ильханы в остальном еще не были непоколебимы в признании себя сторонниками ислама, так как он казался им устройством, расколотым глубокими ссорами. Визирь Рашид-ад-дин, бывший иудей, покровительствовал шафиитской правовой школе и разжег снова ссору с ханафитами, тлеющую уже столетиями в Иране16. Те мстили тем, что проклинали в проповедях с церковных кафедр иудейство и настраивали на погромы. Ввиду очень простого образа мышления, по которому человечество делилось на спутников и врагов Чингисидов, такие раздоры могли вызвать отвращение правителя.

Наследник Газана Олджайту (прав. 1304-1317) стал свидетелем пошлых казуистических свар между шафиитами и ханафитами; его эмиры ворчали, что, пожалуй, было неправильным отказаться от чистой Ясы и нравов Чингисхана в пользу «старой религии арабов», которая распадается из-за предполагаемого слова Пророка более чем на семьдесят направлений. Когда Олджайту немного позже чуть не убило молнией во время пирушки, это не могло быть истолковано иначе, как убедительное предостережение пренебрегать чем угодно, только не Ясой17. Олджайту колебался в своей верности новой вере. Теперь шиитские ученые оказывали на него более сильное влияние. Споры между суннитскими правовыми школами были для них доказательством того, что суннизм основывается на предании, фальсифицированном последователями Пророка, шиизм же, напротив, обладал истинным учением, за которое поручились имамы из наследников Мухаммеда. Пристрастие Олджайту к шариату росло. Предостережения Рашида-ад-дина, пытавшегося удержать его от целенаправленной политики шиитизации18, которая должна была вызвать тяжелые внутренние конфликты, теперь он оставил без внимания. Он выбрал шиитского ученого Джемал ад-дин Мутахар ал-Хилли (1250-1325) своим постоянным спутником и позволял сообщать себе его взгляды на веру и историю ислама13. Вскоре он почувствовал себя настолько тесно связанным с богатством шиитских идей, что Рашид-ад-дин смог использовать это обстоятельство коварным образом для уничтожения соперника20. Покровительство шиизму могло способствовать тому, что на территории Ирана суннитская ученость, носители которой во время вторжения монголов понесли большие потери, никогда больше снова не достигла ее былого расцвета21.

Несмотря на постепенное врастание ильханов в их обусловленное исламом окружение, существенные области их мышления остались обязаны другому преданию. Это отчетливо можно увидеть в способе легитимизации ильханского господства, проходившей по исламским принципам, которые почитались в империи мамлюков хотя бы по форме. Легитимность ильханов определялась происхождением от Чингисхана и отношениями, основанными на верности, в которых видели себя наследники Хулагу к его брату, великому хану Мункэ, и его наследнику22. Это, конечно, только формальная сторона вопроса. Для многих подданных в империи с этим видом легитимности одновременно были связаны особые способности и качества правителя, которые не находят в строго исламском предании оправдания.

Уже до восшествия на престол в будущем правителе проявляются чудесные силы. В 1281 году, в котором родился будущий ильхан Олджайту, степям между Мервом и Сарахом угрожала засуха; прошло уже два месяца с начала весны, но ни одной капли дождя не упало. Но едва царственный ребенок появился на свет, как набежали облака и начался такой обильный дождь, что палаточный город был затоплен. Счастливые свидетели случившегося кричали: «Это не человек, это не что другое, как благородный ангел!»23 Этой цитатой из суры Юсуфа начинает рассказчик свое сообщение, по меньшей мере, с исламским смыслом. Легитимный правитель заслуживает божественного вдохновения; он видит вещи, которые скрыты для обычных людей. Так, однажды во время похода в Гилян названный Олджайту предчувствует, что один из его сыновей, грудной ребенок в колыбели, в большой опасности. Действительно, в это время в палатке, в которой спит ребенок со слугами, приглашенными для ухода за ним, вспыхнул огонь, и только ребенок спасся. В другой раз Олджайту видит с крыши крепости в Тебризе мужчину в одежде суфия; он уверен, что это вор; того суфия хватают, изобличают в других преступлениях, после чего его казнят24. Легитимный правитель родился под счастливо!! звездой25. Поэтому он в состоянии предотвратить или но крайней мере смягчить последствия, которые должно было бы принести его стране правление при несчастливых звездах. Так случилось, что во время правления Олджайту Сатурн достиг доминирующей позиции — по мнению астрологов, знак плохого предзнаменования (дороговизны). Но благодаря превосходству сулящего счастье гороскопа Олджайту страна остается защищенной от всех бед; нигде нет такого дешевого зерна. Мусульманский хронист осторожно добавляет, что все это, естественно, следует отнести только на счет воздействия Бога, который иногда нарушает свои обычаи26 соединять подорожание с превосходством положения Сатурна.

Справедливый правитель подтверждает свою роль в остальном также тем, что он велит возводить роскошные строения27. В Китае уже при Мункэ возник план основать новую столицу. Она была отстроена к 1260 году и через четыре года названа «Шанг-ту» («высочайшая столица»). Ее план должен был наглядно показать узел сил Вселенной в этом месте. Немного позже, однако, Хубилай велел расширить Пекин, превратить «великую столицу» в свою резиденцию28 — мероприятие, достойное быть запечатленным даже в персидской историографии29. В 705 году (х) (начался 25 июля 1305) ильхан Олджайту тоже строит себе новую столицу, Султанию. Вокруг дворца располагаются небольшие владения вельмож и могущественных людей. Обширные сады и много водных потоков способствуют возделыванию почвы. Соответственно большому значению, которое монгольские правители придают торговле, открываются многочисленные лавки, заполненные ценными товарами. Кроме этого, ремесленники различных промыслов переселяются сюда. Конечно, здесь не хватает мечетей, медресе и суфийского конвента. Таким образом, сюда съезжаются, как описывает один современный хронист, люди всех национальностей, хаос их многоязычных голосов «звучит до неба», и молодой и старый поддерживают друг с другом беседы и дела. План султана защищен, «как и план небесной сферы, от ошибок и недостатков, луга и пруды, как дороги и область небесного колеса, защищены от любого несчастья — любой уголок в садах как образец эдема, любая сторона широких площадей напоминает о рае»30. Законный правитель создает себе в своей столице отражение мирового круга, которым он управляет. Здесь на тесном пространстве он собирает богатства этой земли, объединяет людей всех народов для мирного общения; здесь, в центре империи, виден тот порядок, к осуществлению которого в самых отдаленных областях он тоже стремится. Мусульманин не может назвать это состояние иначе, чем рай.

Прошло полстолетия, пока ислам, который запечатлел картину мира и жизненную среду подчиненного населения, привлек в Иране ильханов новых властителей; они показали пристрастие к другим чертам этой религии, чем к тем, которые издавна обсуждались правоведами и теологами и признавались султанами полезными для осуществления власти. Эпизод, относящийся к 1300 году, может это пояснить: один монгольский князь стал христианином; кто-то из его окружения однажды поносил пророка Мухаммеда; сильная собака, которая сидела на цепи поблизости, сорвалась и напала на богохульника, однако он не смог увидеть в этом предостережения — животное только неправильно поняло какой-то жест, думал он. Однако при следующей насмешке над Пророком взбешенное животное вцепилось в глотку и убило его. После этого случая, говорят, сорок тысяч монголов приняли ислам31 — чудесные силы этой веры убедили их, не шариат.

Переход ильханов в ислам был, конечно, важным шагом к преобразованию империи кочевников в империю, основной слой которой представляли бы оседлые. В Мавераннахре, и только по-настоящему в странах по ту сторону Яксарта, началось позже подобное развитие и к тому же много раз прерывалось. В остальном следует сделать различие между симпатией к определенным чертам исламского учения и формальным переходом в ислам. Олджайту приказал дать ему уроки права, религиозных обрядов и вероучения . При этом споры ученых подействовали на него так отталкивающе, что он начал раздумывать о своем шаге. Несмотря на это, его сердце принадлежало уже давно исламскому святому, которого он так сильно почитал, что своих сыновей назвал в его честь: Баязиду Бистами (ум. 874). Баязид, над могилой которого Олджайту велел в 1313 г. построить здание с куполом33, — это многозначная фигура раннеисламской мистики. Ему принадлежат восклицания восторженного божественного учения, причудливые слова, в которых он надеется выразить невыразимое —опыт встречи с Богом34. Говорят о его путешествии на небеса, которое с ним произошло и привело его к Богу. Он, Бистами, свидетельствовал о том, что остается скрытым от массы людей, даже если они совершают прилежно обряды, серьезно изучают учение.