Я думаю, что менее прекрасен

Был Юлия триумф, что нам Лукан[129]

Представил сказочнее всяких басен,

Чем этот двойственный чудесный стан,

Когда бы не султанши злой обман.

Змея гремучая, она скрывала

Смертельное под речью льстивой жало.

Великолепной свитой окружен,

Явился вскоре и властитель края

К своей невесте юной на поклон.

В сей ликованья час их оставляя,

Про дня конец вам только сообщаю:

Когда умолк веселой встречи гул,

Все спать легли, и стан двойной уснул.

День наступил, когда султаншей злою

Был пир устроен, роскошью богат.

И вкруг столов нарядною толпою

Уселись христиане — стар и млад.

Был бесконечен блюд отменных ряд,

Но дорого им стали эти блюда

Пред тем, как пробил час уйти оттуда.

Тут, на земле, блаженства каждый час

Бедой венчается, — счастливой доли

Всегда мучителен конец для нас.

Нет под луною радости без боли.

Свое доверье к року побороли

Лишь те, кто помнит в миг счастливый свой,

Что будет этот миг сменен бедой.

Чтоб лишних слов не тратить, вам скажу я,

Что римская дружина и султан

Убиты были, за столом пируя.

Констанце лишь — одной из христиан —

Спастись от гибели был случай дан.

Султаншей, власти жаждавшей, заране

Знак подан был к кровавой этой бане.

Убиты были также наповал

Сирийцы все, принявшие крещенье.

Из них никто не смог покинуть зал.

Констанцу же — о злое преступленье! —

Морскому предоставили теченью

В ладье, руля лишенной, чтобы в ней

Она плыла к Италии своей.

Ей положили, должен вам сказать я,

Немалый продовольствия запас,

А также деньги все ее и платья,

И по волнам, исчезнувши из глаз,

Ладья Констанцы быстро понеслась.

Моя принцесса, за твое смиренье

Тебе пусть кормчим будет провиденье!

Перекрестившись трепетной рукой,

Она взмолилась ко кресту Христову.

«О ствол животворящий и святой,

От крови агнца павшего багровый!

Ты, мир омывший от греха лихого,

Мне от когтей врага защитой будь,

Когда в пучине стану я тонуть.

О дивный ствол, достойнейшим сочтенный

Того, чтоб на тебе в ночи и днем

Небесный царь страдал, окровавленный,

Невинный агнец, проткнутый копьем!

Не страшен сатана тому, на ком

Покоятся твои святые члены!

Мне дай Христу быть верной без измены».

Скиталась так она из года в год,

Покуда к марокканскому проливу

Не приплыла по воле бурных вод.

Не раз, обед вкушая сиротливый,

Она молила, чтобы рок счастливый

Послал ей смерть, но, нет, ее волной

В конце концов прибило в край чужой.

Вы спросите: как во дворцовом зале.

Она от общей гибели спаслась?

Хочу, чтоб вы ответ мне прежде дали:

Кто Даниила из пещеры спас,

Где лев свирепый пожирал тотчас

Любого — и раба и господина?

Хранимый в сердце бог — оплот единый.

На нем всю мощь своих деяний нам

Явил всевышний, наш отец небесный;

Христос для человечьих ран бальзам,

Порой — как это мудрецам известно —

Дела творит, чей тайный смысл чудесный

Нам недоступен, ибо ум людской

Неисцелимой болен слепотой.

Ей, на пиру от гибели спасенной,

Кто не дал утонуть в пучине вод?

А к Ниневии кто примчал Иону,

Пророка в рыбий поместив живот?

Мы знаем все, что это сделал тот,

Кто избранному дал пройти народу

По яростной пучине, как по броду.

Кто приказал всем четырем ветрам,

Которые, друг с другом вечно споря,

Моря и сушу режут пополам,

Не трогать суши, и лесов, и моря?

Кто, как не тот, кто на морском просторе

Хранил Констанцу и в ночи и днем

От бурь, несущих молнию и гром?

По чьей чудесной длился благостыне

Три года пищи и питья запас?

А кто в пещере и в глухой пустыне

От голода святую деву спас?[130]

Христос, который уж насытил раз

Пятью хлебами множество народа,

Поил, кормил Констанцу все три года.

В наш океан Констанцы утлый челн

К Нортумберландии приплыл далекой,

Где замок высился у самых волн

(В его названье много ли вам прока?).

В песок зарылся челн, да так глубоко,

Что никакой отлив его не брал:

Ей эту пристань сам Христос избрал.

Дворецкий поспешил спуститься к морю,

Чтоб посмотреть, что принесла волна,

И увидал: в ладье с тоской во взоре

Сидит, казну держа в руках, жена.

Его с мольбою горестной она

Пресечь ей дни тотчас же попросила,

Освободить от жизни, ей постылой.

Он понял речь ее, хотя она

Испорченной латынью объяснялась,

И снял ее с разбитого челна,

К ней ощутив почтение и жалость,

Себя назвать Констанца отказалась

И к господу, колени преклонив,

В слезах горячий вознесла призыв.

Потом сказала, что от мук скитанья

Давно лишилась памяти она.

Дворецкий слушал, полон состраданья,

Растрогалась до слез его жена.

Констанца рвения была полна

Всем угодить, всем оказать услугу,

И нрав ее очаровал округу.

Дворецкий, как весь край в то время, был

Язычником, жена Гермгильда тоже;

Но добрую язычницу пленил

Нрав чужестранки тихой и пригожей.

И вот Констанца, этот ангел божий,

Гермгильде вымолила благодать,

И та решила христианкой стать.

На Севере в то время участь злая

Над головой повисла христиан;

Язычники, закон свой утверждая,

Их изгоняли из подвластных стран.

В Уэльс бежал крещеный бриттов стан,

И там себе пристанище на время

Нашло гонимое судьбою племя.

Но втайне кое-кто из христиан

Христово исповедовал ученье

И лишь вводил язычников в обман.

Из трех таких, под самой замка сенью

Ютившихся, один лишен был зренья;

Но зрение духовное ему

Давало видеть сквозь густую тьму.

В день солнечный и жаркий это было,

Дворецкий вместе со своей женой

В сопровождении Констанцы милой

На берег вышли побродить морской,

И повстречался им старик слепой,

Который шел походкою нескорой,

Закрыв зрачки невидящего взора.

«Гермгильда, именем Христовым вас,—

Внезапно старец крикнул, — заклинаю,

Верните свет моих потухших глаз!»

Гермгильду испугала речь такая;

Она остановилась, ожидая

От мужа кары. Но Констанца ей

Внушила долг исполнить свой скорей.

Дворецкий, чудеса увидев эти,

«Что это значит?» — крикнул, и в ответ

Ему Констанца молвила: «Из сети

Нечистого Христов спасает свет».

О вере истинной за этим вслед

Она ему сказала поученье,

И к вечеру он воспринял крещенье.

Дворецким управлялся много зим

Тот замок, близ которого пристала

Ладья Констанцы, обладал же им

Король страны Нортумберландской Алла,