Вещи, отличающиеся от наших чувств, определения, разработанные разумом, это все образует кажущийся мир многообразия; речь идет о том, чтобы понять единую, подлинную сущность многообразного, и этого никогда не достигают с помощью разума, лишь в состоянии, которое наступает после превышения возможностей разума, в состоянии звероподобия, как говорит Ибн аль-Араби. «Я смотрел и хотел сказать, что я воспринимал, но не мог этого сделатгь. Не было разницы между мной и онемевшим... ( В этом состоянии) ясновидящий превращается просто в разум, отделенный от естественной материи. Так он воспринимает то, что лежит в основе отражения, выявляющегося в природе»4. Что может еще означать при этом опыте высочайшей уверенности в благе шариат со всей его казуистикой, связанной с высшими формами проявления; что такое все теологические мудрствования по вопросу, справедлив ли Бог — по человеческим понятиям! Или является ли добрым или злым, по его или по нашему суждению, какое-либо действие? На явления пристально смотрят защитники шариата и все, кто не может оставить рационалистическую теологию. У них перед глазами лежит мир как загадочный хаос, трудно переносимое нагромождение страдания, силы и произвола, и их Бог такой же загадочный и тиран. Однако кто раскрывается идеям, самым эффективным проповедником которых был Ибн аль-Араби, тому хаос становится только иллюзией, тому навстречу сияет скрытый космос, собственное бытие.

Разнообразны — и даже еще не основательно отобраны, не говоря уже о том, что не исследованы — литературные формы и образец мышления, с помощью которых эта совокупность идей с конца двенадцатого века завоевала исламский мир5 и заглушила унаследованные науки. В исследовании это решительно отрицающее исламскую бездну между творцом и творением толкование мира как проявления божественной сущности постоянно воспринималось только как отмеченный мистикой монизм совершенно эзотерического характера; и в этом смысле говорили даже некоторые защитники такого толкования мира: эзотерики, теологи и знатоки шариата выдают поверхность явления за истинный смысл, эзотерики, немногие, действительно познающие, однако, разгадывают это заблуждение6. Словам Ибн аль-Араби тоже можно было приписать такое высокомерие, которое оставляет введенным в заблуждение только одно: пожать плечами; но это было бы в конце концов злонамеренным недоразумением. Многочисленные статьи Ибн аль-Араби доказывают, что у него речь шла не о совершенствовании способа представлять себе Бога, доступного лишь немногим, а о совершенстве ислама, об окончательном понимании святого послания, направленного каждому человеку! «Нет животного, которого Бог не держал бы за вихры». — И это также не круг невольных эзотериков, которому Ибн Таймия в начале четырнадцатого века объявил войну всеми силами, а многослойное, мощное течение времени, навстречу которому он бросается; оно поддерживалось и поддерживается выдающимися учеными, пользуется большой любовью у правящих, дервишами приносится в народ разного рода фокусами, и Ибн Таймия, остроумный теолог — а он был таковым — точно представил логически непреодолимую пропасть, которая отделяла его от учителей «единственности бытия»: ислам шариата может представлять себе послушание Богу только как приказ, закон или как какой-нибудь конкретный, в отдельном случае доступный пониманию акт созидания, и никогда как силу, проникающую через космос и непрерывно действующую, а поэтому все оправдывающую, отменяющую разницу между добром и злом7. Уже Фахр-ад-дин ар-Рази (ум. 1209) — мы знаем его как суннитского теолога, который не прятался от мучительных вопросов8, — вынужден был согласиться с представлениями тогдашних суфиев, «наших сподвижников», которые доказывали наличие единственного духа, проникающего во все тела, подчиненные возникновению и исчезновению; отсюда снова появляется возможность святых творить чудеса. Дух, а не тело совершает в прямом смысле действия. Но согласно суре 16, 2 дух, приносимый вниз ангелами, является частью божественного соеденения, которое, как подчеркивает и Жазди, является единственным. Ар-Рази сообщает теперь, что углубленное познание Бога святым, просмотр событий в области сокровенного делают тот дух послушным, так как он относится не к явлениям, которые возникают и исчезают, разделяются и разрываются, а к «миру небес». Заключенный в смертную оболочку человека, он большей частью забывает свое происхождение и становится слабым, как тело. Однако если он знаком с познанием Бога и любовью к нему, если он еще мало принимает участия в управлении этим телом и посылает ему свет освященных небесных духов с божьего трона и льется над ним, то он приобретает силу управлять телами этого мира так, как управляют небесные духи человеческими поступками. Это «чудеса святых». Дух людей различен, так же как и духи небес. Теперь, если душа сильна «силой святого природного свойства, сияющей сущности, предрасположения, стремящегося наверх»9, то определенные упражнения, которые «стряхивают с нее пыль мира возникновения и исчезновения», могли бы сделать ее способной «свободно владеть субстанцией мира возникновения и исчезновения — с помощью света познания насквозь божественного величества»10. Ар-Рази, который здесь, очевидно, передает взгляды суфиев, его «сподвижников», ни в коем случае не отмежевывается на деле от таких мыслей. Существенной для него является оговорка: истинные святые, как он считает, боялись чудес, так как они могли бы соблазнить их стать высокомерными и этим отдалить от Бога. Так будет лучше всего, если человек, который стал святым, ничего об этом не знает11. В четырнадцатом веке такой страх исчез; святые скрывали свое проникновение в сокровенное и свою способность влиять на него.

Этому способствовало то, что все, что ар-Рази анализировал в понятиях науки12, было перенесено через столетие после него также в народную поэзию, смешано с различными легко запечатлевающимися картинами и переведено с научного арабского на язык простолюдина. Один пример может это пояснить: «Гарибнаме» дервиша Али Ашик-Паши (1271-1332), написанное по-тюркски, охватывающее около двенадцати тысяч двустиший учебное стихотворение, которое, как свидетельствует большое число рукописей, пользовалось в Анатолии величайшей любовью. Уже происхождение автора позволяет нам догадаться, к каким кругам он преимущественно надеялся обратиться: его дедом был Баба Ильяс, туркмен, которого во время нападения монголов занесло из Хорезма в Анатолию; его причисляли к дервишам рифаи13. Он поселился в Амасье, совершал чудеса и собирал вокруг себя адептов и этим вызывал подозрение румсельджукского султана. Во время одного столкновения с его войсками Баба Ильяс будто бы таинственным образом исчез14. Его сыновья и внуки относились к выдающимся фигурам анатолийского суфизма в конце тринадцатого и в начале четырнадцатого веков, среди них Али Ашик, который с двадцатипятилетнего возраста руководил конвентом суфиев Киршехира, но также вмешивался и в политику. Князья Карамана, в то время хозяева той области, якобы отправили его как-то даже посланником в Каир. Свое «Гарибнаме», пожалуй, последнее из громадного количества произведений, он окончил в 1330 году15.

Мир — это только знак, который указывает на Бога; самая большая часть его — его собственное существование — сокрыта. «Будь то сферы, ангелы, небеса — без всякого сомнения, Он душа всего этого!» Однако если все понимается как простое явление, то оно не достигает Его истинной сути16. В разнообразной форме Лаппс играет мыслями дополняемости микрокосмоса и макрокосмоса; все, что есть в мире, есть и в отдельном человеке — материк: тело, горы — члены, дождь — слезы, ночь — невежество; все формации на земле — сокрытые волнения души. Изучая самого себя, человек замечает, что его тело похоже на город со всеми видами ремесел и искусств, и с двумя враждующими правителями, разумом и страстной душой; оба борются за обладание сердцем, которое в аналогии с макрокосмосом соответствует небу. Святые при этом могут помочь, чтобы разум наконец одержал победу; они учат истинной вере, иначе тот город был бы местом неверия. Возможно, поэтому перед святыми признаются своих грехах и каются. Они передают прощение, они проводники к благополучию. Все снова и снова Али Ашик ставит эту задачу святых на передний план17.