Так размышляла девушка, не замечая, что все реже вздрагивает при встрече с кем-нибудь из сестер, что больше уже не смотрит под ноги и не жмется по стенам, пытаясь слиться с камнем.
На второй день Зария попросила старшую из женщин доверить ей какую-нибудь грязную работу на кухне. Но вместо тяжелой поденщины наследнице лантей предложили помогать кухарке.
Первый день среди котлов и сковородок девушка провела в упоенном отрешении. Запахи готовящейся еды, бульканье похлебки - все это упорядочивало мысли и поселяло в душе мир и покой. Однако... на следующий день Зария вдруг поняла, что на кухне ей явно чего-то не хватает. Точнее кого-то... Не доносилось от жерла печи чихание и сварливо-веселое: "Да провались оно все! Ну, как, как вы это делаете?!" - этот вопль отчаяния сопровождал каждую Василисину попытку развести огонь. Упорно ей не давалась такая сложная наука.
Без Василисиных гневных восклицаний, острых замечаний и шуточек кухня казалась какой-то пустой. А еще сюда не заглядывал по утрам Багой - насупленный, подозрительный с неизменно двигающейся челюстью и словами: "Вы тут это... смотрите не это... а то..."
Весело кипела вода в горшках, шипело масло на раскаленной сковороде, пахло горячим хлебом, но среди всего этого не хватало чего-то столь важного для Зарии, что она и удивлялась, не понимая себя. Воистину, женщина никогда не бывает довольна!
Чернушка делала привычную работу, но постепенно начинала воспринимать ее как рутину. Один день был похож на другой - монотонный, однообразный, молчаливый. То, что в первый раз доставляло радость и приносило умиротворение, теперь давило и выматывало душу. Молчание. Тишина. Стук ножа по разделочной доске. Все это будет повторяться изо дня в день. Долгие-долгие годы... Если она останется здесь, то состарится, готовя похлебки в молчании и одиночестве. Одиночестве? Нет. Тут много ее сестер, они приветливы, хотя и немногословны, они не обижают ее, не стремятся унизить.
"И им все равно - жива ты или нет, - шепнул тихонько голос рассудка. - Если ты умрешь, они все с этими же улыбками на лицах отнесут тебя в усыпальницу. И никто не прольет ни слезинки. Никто не вспомнит и даже не заметит. Потому что, хотя их здесь и много, но все одиноки".
Эта гнетущая мысль никак не хотела покидать наследницу лантей, крутилась и крутилась в голове, завладев сознанием.
Зария пыталась пару раз заговорить с кухаркой или с сестрами, которых присылали на кухню в помощницы, но те отвечали короткими рублеными фразами, а то и вовсе старались отделаться кивком или покачиванием головы. Поэтому чернушке приходилось умолкать, понимая, что ее болтовня лишь мешает послушницам.
Каждый вечер, возвращаясь в свою келью, девушка прилежно молилась богине, а потом ложилась спать, пытаясь отогнать ставшие такими яркими воспоминания прошлой жизни. Поэтому Зария попеременно то давала себе слово, что останется в обители, то вдруг начинала убеждать саму себя, что нужно вернуться обратно, то с трепетом вспоминала Глена, то, напротив, пыталась выбросить его из головы.
В ночь перед обрядом девушка, наконец, решилась. Ей тяжело далось это решение, очень тяжело... Она ведь сама прогнала колдуна. И он ушел. Но ведь обещал быть рядом! Поэтому, отчаянно зажмурившись и стиснув кулаки, чтобы не растерять остатки решимости, наследница лантей встала посреди каморки и тихо сказала:
- Глен. Глен, ты тут?
Тишина.
- Глен, ты говорил, что вернешься, что не бросишь меня. Пожалуйста...
Она так и не смогла произнести вслух то, о чем его просит. Смелости не хватило, потому что Зария вдруг представила, что будет, когда она договорит, а он не появится. Или наоборот, появится, рассмеется ей в лицо и скажет, что все было обманом. Поэтому она стояла, сжав маленькие кулаки, и беззвучно плакала. Он же слышал ее? Ведь он же мог уже появиться? Почему он... да что она творит? На что надеется?
Сухие рыдания разрывали горло. Больную ногу прострелило болью, и чернушка упала на кровать. Зарывшись лицом в грубую простынь, она тихо плакала, сотрясаясь всем телом. Ей было так больно, так страшно, как никогда в жизни.
- Ты мне нуже-е-ен... - проревела наследница лантей, сжимаясь от страха и муки. - Ты мне нужен, Глее-е-ен!
И она расплакалась пуще прежнего, понимая, что он не придет. Никогда больше.
Теплая ладонь коснулась гладких черных волос, скользнула по распустившейся косе.
- Я здесь. Не плачь.
Глен смотрел на нее с мукой. Маленькая, бледная, с изможденным, мокрым от слез лицом, с паутиной тонких голубых вен на сжатых кулаках. Как ему хотелось обнять ее, утешить, согреть это худое нескладное тело. Увы. То было не в его власти.
Девушка резко перевернулась на спину и села на кровати. Глаза, полные слез, блестели радостью, смешанной с недоверием.
- Пришел!
- Да.
И он грустно улыбнулся, когда Зария протянула к нему руку.
Тонкая ладонь прошла сквозь призрака.
- Прости, я не могу тебя обнять, - сказал мужчина и снова коснулся невесомыми пальцами ее волос.
Она не чувствовала прикосновений, но кожей ощутила дуновение теплого ветерка.
-Не плачь, глупая. Не из-за чего.
- Я... тебя... прогнала, - сказала она, виновато опуская глаза.
- Так заслужил, - собеседник усмехнулся.
- Заслужил, - кивнула Зария. - Но я даже не выслушала тебя. Это неправильно! Просто я...
- Боялась?
- Да.
- А сейчас?
- Еще сильнее боюсь, - она бросила на него полный раскаяния взгляд из-под челки. - Я не знаю, что делать. И боюсь совершить ошибку. Боюсь совершить поступок, о котором стану жалеть всю жизнь. Как мне быть?
- Провести обряд, - Глен провел прозрачными пальцами по тонкой белой шее. - А потом возвратиться к Багою. И ждать меня.
- То есть ты сейчас уйдешь?
- Да.
- А потом? - шепотом, боясь спугнуть прикосновение, спросила девушка.
- Потом... - Глен широко улыбнулся. - Потом я вернусь. И буду вымаливать прощение. Долго. Очень долго. Запрусь с тобой в комнате и буду вымаливать. А ты... будешь прощать.
Она закусила губу, заливаясь густым румянцем, и закрыла глаза.
- А если не прощу? - едва слышно спросила девушка, задыхаясь от смущения перед двусмысленностью вопроса.
Глен тихо рассмеялся:
- Зария, я буду так умолять, что ты не сможешь отказать. Когда надо я могу быть очень... - он мягко наклонился к ней, - очень, очень убедительным.
От этого вкрадчивого голоса, полного тайного обещания, по телу Зари пронеслась горячая волна, ноги задрожали и вдруг стало нечем дышать. Наследница лантей уткнулась носом в одеяло, задыхаясь от смеха, стыда и жгучего удовольствия - она нравилась ему! Своим неразбуженным женским чутьем она понимала, что он не лжет. Он и правда хочет... просить у нее прощения.
Девушка снова почувствовала, как тело накрывает обжигающая волна, рассылающая в кровь радость, от которой заходилось сердце.
- Ты ведь уже простила, верно? - продолжал шептать колдун, и Зарии казалось, будто она пылающим ухом ощущает его дыхание.
- Скажи, простила? - легкие касания теплого ветра скользнули по коже, забираясь под сорочку.
Наследница лантей вдруг вспомнила, что на ней ничего и нет кроме этой просторной рубахи! Она ведь готовилась ко сну, а вместо этого позвала...
Теплый ветер щекотал кожу.
- Ну же, ответь... ты простила меня? - продолжал допытываться вкрадчивый неразличимый уже в сгустившемся полумраке собеседник. - Простила?
И ветерок, ползущий по судорожно вздымающейся груди, стал прохладным, лизнул разгоряченную кожу, опустился по животу вниз.
- Ответь мне, За-а-а-ария-а-а...
От этого шепота, от бесплотного касания призрака, от его близости и невозможности к нему прикоснуться, от желания и сладкого томления Зарию сковало судорогой предвкушения. Голос мужчины был полон соблазна и обещания, наследница лантей плыла по волнам хмельной радости, впервые чувствуя себя любимой и желанной.