Вскоре после своего триумфа Тимур снова обратился к Востоку, к странам Кавказа. Там мы находим его в 1403 году с усердием предающимся войне с грузинами, абхазами и армянами так, как будто он хотел еще задним числом лишить Баязида венца самого удачного борца за веру того времени. Однако слух, что Ахмад Увайс был схвачен в Сирии переодетым в дервиша, а мамлюки захватили в плен Кара Юсуфа, вероятно, напомнил Тимуру о том, что все его громадные усилия, которые требовали не один раз его войска, в конце концов не привели к удовлетворительным результатам. На всякий случай он отправил миссию, которая, как мы догадываемся, должна была потребовать от мамлюкского султана выдачи тех двоих43. Тимур не смог претворить идею реставрации наследия Чингисхана в длительный политический строй. Существовали только он его сыновья и внуки, его доверенные, и существовали его враги, которых нужно было устранить с тя боя. Мысль о постоянном воздействии с помощью иститутов, каким бы фрагментарным оно ни было, ему приходила в голову. Евразия была для него его любимой шахматной доской, где он переставлял фигуры, Пока однажды всем врагам не был объявлен мат 44. Не только Анатолию и Кавказ он оставил без мирного порядка; и в Иране он должен был снова и снова принимать меры против бунтовщиков. 1404 год, обратный путь в Самарканд больше нельзя было откладывать; ему пришлось хотя бы формально обеспечить господство над основными исламскими областями. Умару Бахадуру, сыну Мираншаха, с позором свергнутого с «трона Хулагу»45, должно быть, теперь, когда империя стала непобедимой, можно доверить некоторые страны, являющиеся — по представлению Тимура — чингисидской территорией. Документ, составленный для этой цели, называет Мидию от Рея до Азербайджана, Кавказ до Дербента, включая Грузию и страну абхазов, а также Диярбакиры и Ирак до Хидшаза, страну Рум до Истанбула, страну франков — вероятно, Трапезундскую империю46, — а также Сирию до Александрии и до Нила47. Документ датирован концом месяца шабана 806 года48, значит, был написан в первой половине марта 1404 года. В середине лета того же года Тимур, наконец, добрался до своего любимого Самарканда49. Семилетняя кампания закончилась.

Баязид и Тимур. Столкновение этих двоих великих завоевателей вдохновляло фантазию людей не только на исламском Востоке, но и в Европе. Рассматривая ретроспективу, можно сказать, что именно высокомерие Баязида привело к катастрофе под Анкарой, и поэтому катастрофа явилась справедливым наказанием50. Да, ужасным, страшным напоминанием является падение Баязида. Он много раз хотел бежать из плена и, наконец, был заперт Тимуром в клетку с железными решетками, и, подобно дикому зверю, его возили за Тимуром51. Кое-что другое, худшее, могут сообщить тимуридские источники. С Баязида сняли оковы и великодушно допустили к целованию ковра. Тимур упрекал своего поверженного врага в недостойных, эгоистичных действиях, восстающих против постановления судьбы. «Если бы ты думал и на примере других поостерегся, то это было бы лучше, чем теперь другие остерегаются на твоем примере!» Загнанный до полной подавленности, Баязид унизился до положения раба Тимура и в ответ на это был одет им в почетную одежду52. Побежденному врагу в шаблоне монгольского мышления, который признает право на жизнь только для членов «мирного сообщества», не остается ничего кроме морального самоуничтожения. Только как нищий раб может он, пока это нравится охраняемому небом «господину счастливых обстоятельств», быть наделен из его руки новым существованием. Кого удивит то, что Шами сообщает о тяжелом душевном заболевании, которое поразило Баязида. Все искусство врачей оказалось бесполезным.

Напрасно он надеялся и на утешение звезд. Тимур утверждает, что исход битвы за Анкару был заранее предопределен «благодаря воздействию неба и предназначению Бога». Баязид попросил о беседе с астрологом Тимура. Просьба была удовлетворена, и тимурид-ский летописец Хафиз-и Абру, говорят, был свидетелем разговора между пленным султаном и астрологом. «Да, в той книге так. написано!» — поучали Баязида. У него было еще много других вопросов, и он попросил астролога время от времени его посещать. «Исследуй мой гороскоп! С такими людьми, как ты, я на короткой ноге. Как только я с ними поговорю, моя душа находит облегчение!»53 Продолжительным это облегчение не могло быть. Как проявлялось страдание Баязида, источники умалчивают. Он скончался от этих страданий девятого марта 1403 года под Акшехиром54.

«Возвышенный создатель причин — полны благословения его имена! — по своей воле, которая не знает причин, связал исполнение любого события... с наличием посредника, связующего члена, чтобы в движении мира... проявились тайны его чудесной всеохватывающей мудрости. У кого есть разум, тот видит, что ничто в этом мире не происходит без мудрости Бога, хотя создатель мог бы действовать произвольно. Божественное послушание1, единственное, что вызывает все события, есть, таким образом, одно-единственное, что превосходит эту исключительность... привязывает, в свою очередь, к этой исключительности процветание того мыслимого многообразия, и многообразие (мира) никоим образом не могло бы быть упорядочено без этой единственности; так следует устройство дворца калифа2 человеческому телу, которое является микрокосмосом, следует указаниям единственной души, без которой в нем не было бы постоянно излучающегося внимания и ничто бы не осуществилось. Точно так же существование многообразия макрокосмоса зависит от полноты власти и повелевающей силы превосходящего всех суверена...»3

Эти слова летописец Жазди находит для вступления к своему сообщению о противоборстве Тимура с Баязидом. Многообразие человеческого тела благодаря душе становится органичным целым; всемирный правитель Тимур заставляет необозримое многообразие человеческих устремлений объединиться в остроумной гармонии; весь ход вещей в конце концов проникается словом Бога, его мудростью, является только ограниченному числу наблюдателей как гибельный беспорядок, хаос. Скрытым за запутанной несовместимостью всего существующего лежит единое строение, и поэтому кажущееся неуправляемым является познанным разумом. Весь космос наполнен влиянием Бога, и Бог всегда действует мудро, хотя мог бы, являясь таким всемогущим, поступать самовольно, вопреки всей мудрости.

Как это мировоззрение отражается в языке летописи, превращая кажущуюся страшной путаницу событий в растолкованное сообщение и раскрывая этим ее целебный характер, мы уже разбирали. Микрокосмос отдельного человека, доступная нашим действиям земля, наконец, Вселенная — эти три области бытия, в которых аналогичным образом вплетаются друг в друга единственность и многообразие, определены на долгое время мудростью Бога. Неисчисляющим творцом добра и зла, как учила суннитская теология, которая господствовала с одиннадцатого века, не мог быть этот мудрый Бог. Вопрос, что такое добро и зло, оказался под углом зрения все пронизывающего, всем управляющего строения Бога, мнимой проблемой, вытекающей из недостатка возможности восприятия широких масс, которая не пронизывает поверхность явления, а запутывается в многообразии. Ибн аль-Ара-би, великий проповедник новой и, как он полагал, превосходящей суннизм формы ислама, в 1190 году увидел в Кордове толпу всех пророков от Адама до Мухаммеда, и они раскрыли ему смысл подлинной веры: «Нет ни одного зверя, которого бы Бог не держал за вихры! Мой господин на верном пути!» — написано в суре 11, 56. Каким радостным посланием были эти слова Пророка, разъясняет Ибн аль-Араби: Бог, по своей истинной сути, является экстрактом наших чувств; он на небе и на земле, в каждом месте, в котором мы находимся, и он вообще каша сущность — ничто с ним не сравнится (сура 42, 11), и это означает, что нет ничего, кроме него, он в каждой вещи!