Еще полковник Лебедев в мае месяце, разговаривая с Володей Щегловитовым, высказал двойственное мнение относительно веса и значения Заладожского участка фронта.

Белые штабы метались между множеством различных планов. Составлялась уйма проектов решительного наступления. Многие из английских советников и референтов при белом центре склонялись к мысли о том, что именно этот участок, отделенный лишь сравнительно неширокой а главное, почти необитаемой лесистой полосой от архангельского плацдарма Англии, заслуживает особого внимания.

Удары наносить тем труднее, чем гуще местность населена большевиками — это аксиома, увы! Медведям же и волкам Олонецких лесов в конце концов довольно легко согласиться с любой властью: им более или менее безразлично, кто победит — белые или красные. Значит — отсюда и надо бить!

Другие придерживались противоположной точки зрения. Район Видлицы чрезмерно удален от цели по сравнению с ямбургским направлением: наоборот, оно, как струя кинжального огня, нацелено с кратчайшей дистанции в грудь городу на Неве.

Хорошо! Пусть Видлица сохраняется как резерв для будущего. Ее роль — оттянуть на себя часть красных сил, не более… Вот ежели паче чаяния на западном приморском участке фронта произойдет задержка — ну, тогда…

Для них было совершенно несомненно, что красные не смогут оборонять оба направления. Не способны они, конечно, и, маневрируя, быстро перекидывать свои силы с одного фронта на другой… Выводы отсюда ясны!

Джонни Макферсон вовсе не склонен был считать себя стратегом или взваливать на свои плечи тяжесть приватных военных консультаций в такой сложной обстановке. Но перед ним стояла задача, виднелась цель, к которой он шел, хотя и исподволь, но упрямо: найти ключ к кронштадтскому замку; открыть тем или иным способом этот бронированный русский сейф и либо украсть из него, либо же превратить в прах находящееся там сокровище — Балтийский флот.

Вот это было его дело. Остальное, строго говоря, его не касалось. И с этой точки зрения, если угодно, его гораздо больше должно было интересовать то, что происходит на западе от Петрограда.

Он предпринимал здесь одну разведку за другой. Капитан флота его величества Бойс, трудившийся над тем же вопросом по ту сторону рубежа, в самом Петрограде, по его заданиям, кряхтя, сделал все, что можно было, чтобы понудить тамошних руководителей взорвать корабли Балтики в одну из панических минут.

Пожалуй, так бы оно и случилось; Бойсу помогал еще один человек — некий Д. Б. I., весьма высоко поставленный в тамошних сферах.

Однако тут вмешалась сила, с которой Макферсону пришлось встретиться впервые, но которую он, как человек дела, тотчас же признал и взял на учет.

Сами рабочие разобрались в этом его плане; они сами, не обращаясь «по инстанции», известили о нем Ленина. В Петроград — так по крайней мере писал ему Бойс — приехали представители Москвы, подлинные ленинцы, во главе с энергичным и решительным членом большевистского ЦК Сталиным. Налаженное предприятие было ими разрушено в корне.

Джон Макферсон тотчас же попытался выяснить возможность прямого прорыва морских сил на Кронштадт. Не без его ведома (и даже не без его личного участия) миноносцы Кэннеди, так же как подводные лодки Аллэна Корда, много раз ходили туда, — к Шепелевскому и Толбухину маякам.

Принято думать, что справиться с флотом, лишенным старого офицерского состава, — не трудно. Макферсон на личном опыте убедился, что такое мнение оправдывается не всегда.

Матросы большевики не только сами сражались, как разъяренные львы, они заставляли работать и бывших офицеров. А когда офицеров не оказывалось под руками, они сами умели стать на командирский мостик и вести вперед корабль не хуже кого-либо другого.

Русские в Гельсингфорсе склонны были отрицать это все; они рисовали большевистское командование, как кучку коварных невежд, а армию и флот, как обманутое ею быдло.

Джон Макферсон не видел смысла допускать такую грубейшую ошибку, поддаваясь чувствам, может быть, и благородным, но все-таки только личным. Бойс прислал ему из Петрограда вырезку из газеты «Правда» В этом номере газеты Иосиф Сталин, в беседе с корреспондентом, оценивал очень неприятно для англичан эпизод столкновения четвертого числа, закончившийся отступлением английских эсминцев и трагической гибелью одной из лучших их подлодок, «L-55».

«…Балтийский флот, считавшийся погибшим, возрождается самым действительным образом, — было написано там. — …Наиболее типичным для характеристики возрождения нашего флота является разыгравшийся в июне месяце неравный бой двух наших миноносцев с четырьмя миноносцами и тремя подводными лодками противника, из которого наши миноносцы, благодаря самоотверженности матросов и умелому руководству начальника действующего отряда, вышли победителями, потопив неприятельскую подводную лодку».

В этой оценке, к сожалению, не было ни на фартинг преувеличения: Джон Макферсон знал это лучше, чем кто-либо. Прорваться к Кронштадту небольшими силами было просто немыслимо! Правда, он не страдал заносчивой самонадеянностью британского «симэна», моряка. Он понимал: действия наземных войск обычно оказывают несравненно большее влияние на судьбы флота, нежели наоборот. Он возлагал известные надежды скорее на возможность взятия морской твердыни Кронштадта с суши, ну, скажем, зимой, по толстому северному льду… Ведь издавна и все морские теории рекомендуют именно это…

Но он недаром был петербуржцем. Именно поэтому ему пришла в голову мысль, на первый взгляд чрезвычайно фантастическая.

Он отлично знал Неву. Он превосходно с детства понимал ту особенность русского характера, которая позволяет этому странному мягкому народу в отчаянные минуты осуществлять невозможное и даже невообразимое, счастливо прибегая к столь же отчаянным средствам. А теперь он все больше и больше начинал постигать новые для него качества России большевистской. «Очевидно, большевизм, — так думал он, — вошел в душу и тело этого благодушного в общем народа так, как железный каркас входит в полужидкий еще бетон. И, когда бетон отвердевает, тогда…»

Вот почему фантастическое могло стать совершенно реальным для этих людей. Что стоит большевикам — как только Юденич подойдет к Кронштадту с суши — увести свой флот через широкий и достаточно глубокий проток Невы в огромное Ладожское озеро? Что стоит им спрятать его там, далеко за пределами британского воздействия?

Слыша такие речи, Гурманов легкомысленно передергивал плечами: «А мосты Петрограда, батенька! Вы о них забыли?»

Джонни, не доверяя справочникам, запросил последние данные у Бойса. Выяснилось, что один из этих мостов, — нижний, Николаевский, — действительно непроходим для больших кораблей. (Джонни стоило закрыть глаза, как он видел его увенчанную часовней, двойную разводную ферму у самого Василеостровского берега… Да, да… там, около старых сфинксов, против лавчонок, в которых торгуют шкиперским оборудованием.)

Верно, но разве красные фанатики остановятся перед тем, чтобы взорвать одну из средних арок моста и пропустить суда, если это будет нужным?

И корабли уйдут в Ладогу и… Вот почему Джон Макферсон сделал несколько деликатных намеков, еще тогда, когда полки генерала Родзянки накатывались с юго-запада на Петроград, с целью подогреть внимание Юденича к берегам Ладожского озера. Тогда, увы, из этого ничего не вышло…

Но сейчас, когда на западе дело остановилось (если не хуже!), когда Макферсону пришлось даже спешно отменить поход на катере на завоеванную было Красную Горку, — теперь он считал своим прямым долгом повторить свой нажим, и — уже менее щепетильно.

В штабе убеждены, что большевики «забудут» про этот «запасной фронт», что с ним — «успеется». Но он — он далеко не убежден в этом. Насколько можно судить, большевики не забывают ничего или почти ничего!

Обдумав все, он решил привести в действие особый план: нанести Кронштадту совсем новый, неожиданный удар, характера которого предпочитал не открывать никому. Он уже начал исподволь, в тесной связи с адмиралом Коуэном (очень неглупый адмирал; живой и смотрящий на мир вовсе не сквозь матово-белые очки!) подготовку к этим решительным действиям. Но для них нужен был обеспеченный тыл. А его тыл — тыл Джона Макферсона-младшего, как это ни странно, лежал там, над васильковой в жаркие летние дни, беспокойной Ладогой.