Да, вот эта дверь с табличкой: «А.Ф. Якушев, мануальный терапевт». Он был там, за этой дверью, и мне было самое время привести зонтик в боевую готовность. Я нажала на его ручке кнопку, и чёрное полотно, растянутое спицами, исчезло, а у меня в руке оказался меч с широким лезвием, серебристо светящимся в полумраке коридора. Хороший зонтик, подумала я.

 Я вошла в кабинет без стука, просто распахнув дверь. Там всё было по-прежнему: стол, тумбочка, кулер, плакат, кушетка. Окно было завешено чёрной шторой, и повсюду в сумраке горели свечи разных калибров – большие, маленькие, круглые, квадратные, гелевые свечи в стаканах. Якушев сидел за столом в своей медицинской спецодежде и курил трубку с длинным чубуком, пуская в потолок дым.

 – Как насчёт сеанса массажа с ароматерапией? Расслабляет и снимает любую боль, даже душевную, – гулко прозвучал его голос.

 – Хватит меня лечить, – сказала я. – Ты не запудришь мне мозги.

 – Вижу, пришла ты ко мне не с миром, но с мечом, – проговорил он с усмешкой. – А я до последнего надеялся, что у нас с тобой всё-таки что-нибудь срастётся.

 – Ничего у нас с тобой не срастётся, – ответила я. – Недурно ты устроился среди людей, но теперь пришёл конец твоему благоденствию.

 Встав из-за стола, Якушев прошёлся по кабинету.

 – Признаю, с твоим папой и Альбиной я погорячился. Если хочешь, я могу их отпустить – взамен на твоё сотрудничество, конечно.

 – Я не стану с тобой заключать никаких сделок, – сказала я, поднимая меч. – Я пришла не за этим, Кувеяш, и ты это знаешь!

 При звуке этого имени в глазах Якушева вспыхнули жутковатые огоньки.

 – Да, я знаю, и я ждал тебя двадцать веков, – сказал он, и его голос стал вибрирующим и низким, а его лицо преобразилось, покрывшись бледностью, на которой резче выступили потемневшие брови. – Я ждал тебя так много лет, Настя, и ты так меня разочаровала!

 Свечи моргнули и запылали ярче, а Якушев стоял передо мной уже совсем другой – в чёрном струящемся плаще, а трубка в его руке вытянулась и превратилась в длинный меч.

 – Я хотел, чтобы ты стала моей верной спутницей, моей возлюбленной подругой, – проговорил он раскатистым басом. – Только такая, как ты, была бы меня достойна. Но ты пошла против меня, и мне жаль, что придётся уничтожить столь прекрасное существо! Я хотел назвать тебя своей невестой, но ты разбила мне сердце.

 Рассечённый мечами воздух всколыхнулся, погасив свечи, и от страшного, гулкого удара двух клинков потрескалась плитка в коридоре.

 Сквозь сизые тучи пробиваются к земле длинные бледные лучи, и долина озарена мертвенным, тусклым светом. На мой щит обрушилось бессчётное множество потоков огня, но он даже не нагрелся, а копьё сияет нестерпимо ярко, чем я и пользуюсь, чтобы ослеплять моего противника. Но Кувеяш начинает летать вокруг меня с такой скоростью, что у меня рябит в глазах и идёт кругом голова. Круги сужаются, чудовище почти касается меня крылом, а я не успеваю, просто не успеваю за ним! И оно хватает меня.

 Моя талия зажата в его когтистой лапе, покрытой холодными чешуйками, над моей головой хлопают кожистые крылья, а внизу мелькает земля. Я знаю, что если нанесу ему удар сейчас, то рухну вниз вместе с ним, и мне не остаётся ничего, как только ждать. Кувеяш ныряет вместе со мной в жерло потухшего вулкана, и мы со свистом пикируем вниз. Не знаю, сколько мы падаем в темноте, но мне кажется, что эта пропасть уходит вниз на многие километры. Не могу описать всю жуть этого падения: у меня перехватило дыхание, и я почти ничего не вижу, только гул стоит в ушах. Становится всё жарче, и внизу брезжит оранжевый свет; чем ближе он становится, тем невыносимее телу терпеть повышающуюся температуру. Меня охватывает клокочущее рыжее зарево, вся моя кожа натягивается на мне от обжигающего, невероятного жара. Кувеяш несёт меня над рекой из кипящей лавы, а вдали, как мне кажется, – обрыв, с которого лава устремляется вниз водопадом. Поджаренная, как шашлык, я всё-таки соображаю, что пора что-то предпринять, иначе Кувеяш сбросит меня в приближающуюся пропасть, где я заживо испарюсь. Изловчившись, я протыкаю копьём его перепончатое крыло во время маха в нижнем положении и, по-видимому, попадаю в кость, потому что он воет и начинает стремительно снижаться. На мгновение я жалею, что сделала это: мы оба можем рухнуть прямо в лаву. Его лапа разжимается, но я цепляюсь за неё что есть сил. Кувеяш, разумеется, борется за свою жизнь, а потому всё-таки дотягивает до каменистого берега, и я, отпустив его лапу, падаю на раскалённые камни. Опустившись рядом, он оборачивается ко мне с жутким оскалом всех своих зубов. Я прикрываюсь щитом, и вовремя: он изрыгает из пасти пламя. Мы находимся очень глубоко, и я решаю, что тут мне и погибнуть: сама выбраться отсюда я точно не смогу. Терять мне уже нечего, и я готовлюсь метать копьё.

 Не знаю, что видели люди снаружи, но внутри вся отделка здания была погублена: плитка потрескалась и осыпалась, двери были выворочены с петель, перила лестниц во многих местах перерублены – всё это безобразие учинили мы с Якушевым во время нашего поединка. Я во многих местах задела его, но его раны мгновенно заживали, а вот мои ужасно болели и кровоточили.

 – Тебе не под силу меня одолеть! – кричал он. – Не волнуйся, скоро ты увидишься со своими родителями и Альбиной... И ты будешь смотреть на их страдания – вот какая мука тебя ожидает!

 Я не сдавалась. Не знаю, откуда у меня было умение биться мечом: мои руки как будто знали это всегда. Внезапно страшная боль в пояснице подкосила меня, хотя удара туда я не получала; по торжествующему смеху Якушева я поняла, что это был его козырь в рукаве...

 – Зря ты тогда не стала долечиваться, дорогая Настя! Ты пожалела денег за мои сеансы... Следовало тогда раскошелиться, потому что сейчас это тебе гораздо дороже обойдётся. У тебя есть слабое место, твоя ахиллесова пята, и она сослужит тебе плохую службу!

 Господи... На всё воля Твоя. Не покинь меня, дай мне сил сделать это. Он занёс надо мной меч, а я не могу разогнуться. Помоги мне, Господи!

 Внезапно боль опустила, и в самую последнюю секунду я ушла от его меча. Удар, предназначавшийся мне, был такой силы, что клинок глубоко вонзился в пол, и Якушев не сразу смог его вытащить. Этого мне было достаточно, чтобы одним точным ударом снести ему голову. Его тело, тем не менее, продолжало двигаться, ища меня на ощупь, а откатившаяся к стене голова жутким голосом крикнула:

 – Тебе не убить меня!

 – Это мы ещё посмотрим, – сказала я.

 С отделённой от туловища головой он был уже не так силён, и я, взяв его голову за волосы, подняла её и заглянула в её красные глаза.

 – Убить тебя я вряд ли смогу, но вот изгнать тебя можно.

 На меня смотрели добрые глаза доктора Андрея Фёдоровича, полные слёз.

 – Я любил тебя, Настя, – сказал он чуть слышно. – А ты не дала мне шанса... За что ты так со мной?

 Поверите ли, но это чуть не сработало. Хоть в моей руке и был меч, но в груди у меня было сердце женщины, которое можно было тронуть, сыграв на нужных струнках, а он это умел как никто другой. Цепляясь за соломинку, пытаясь использовать свой последний шанс, он подобрался к моему сердцу очень, очень близко... Но растопить его всё же не смог.

 – Ты убил моего отца, – сказала я, проглотив солёный ком в горле. – И Алю. И ты мучаешь многих людей. Думаешь, я поверю в то, что ты способен любить? Не смеши меня.

 – Имей хотя бы милосердие, – глухо прошептала голова. – Ведь это твоё главное качество... Добей меня. Ещё один удар – и мне конец.

 – Э, нет, – усмехнулась я. – Я на эту уловку не куплюсь. От второго удара ты, пожалуй, встанешь, и все мои усилия пойдут прахом. Я лучше сделаю вот что.

 Положив голову на пол, я осенила её крестом и сказала:

 – Именем Господа нашего, изыди, враг, из этого дома и из этого мира, и возвращайся к себе ни с чем! Назад дороги тебе больше нет!