Резиденция, построенная в 1780 году, представляла впечатляющее здание с видом на реку Гунди, окруженное банкетным залом для британских официальных лиц и солдат, церковью, учреждениями, магазинами, конюшнями и частными домами. В этот анклав — а на деле целый город внутри города — можно было попасть только через сводчатые ворота и караульную, известные под названием Сторожевые ворота Бейли. При подъезде к воротам Адам увидел дюжину закованных в кандалы заключенных, рывших траншею вокруг стен резиденции, которые просто ощетинились пушками. Адаму не было необходимости спрашивать, зачем рыли траншею.

За стенами резиденции картина была прямо противоположной по сравнению с Лакнау: Адам видел только белые лица, если не считать иногда мелькавших слуг. Более того, если отбросить в сторону невыносимую жару, можно было подумать, что находишься в Англии, потому что все выглядело, как в Европе: горшки с цветами, опрятно расставленные на верандах, кружевные занавески на окнах небольших домиков. Садбури проводил их до центрального здания и передал там лейтенанту. Молодой офицер провел их через залы с высокими потолками, в которых находилось много чиновников. Они с любопытством и враждебностью посматривали на «индусов». Наконец они пришли в приемную комиссара, где их приветствовал полковник Перкинс. Перкинс, на минутку заглянув в кабинет своего начальника, тут же возвратился и знаком предложил им войти.

— Сэр Генри, — объявил он, — граф Понтефракт и мисс Эмилия Макнер.

Сэр Генри поднялся из-за своего огромного письменного стола, над которым висел портрет королевы Виктории в полный рост, обошел стол, чтобы за руку поздороваться с Адамом. Хотя офицеру, получившему недавно ранг бригадного генерала, был всего пятьдесят один год, он выглядел значительно старше: его суровое лицо, изрытое морщинами и покрытое темным загаром, было окаймлено длинной черной, почти патриархальной бородой.

— Добро пожаловать, милорд, — приветствовал он Адама. Потом с любопытством посмотрел на Эмилию. — А это, значит, дочка моего друга сэра Карлтона? — протянул он. — Знает ли он о том, что вы разъезжаете по Индии переодетой в костюм туземки?

— Нет, не знает. А если бы узнал, то его бы хватил апоплексический удар. Но, видите ли, лорд Понтефракт не говорит на хинди, а я говорю. А когда вы узнаете, зачем мы приехали в Лакнау, то, думаю, согласитесь с тем, что для меня было важно помочь ему.

Через некоторое время сэр Генри неотрывно смотрел на огромный бриллиант, который Адам достал из своего пояса.

— «Глаз идола», — прошептал он, взяв драгоценный камень. — Конечно, я знаю историю о вашем прадеде — кто ее не знает? И вы возвращаете его в храм?

— Совершенно верно. Хотя, может быть, во время мятежа это и не совсем своевременно.

— Наоборот. Это принесет нам большую пропагандистскую выгоду. Конечно, как христианин я с сожалением отношусь к этим языческим конфессиям. Но несомненно, новость о том, что англичанин возвратил драгоценную реликвию Индии, может изменить антианглийские настроения, которые сейчас очень усилились. Если вы позволите, милорд, то я телеграфом попрошу лорда Каннинга распространить эту новость по всей Индии. А пока что я выставлю особую охрану у храма для защиты драгоценного камня, хотя мало кто из индусов рискнет навлечь на себя гнев Кали осквернением храма. Это просто невероятно! Не согласитесь ли вы и мисс Макнер быть моими гостями?

— Спасибо. И если это возможно, я хотел бы лично возвратить этот бриллиант в храм. Таким образом я до конца исполню волю моего деда.

— Это вполне понятно. Во избежание неприятностей мы отправимся в храм в полночь, когда большинство туземцев спят.

Потом Адам будет вспоминать об этом как об одной из самых ярких страниц своей полной приключений жизни, где соединились вся прелесть, таинственность и зловещее величие Индии. Сначала по темным улицам Лакнау быстро проехала процессия: карета с Адамом, Эмилией и комиссаром сэром Генри, окруженная дюжиной офицеров на конях из тридцать второго полка, единственного европейского соединения, расквартированного в Лакнау (Адам узнал, что «надежный» полк по какой-то таинственной причине был размещен в полутора милях от стен города, а менее «надежные» национальные полки сосредоточены ближе к резиденции). Потом прибытие в темный храм Кали, который освещался только четырьмя факелами в руках английских офицеров в красных мундирах и фонарями от кареты сэра Генри. Они все вышли из кареты. Адам взглянул на темные стены храма, на его башни. В прыгающем свете факелов многие изваяния фигур на фасаде храма, казалось, двигались, нагоняя жуть.

Вся группа во главе с сэром Генри вошла в храм, внутренняя часть которого представляла собой нагромождение каменных колонн, все с густой резьбой, показывающей сцены из жизни Вишну и других индийских богов. Адам знал, что индуизм является одной из наиболее развитых религий, что индусы могут веровать как в одно какое-либо божество, так и во все божества, или не верить ни в одного божка из несметного количества божеств индийского пантеона. У этой религии не было единого основателя, наподобие Иисуса или Будды, не было и «священных книг» типа Библии, хотя индусы могли рассматривать в качестве своих «библий» такие книги, как Ригведа, Упанишады или Бхагавадгита. Возможно, огромная популярность этой религии зиждилась на ее невероятном разнообразии в Индии: ее мог исповедовать кто хочет и как хочет. Как бы там ни было, страстные проявления религиозных чувств находили свое выражение в изобильной резьбе на колоннах, некоторые сцены из которых, как заметил Адам, носили чрезмерно эротический характер, просто граничивший с порнографией. Он взглянул на Эмилию, но ее эти картины совершенно не шокировали, потому что она не понимала, чем же в действительности занимались эти изображенные фигуры людей.

Приблизившись к огромной статуе богини Кали, Эмилия с Адамом вздрогнули от страшного впечатления, которое произвела на них эта огромная, нависшая над ними каменная женщина с красным языком, горчащим изо рта, искаженного отвратительной гримасой. Ее туловище было черным, груди обнажены. Две из ее четырех рук держали меч и отсеченную голову, две другие руки были протянуты ладонями вверх в жесте благословения и защиты, так как Кали была не только богиней смерти, она была также богиней-матерью, могущей проявить нежность.

— Согласно преданию, — сказал сэр Генри, — бриллиант она держала в нижней левой руке.

У постамента статуи было четыре каменных ступеньки. И вот Адам медленно поднимается по ним, не сводя своих глаз с глаз богини, нависшей над ним всей своей громадой. Эмилия, сэр Генри и английские офицеры молча наблюдали за ним. Когда Адам поднялся на верхнюю ступеньку, он поднял руку с огромным бриллиантом, который радужно переливался в отсветах факелов.

— Сто лет назад, — звонкий голос Адама эхом отдавался в каменном помещении, — мои прадед похитил бриллиант из этого священного места. Теперь я возвращаю его на законное место и прошу прощения у великой богини Кали за святотатство своего предка.

Он опустил бриллиант в руку богини, на мгновение прикоснувшись к ней. Немного помолчал и сошел со ступенек.

— Хорошо исполнено, милорд, — похвалил сэр Генри. — А теперь вернемся в резиденцию и поужинаем. Вы с такой страстью произнесли «великая богиня Кали», что я чуть ли не подумал, что вы верите в нее.

— Может быть, и верю, — тихо сказал Адам.

Пораженный сэр Генри нервно рассмеялся.

— Смотрите! — крикнула Эмилия.

Проскользнув мимо их ног, огромная змея обогнула постамент статуи и исчезла во тьме храма.

— Телеграмма из Каунпура, сэр Генри! — Подав комиссару телеграмму, младший офицер молодцевато отдал честь, повернулся и печатным шагом вышел из офицерского банкетного зала резиденции.

Эта сцена произошла часом позже, и хотя был уже час ночи, Эмилия и Адам были в таком возбужденном состоянии после возвращения бриллианта, что оба совершенно не хотели спать. Жара спала, и они жадно поглощали смесь йогурта, специй и ломтиков яблок. В банкетном зале за деревянными столами можно было разместить двести человек, но теперь в нем было почти пусто, если не считать группы людей, посетивших храм. Дюжина молодых английских офицеров ела с большим аппетитом, наливая из серебряных жбанов большие порции пива. На столе гордо красовались образцы посуды полка: серебряные кувшинчики, бокалы, изящные светильники, серебряные супницы, серебряные чаши для пунша — все предметы, начищенные до блеска, сверкали при огнях свечей, доказывая незыблемость Британской империи, ее силы и богатства.