Нора нашла Сэм в библиотеке, погруженную в раздумья.

— Мы должны скоро выезжать. Не пора ли тебе принять душ и одеться?

Сэм подняла голову:

— Ты думаешь, я нуждаюсь в душе?

— Нуждаешься? А разве ты обычно не принимаешь душ перед тем, как одеться?

— Обычно да. Но Бейб только что рассказала мне, что ее мать велела ей принять душ, хотя она принимала его лишь два часа назад. Бейб думает, что это потому, что Кэтрин считает ее вонючкой.

— Что за глупость? Что особенного, если Кэтрин предложила ей второй раз принять душ? Почему Бейб поднимает шум из ничего?

— Но для Бейб это вовсе не ничего. Это ее состояние души. Она действительно верит, что как личность она вонючка. А Кэтрин — сука, а судья говно, потому что подталкивает ее на это. Мне кажется, ты должна говорить с ними об этом.

Нора заупрямилась:

— Даже если то, что ты сказала о них, правда, почему ты полагаешь, что я тот человек, который должен говорить с ними?

— Помнишь тот случай, когда нас поймали за курением травки и Кэтрин сказала, что Бейб больше не должна с нами дружить? Ты поговорила с ней и заставила изменить свое мнение. Я убеждена, что она пошла на это потому, что ты доказала, что у нее тоже рыльце в пушку.

— Чепуха.

— Неужели? Бейб знает, что судья удочерил ее, и примирилась с этим, но они до сих пор не хотят сказать ей, кто ее настоящий отец. Они говорят, что он был ужасно плохим, и это заставляет Бейб предполагать, что она тоже плохая. Я подслушала однажды, как ты кому-то говорила, что Кэтрин вовсе не из Вирджинии, а из Мемфиса, штат Теннесси, и что ее девичья фамилия вовсе не Ли. Почему она лжет? И не говори, что не знаешь, я не поверю тебе.

— В таком случае я не буду ничего ни подтверждать, ни отрицать. Но я спрошу и тебя. Если бы даже я знала ответы на все эти вопросы, почему ты думаешь, что я имею право вмешиваться в жизнь другой женщины, диктовать ей, что она должна, а что не должна рассказывать собственной дочери? И что побуждает тебя думать, что я имею право разглашать секреты других людей? И наконец, если ты задумала рассказать Бейб, что ее мать на самом деле вовсе не Ли из Вирджинии, ты должна быть чертовски уверена, что она готова услышать это, хочет услышать. А может, лучше ей ничего не знать?

— Но каждому всегда лучше знать правду! — вскричала Сэм.

— Не всегда, Сэм, не всегда, — сказала Нора, думая в это время, что она сама часто порывалась рассказать Бейб известные ей факты. — Что же касается того, что Бейб не следует считать себя вонючкой, то это должно вытекать из ее собственного самоощущения, иначе это ничего не стоит. А теперь собирайся побыстрее, мы действительно опоздаем, отец уже одет и нетерпеливо ждет. И поскольку нас поджимает время, почему бы тебе не пропустить душ? Ты и так уже благоухаешь, как роза, даже под любым другим именем…

— Ну, и как я должна это принимать? — в отчаянии вскричала Сэм. — Ты говоришь серьезно или шутишь?

— Тебе уже восемнадцать, и сегодня твой выпуск, Сэм. У тебя хороший, ясный ум, предполагается, что ты уже взрослая. Так почему бы тебе не вычислить это самой?

Прекрасный день для проведения церемонии выпуска на открытом воздухе, подумала Нора, любая невеста была бы счастлива выбрать такой день для своей свадьбы. Счастлив выпуск, чей праздник приходится на такой солнечный день.

Комментатор службы прогноза погоды на телевидении предсказывал прекрасную погоду с температурой семьдесят четыре градуса ^[8]в Лос-Анджелесе, при почти нулевой влажности и минимальном смоге. И место тоже было выбрано превосходное — Шекспировский сад роз Бизли, за который каждая воспитанница Бизли испытывала законную гордость, поскольку все его разнообразные экзотические растения, прежде чем их пересадили в открытый грунт, были выращены ими в собственных теплицах, и каждое названо в честь прекрасной героини из какого-либо произведения великого писателя.

Они немного опоздали, так что Сэм в ее синей мантии и шляпке с кисточкой, с развевающимися из-под нее волосами пришлось мчаться, чтобы успеть присоединиться к одноклассницам, выстраивающимся для проведения церемонии, в то время как Нора и Т. С. взяли первые попавшиеся маленькие белые стульчики. Оглянувшись, Нора увидела слева от них и на ряд ближе супругов Трейси и Тедди, сидящего правее, шарящего взглядом по рядам девушек, и подумала: он ищет меня, хочет убедиться, что я здесь. Потом он нашел ее и помахал рукой, и она ему ответила, а Т. С. наблюдал за ней с улыбкой и загадочным выражением глаз. Он собирался что-то сказать, но в этот момент ударил оркестр и девушки, выстроенные в линию по росту — Бейб первая, Сэм последняя и Хани где-то в середине, — начали свой воодушевленный марш по проходу.

— Что-то вроде свадьбы, только без женихов, — шепнул Т. С. Норе.

— О! Женихи скоро появятся. В конце концов, это только начало!

Каждой была отведена в программе своя роль. Когда Сэм с еще тремя девушками пела, Нора слышала среди других только ее прелестный голос, видела только ее высокую, грациозную фигуру, ее прекрасную вскинутую головку и чувствовала, как ее сердце преисполняется любовью, гордостью и мольбой. Она быстро взглянула на Т. С., пытаясь разглядеть, выражается ли что-нибудь в его глазах, но он держал себя в руках. Кто знает, о чем он думал, и слышал ли вообще что-нибудь?

Важно было, что Сэм видит его в эти минуты. Все лучшие качества в ней проявились ярче, и нечего было гадать, чья она дочь. Окруженная любовью, она будет счастлива. Она сама выяснит, кто она и кем способна стать.

И как всегда Норины мысли обратились к Хьюби, от которого она лишь изредка получала открытки, и ее сердце еще раз наполнилось любовью и молчаливой мольбой.

Теперь Бейб заняла свое место за белым «Стейнвеем» (Бизли гордился тем, что все здесь было наивысшего качества), чтобы исполнить отрывок из Шопена, и Нора снова взглянула на Т. С., чтобы увидеть, какие эмоции теперь проявятся на его лице — стыд, сожаление или даже какие-то следы потрясения? Но он тщательно изучал носки своих ботинок, словно восхищаясь их глянцем.

Затем, когда Бейб великолепно взяла последний аккорд, вознесшийся в благоухающее небо, Нора взглянула в сторону Трейси, она сбоку видела их лица в профиль. Лицо судьи выглядело воодушевленным, его голова качалась из стороны в сторону, как метроном, голова Кэтрин была гордо откинута назад, глаза закрыты, чтобы лучше слушать, губы плотно сжаты, она ритмично кивала подбородком, словно в знак одобрения.

И тут Нора осознала, что эта противная Кэтрин, возможно, по-своему любила Бейб! Истина заключалась в том, что Кэтрин делала не больше того, чем обладала сама, — сплетя кокон из секретов и лжи, чтобы сберечь имя и будущее своего ребенка, обеспечила этому ребенку хорошую жизнь соответственно своим представлениям. И как смеет она, Натали Нора Холл Хартискор-Нэш-Кантингтон-Грант, ханжески осуждать хорошенькую Катю Маркус?

В конце концов, какое преступление она совершила? Сбежала в Мемфисе из галантерейной лавки своего отца, еврея-иммигранта из России, чтобы выйти замуж за комика Джеки Уайта, переделавшего свое имя из Якова Вейса? И кто может осудить ее за то, что она оставила и новую жизнь тоже, когда вместо веселья и радостей та обернулась серией одноразовых унылых выступлений в скучных клубах и медовым месяцем в убогих отелях? Возможно, именно рождение Бейб подтолкнуло ее бросить Джеки и найти спасительное убежище в судье, который дал им обеим — ей и ее дочери — свое имя, престиж и протестантство, потребовав взамен, чтобы Катя Маркус-Вейс была навсегда зачеркнута и перекрашена в его цвета, став тем, кем он хотел, чтобы она была.

Не упустила ли я что-нибудь в этом анализе? Любит ли она Бейб меньше, чем я люблю Хьюби или Сэм? Кто вправе сказать, какую форму может принимать любовь, какую тропу избрать, направляясь в путь? Лгала ли я меньше — пускай это была ложь во благо — и не хранила ли куда большие секреты? Как могу я осуждать ее? Как могу я даже думать о разглашении ее тайн, если я не готова разгласить свои собственные? И Бейб, подобно Хьюби, должна сама для себя определить, кто она есть в действительности.