Барак, хан Чагатаидов, протеже Хубилая, подготавливая свое вторжение в Хорасан в 1268 году, объявил, что отныне никто больше не имеет права скакать на жеребце. Все лошади, которых находили, конфисковывались. Воинам поручили собирать для каждой лошади в день семь мен46 урожая, что вызвало сразу крайнюю дороговизну. Далее Барак велел резать весь крупный рогатый скот в стране, из кожи изготавливали щиты. «Поэтому люди были ввергнуты в нищету, и ни у кого не было возможности перевести дух». Так как не хватало и других предметов вооружения, Барак срочно дал приказ разграбить Бухару и Самарканд. С большим трудом посланнику Хайду удалось отговорить его от этого намерения, упрекнув: «Это не признак ума и рассудка, что правитель грабит область, которую он держит в руках, только потому, что он намерен овладеть другой областью, не входящей в его империю. Нужно же подумать, что, если тот план потерпит неудачи и придется возвращаться безрезультатно, жители Бухары должны быть в состоянии вручить войску правителя хотя бы приветственные подарки и предоставить кров». Барак сильно разгневался и велел посланнику, который выразил мнение своего князя Хайду, дать семь ударов палкой, но от разграбления воздержался47.

Страдания страны на Яксарте были смягчены этим только временно. После того как Барак летом 1270 года был отравлен после безуспешной кампании в Хорасане, длившейся около года, его четыре сына и двое сыновей Алуджу объединились. В Хайду, отпрыске Угедея, они, Чагатаиды, видели своего главного врага. От Коканда до Бухары сеяли они опустошение и истязали население, которое как раз начало там снова становиться на ноги. Ильхан Абака-хан слышал об этих войнах; они давали возможность сделать более безопасной восточную границу своей империи. В 1272 году он выслушал главу государственного совета, который предложил полностью разрушить те местности, из которых уже много раз исходили набеги на Хорасан. Многие из знати Бухары и Самарканда бежали, когда узнали о приближении ильханского войска.

И «никогда снова они не увидели свою родину, кроме как во сне». С Хорезмом было сделано то, что могло произойти во время землетрясения, в конце января 1273 г. жители Бухары устроили резню. Через три года, когда отряды ильхана были отведены, от улуса Чагатая остались жалкие обломки, так что истерзанная страна на долгие годы стала негодной для жилья. Только позже Хайду дал толчок к восстановлению48. Естественная связь Мавераннахра с иранской культурой вследствие этих опустошений и неразберихи была значительно нарушена. Иран и Мавераннахр развивались порознь. Когда к концу тринадцатого столетия один князь со своими сторонниками перешел от ильханов к Хайду, он не мог привыкнуть к жесткому обращению, так что, наконец, уговорил Хайду отпустить его с некоторым войском в Хорасан, где он —конечно, безрезультатно — некоторое время воевал с ильханами.

По представлениям монгольских принцев и князей, земли и народы, которыми они владели, принадлежат им по велению свыше, и они вправе безраздельно распоряжаться ими, а если потребуется, то и уничтожить. Каждый из них старался сохранить свою долю, которая ему досталась, а при случае и увеличить ее за счет других, к которым он не напрасно питал недоверие: они преследовали те же цели. Собрания князей, называемые курултаем, были похожи на встречи родственников, которые после обильной праздничной трапезы начинали улаживать хотя бы на время свои ссоры и уверять друг друга в нерушимости их семейных связей. Только потому, что на карту была постоянно поставлена судьба империи, можно было называть эти собрания императорскими; общественных дел в полном смысле этого слова они почти не касались. Чем более бюрократичной становилась власть монголов, прежде всего, в старых культурных странах Иране и Китае, тем заметнее исчезал личный характер власти, тем больше зависели решения от политическою расклада, который определялся также интересами порабощенных и подразумевал их благо как важную цель действий правителя. Меры, принятые Газан-ханом (прав.1295-1304), подтверждают, что ильханы на рубеже четырнадцатого столетия поднялись на эту ступень50. Будучи молодым человеком, Газам участвовал под командованием своего отца Аргуна (прав. 1284-1291) в Хорасане в войнах против внешних и внутренних противников и, очевидно, очень хорошо понял, что Иран не может оставаться на необозримое время игровым мячом враждующих князей51. Такой вид господства разрушал свою собственную основу. Хотя тогда шевелились многие внешние враги и внутри государства восставало так много мятежников, пишет Рашид-ад-дин, Газан заботился о местном населении и запретил войску выгонять скот на поля и в сады и кормить зерном, наносить ущерб и мучить людей52.

То, что нам передается из последней трети тринадцатого столетия об улусе Чагатая, говорит, что у князей там уже менялось традиционное понимание сути их господства. Говорят, Хайду был возмущен, когда узнал, что Барак, преследуя свои военные цели, разрушил собственную страну. А у Рашид-ад-дина возмущение вызвано скорее тем, что Барак таким образом мог приобрести слишком большую силу. Хайду хотел, как пишет Рашид-ад-дин, отвлечь его от своих планов, его посланник ссылался перед Чагатаида-ми на единодушие, которое должно царить среди потомков Чингисхана. У Рашид-ад-дина Барак так отвечает на это предостережение: «И я думаю иногда о том, что нужно обратить внимание на этот принцип; я стыжусь тогда условий моей жизни. Мы все друг другу двоюродные братья. Наши отцы завоевывали мир мечом и оставили нам наследство. Почему мы не наслаждаемся миром в единодушии? Почему между нами должны быть ссоры и мятежи? Остальные мои близкие родственники-принцы владеют большими городами и свежими долинами для пастбищ — а я нет, у меня только этот тесный улус, а Хайду и Мункэ Тимур53 напали на меня и гоняют меня по всему миру как бродягу». По старому монгольскому представлению, трон государя должен быть «местом счастья»; власть как труд и мучение — это казалось абсурдным. Нужно было забыть старый спор, смотреть вперед и идти к новым общим делам, ответил посланник Хайду. На Таласе встречались вскоре после этого потомки Джучи, Чагатая и Угедея. После недельного пиршества они начали совещания, на которых снова присягали в единодушии всех внуков Чингисхана. Барак снова жаловался, что он, являясь тоже «плодом того дерева», не владеет подобающей ему землей. Присутствующие соглашались с Бараком: «С сегодняшнего дня давайте молчать о прошлом. Мы хотим справедливо поделить эти летние и зимние пастбища и жить на горах и в степи, так как эта страна54 самым страшным образом разрушена и пустует». Согласовали раздел Мавераннахра: две трети должны остаться у Барака, одна треть — достаться Хайду, а также Мункэ Тимуру, хану Синей Орды. Далее нужно позволить Бараку приобрести в Хорасане за счет ильханов большие области (дозорные). О том, что из этого ничего не вышло, мы уже знаем. В остальном князья обещали щадить землю, чтобы она постепенно смогла отдохнуть и расцвести55. Но для Барака скоро стала важнее подготовка к намеченным завоеваниям в Хорасане.

После смерти Барака56 в 1270 году Хайду был, без сомнения, самым могущественным князем в Маверан-нахре и в прилегающих к нему областях Центральной Азии. Он вел войну, прежде всего на востоке против хана Хубилая, так что последняя треть тринадцатого столетия в областях между Оксом и Тянь-Шанем была, по-видимому, действительно временем покоя и восстановления. Осенью 1300 г. Хайду был в одном из многочисленных походов против великого хана. Когда он вторгся после многодневного марша в глубь территории хана, то встретил войско, которое обратил в бегство. На обратном пути он серьезно заболел и почувствовал приближение конца. Многие принцы были втянуты с ним в войну, среди них также сын Барака по имени Тува. Он вместе со многими другими мужчинами из дома Чагатая поступил на службу к потомку Угедея, после того как Барак «сорвал покров надежды с фривольного лица жизни». Среди принцев, которые сопровождали его в этом военном походе, Хайду считал Туву самым способным; он доверял ему войска. Потом Хайду умер. После выполнения траурных церемоний Тува предложил выбрать Чапара, старшего сына Хайду, его преемником. Чапар, уже давно друживший с Тувой, в этот раз не участвовал в войне. Однако он быстро узнал о неожиданной смерти отца и двинулся навстречу возвращающимся. На месте встречи во второй раз оплакали смерть Хайду, затем отпраздновали вступление на престол Чапара «и из круга бокалов, наполненных разнообразными винами, и из разноцветной одежды появилась овца, пестрая, как попугай, как хвост павлина и свод земной, окрыленный, как дух кутилы»57.