Изменить стиль страницы

Добавим, что кальвинистские соборы появились в Вильне и Бресте, Гольшанах и Ошмянах, Сморгони и Несвиже, Минске и Новогрудке, Полоцке и Витебске, Орше и Шклове, в десятках других городов и местечек.

Реформация в Беларуси оказалась намного более широкой, чем в Польше. В Польше католицизм сохранял свое господствующее положение, но в ВКЛ дела обстояли иначе.

Беларусы вторыми среди славян издали Библию на своем языке: первыми были чехи в 1488 г., вторыми беларусы — в 1517 году это сделал в Праге Франтишек Скорина из Полоцка. Третья Библия была украинской — 1555 год. Жамойтская Библия была напечатана в 1590 году в Кёнигсберге, латышская в 1587 году в Риге. Напомню, что перевод священных книг на народные языки (вместо латыни или церковнославянского) — одна из важнейших особенностей протестантизма.

После того как Жан Кальвин выпустил свой знаменитый труд «Наставление в христианской вере» (1536 г.), его учение быстро стало популярным в Беларуси. Ластовский приводит такой факт: всего за 20 лет кальвинизм распространился настолько широко, что в высшем правительственном органе ВКЛ («паны-рада») осталось всего два католических епископа — виленский и жмудский (жамойтский). В одном только Новогрудском повете (уезде) из 600 с лишним православных «фамилий (семей) старую веру (католическую или православную) сохранили только 16 (менее 3 %). Люди хотели религиозной свободы.

Почти вся беларуская элита перешла в протестантство.

Польский костёл, конечно, не мог равнодушно смотреть на то, что происходит в Литве (нынешней Беларуси), где магнаты, шляхта и мещанство стремительно становились кальвинистами. В поисках средства спасения они обратились к иезуитам.

Как известно, испанский дворянин (идальго) Игнациус Лойола специально для борьбы с реформацией учредил в 1534 году Общество Иисуса («societatis Iesu»), более известное под названием Орден иезуитов. В 1569 году иезуиты прибыли в Вильню и окрыли здесь свой первый коллегиум для обучения детей и молодежи. За ним последовали другие — в Полоцке (1580 г.), Несвиже (1584 г.), Смоленске (1594 г.). Ластовский пишет:

«Самое большое внимание иезуиты обращали на молодежь, которую старались выучить в своих школах; так они получали себе сторонников в новых поколениях. В школы свои иезуиты больше всего привлекали детей людей богатых и с влиянием в государстве, чтобы потом иметь как сильнейших сторонников».

Постепенно начался «откат»: иезуиты все больше и больше обретали власть над умами беларуской шляхты и мещанства (крестьяне, за редкими исключениями, сохраняли верность традиционным церквам). Довольно быстро им удалось «вернуть» из кальвинизма членов нескольких знатных фамилий: Ходкевичей, Радзивиллов, Сапег и ряд других. Ластовский делает парадоксальный вывод: «Выходит, что распространению католицизма в Беларуси против воли помогло движение Реформации». Именно так.

Е. Подлесный все это опускает в своем очерке истории Беларуси. Ведь он стремится очернить нашу шляхту как «агентов польского католицизма». А шляхта на самом деле едва ли не поголовно перешла в кальвинизм. Отсюда вопрос к полковнику: какое отношение кальвинизм имеет к польскому католицизму?

Кстати, еще одна деталь: во время войны 1654–1667 годов часть нашей шляхты (по версии Подлесного — «польские агенты») отказалась от союза с Польшей и заключила унию со Швецией. Я имею в виду Кейданскую унию 1655 года. Эта часть шляхты (1142 подписи под актом унии!) тяготела к протестантской Швеции.

Как видим, концепция Подлесного трещит по всем швам. Выбросить из нашей истории всю эпоху Реформации — это, конечно, «верх исторического подхода». Но так ему нужно, чтобы демонизировать нашу шляхту.

Вообще удивляет его логика. Если Полоцк принял когда-то христианство, еще до раскола на православие и католицизм, то это значит, что все беларусы навсегда «вошли» в орбиту восточной цивилизации.

Да с какой стати? Западная Беларусь еще несколько веков оставалась языческой, а первые князья ВКЛ были арианской веры. Потом большинство жителей Западной Беларуси из язычества крестились в католичество.

Все факты такого рода убедительно свидетельствуют о том, что наша страна исторически была многоконфессиональной, а не исключительно православной, как хочется Подлесному. Но по его логике, если кто-то из беларусов не православный (т. е. не принадлежит к «исторической национальной вере»), то он автоматически «предатель своего народа» и «литвин». Получается, что сегодня все беларусы-католики — вовсе не беларусы, а «предатели своего народа» и «литвины». С той оговоркой, что в царские времена их называли «поляками».

Такой взгляд на наше прошлое в суверенной Беларуси я считаю антигосударственным и антибеларуским, разрушительным для нации и страны.

Я никак не могу понять главного: почему автор газетной статьи считает католическую веру чем-то «плохим» и «враждебным» для нашего народа? Чем беларус-католик настолько хуже беларуса-атеи-ста или беларуса-протестанта, что автор записывает его в «пятую колонну»?

Католицизм, православие, протестантизм, униатство — это равно христианство. Разделение людей по вере на «своих» и «врагов» есть не что иное, как апартеид и мракобесие. Между тем Подлесный пишет:

«…исторической аксиомой является факт безболезненного и в абсолютном большинстве добровольного отказа белорусов от униатства и их массовое возвращение к вере отцов и дедов после вхождения в состав Российской империи. Этим самым доказывается чу-жеродность унии и крах намерений лишить белорусов их национального самосознания и собственной идентичности как нации».

Это совершенно не так. Не было «абсолютного большинства добровольного отказа белорусов от униатства и их массового возвращения к вере отцов и дедов».

Потому что вера московитов не была верой наших пращуров. Никогда они не поклонялись таким святым РПЦ как Александр Невский или Сергий Радонежский.

Это царь Николай I, с подачи мерзкого предателя своего народа Иосифа Семашко, запретил в 1839 году нашу униатскую веру, ликвидировал пантеон беларуских святых, запретил Библии на беларуском языке, после чего их несколько лет сжигали на кострах. И еще он запретил беларусам молиться Богу на своем языке. Отныне и до сих пор только на русском.

Постепенно были отстранены от церковной службы почти все священники-беларусы, а вместо них из России прислали бородатых пьяниц, не знавших ни языка новой паствы, ни местных обычаев. Наш народ называл их «бородатыми чучелами», ими пугали детей.

Люди приходили в свои храмы, а там вместо гладко выбритых, подтянутых, чисто вымытых священников-беларусов их встречали «бородатые чучела», воняющие немытыми телами, водкой и луком, говорящие на непонятном языке.

По мысли Е. Подлесного, наш народ встретил все это с восторгом.

«ЛИТВИНЫ — АНТАГОНИСТЫ БЕЛАРУСОВ»

Подлесный подводит такой итог:

«…с одной стороны, на территории Беларуси в результате векового насилия над «русинами», составлявшими большинство населения старобелорусских земель, сформировалась этнокультурная категория «литвины». Ее главной движущей силой была изменившая своему народу белорусская знать. Перенимая западнохристианские ценности, «литвины» выступали антагонистами белорусов с их ориентацией на православно-славянскую культуру. До 1917 года они воспринимались внешними силами, в том числе и руководством царской России, в качестве представителей воли всего белорусского народа. И для этого имелись все основания, поскольку они владели абсолютным большинством материальных и интеллектуальных ресурсов белорусского общества.

Но уже в 40-е годы XIX столетия из числа православных священников и государственных крестьян начала зарождаться национально ориентированная белорусская интеллигенция, а за годы советской власти из числа белорусов выросла техническая, научная, творческая и политическая народная элита, способная управлять государством, формулировать и отстаивать цели, задачи и интересы Беларуси. «Литвины» потеряли монополию на доминирующее положение в обществе и влияние на духовную жизнь. И в настоящее время их потомки не имеют ни морального, ни исторического права говорить от имени белорусского народа, называть его «литвинским» и по-прежнему отстаивать концепцию «адраджэння», навязанную ими в 1990-е годы молодой Республике Беларусь в качестве государственной историографии, отражающей не историю белорусского народа, а субъективные взгляды «литвинов» как отдельной социальной группы на прошлое нашей страны».