«Я испытала восхитительное чувство облегчения», — заявила она позднее. Когда губернатор Джон Долтон представил Джона, впервые в официальной обстановке употребив слово «Сенатор», Элизабет с чувством пожала ему руку.
16 января супруги выехали в Вашингтон, в Капитолий Соединенных Штатов, где новоявленный сенатор был еще раз приведен к присяге вице-президентом Мондейлом. Уорнер привез с собой все ту же библию, которую Элизабет держала в Ричмонде. На этот раз она была одета в ярко-синий костюм с белым меховым боа и наблюдала церемонию приведения к присяге с галереи для родственников. Вместе с ней была ее восьмидесятичетырехлетняя мать, Сара Тейлор, специально для этого прилетевшая из Палм-Спрингс, ее восьмидесятидвухлетняя свекровь и две чернокожие горничные, работавшие в их джорджтаунском доме.
«Даете ли вы торжественную клятву оберегать и защищать конституцию Соединенных Штатов от всех врагов, как внешних, так и внутренних... и да поможет вам Господь?» — вопрошал вице-президент.
«Готов», — отвечал Джон Уорнер. Повернувшись к галерее, он запрокинул назад голову и изобразил губами поцелуй в сторону жены. Элизабет ответила тем, что, поднявшись со своего места, послала ему страстный воздушный поцелуй.
«Я так взволнована и так горда», — произнесла она со слезами на глазах. Все вокруг, позабыв свои дела, обратили взоры в ее сторону. Лишь только один человек — представитель демократической партии — остался совершенно равнодушным к тому, что происходило в зале.
«Похоже, что Вирджиния остановила свой выбор на трех самых внушительных бюстах в стране», — прокомментировал он происходящее.
ГЛАВА 27
В первый понедельник после своего вступления в должность, Уорнер развернул утреннюю газету и в сатирической колонке Гарри Трудо узрел карикатуру на самого себя с подписью «Сенатор Элизабет Тейлор». Уорнер усмехнулся. Во вторник в той же самой колонке он был назван «малоизвестным дилетантом, которому удалось не мытьем так катаньем, вернее, женитьбой, пробраться в Сенат Соединенных Штатов». Уорнер в ответ лишь пожал плечами. В среду карикатурист так описывал Элизабет: «Дама с избыточным весом и фиолетовыми глазами, за которые не грех и умереть». Трудо вложил ей в уста следующую реплику: «У нас позади трудная гонка. Но, к счастью, избиратели штата Вирджиния знали, кто я такая, а также то, что я собой представляю, даже когда я сама была в том не вполне уверена. Как хорошо известно тем из вас, кто занимается политикой, такую поддержку не купишь ни за какие деньги, хотя, безусловно, мы делали все, что в наших силах, и поэтому я с великой гордостью хочу представить вас своему мужу, Джону Уорнеру», Сенатор в ответ рассмеялся, заметив, что ничего не имеет против подобной шутки.
В четверг напечатанная карикатура уже не показалась ему столь смешной. «Ты только вспомни, когда погиб предшествующий кандидат, — вещал один из ее персонажей, — Уорнеры так рассочувствовались, что даже предложили взять на себя долги по его избирательной кампании и материально обеспечили его семью. Угадайте, кто занял его место на следующий день?» — «Да, но все это отнюдь не значит, что они должны были что-то предлагать». — «Неужели ты не слышишь, как он сам расставил точки над «и», — продолжал первый персонаж. — Я покажу тебе мой бумажник, и ты скажешь мне, кто я такой!»
Газета намекала, что Уорнер взял на себя долги покойного соперника и открыл банковский счет на имя его вдовы исключительно в обмен на поддержку его кандидатуры, и этот намек задел сенатора за живое. Его пресс-секретарь заявил следующее: «Для подобных обвинений нет ровным счетом никаких оснований».
Элизабет пришла от этой карикатуры в ярость и отказалась проявить вежливость, когда репортеры обратились к ней с вопросами. К тому же Элизабет все еще не могла прийти в себя после карикатуры Пэта Олифанта, которая за несколько недель до этого появилась на редакторской странице газеты «Вашингтон стар». Карикатурист изобразил Уорнера верхом на толстомясой, грудастой, оседланной Элизабет Тейлор, несущей его на себе вперед к победе. Подпись под рисунком гласила: «Сцены из вирджинской охоты». Элизабет нашла эту карикатуру злобной. Она терпеть не могла шуточек в свой адрес, особенно подобных той, которую отпустил кто-то из политиков в длинной череде выступавших: «Стоя здесь, я ощущаю себя седьмым мужем Элизабет Тейлор. Я знаю, что мне полагается делать, но мне надо еще поразмышлять над тем, как сделать это поинтереснее».
Карикатура из «Дунсбери» затем промелькнула на страницах еще 450 газет по всем Соединенным Штатам. «Ричмонд таймс диспэтч» перепечатала ее, снабдив специальным комментарием для читателей — якобы «некоторые замечания попахивают безвкусицей». Через несколько дней в газете «Ричмонд ньюс лидер» было опубликовано открытое письмо Хелен Обенсхайм, в котором она опровергала все обвинения. По ее словам, Джон Уорнер заплатил 35 тысяч долларов за обеспечение избирательной кампании ее мужа, за офисные помещения и оборудование, но ни за что более. «Джон Уорнер никогда не брал на себя общий долг по избирательной кампании, — сказала она. — Весь его вклад в кампанию Обенсхайма имел место на следующий после июльского съезда день. Тогда Уорнером был выписан чек на пятьсот долларов, который он и вручил Дику... Ни он сам, ни его жена не имели никакого отношения к трастовому фонду. Ни совместно, ни порознь мы не переводили на него никаких денег. Мистер Уорнер разумный человек и прекрасно отдавал себе отчет в том, какими конфликтами чревато его или его жены даже косвенное участие в финансовых вопросах нашей семьи».
К сожалению, сделанное миссис Обенсхайм опровержение, в отличие от карикатур Гарри Трудо, не увидело свет на страницах четырехсот пятидесяти американских газет. Стоит ли удивляться, что в глазах немалого числа людей утвердился образ Уорнера как малоизвестного дилетанта-пройдохи. Отлично отдавая себе в этом отчет, Уорнер уселся за рабочий стол вместе со своим пресс-секретарем, ломая голову над тем, как исправить нанесенный ущерб. В отличие от других сенаторов-новичков, его имя было хорошо известно по всей стране. Его проблема заключалась скорее в том, что он, наоборот, был слишком известен, и поэтому отдал своим помощникам распоряжение, чтобы те отвечали отказом на любую просьбу об интервью со стороны общенациональных средств массовой информации, в том числе телешоу «Сегодня», «С добрым утром, Америка!», журналов «Тайм», «Ньюсуик» и «Пипл», то есть даже тех изданий и телепрограмм, в которых мечтает «засветиться» любой политик. Уорнер же решил сотрудничать исключительно с вирджинской прессой и то лишь в том случае, если местные газетчики его об этом попросят. Поставив себе целью во что бы то ни стало выглядеть в глазах публики серьезным и трудолюбивым сенатором, Уорнер сделал для себя вывод, что ему не следует особенно высовываться. «Хватит с нас представлений», — заявил он своим помощникам. По его словам, он не желал, чтобы за ним на всю жизнь закрепилось прозвище «Сенатор Элизабет Тейлор», а также, чтобы его считали «голливудским хвастуном».
Изменение имиджа было для него столь важно, что он даже решил обсудить этот вопрос дома с Элизабет, после чего доложил своим помощникам, что жена выразила с ним полнейшее согласие. «Она взяла годовой отпуск в кино, чтобы не заслонять собой мужа, а также не отвлекать внимание публики от того образа, который он стремился создать», — доверительно поведал один из помощников Уорнера.
Фермерская жена была вынуждена принять новые правила игры — никаких дискотек, никаких визитов в «Студию-54». Все общение должно быть так или иначе увязано с проводимой мужем политикой. «Мы представляем тысячи вирджинских «голубых воротничков», поэтому если нас в гости приглашает профсоюз, мы не можем не принять это приглашение», — заявил Уорнер, признавший, что настала пора оставить при себе шокирующие комментарии и крепкие выражения. «Нам следует как можно реже выставлять себя напоказ», — добавил он.
В 1980 году политический обозреватель Макс Лернер высказался так о попытках Элизабет держаться в тени: «Каждый раз при нашем с ней разговоре она неизменно старалась намекнуть мне, что между нами ничего не было. Ей не хотелось, чтобы Уорнеру стало известно об этом романе давно прошедших дней — ведь я, будучи человеком серьезным, представлял бы для него реальную угрозу».