«Преподобнейшие отцы!

Я знаю, что ваши преподобия осведомлены о новых небесных наблюдениях одного отличного математика, произведенных при помощи инструмента, называемого трубой или окуляром. Я также видел с помощью этого инструмента некоторые очень удивительные вещи, наблюдая Луну и Венеру. Поэтому я хочу, чтобы вы доставили мне удовольствие, высказав откровенно ваше мнение о следующих вещах <…> [Далее идет подробное перечисление астрономических открытий Галилея].

Я хочу это знать потому, что слышу различные мнения на этот счет, ваши же преподобия, изощренные в математических науках, легко смогут сказать мне, прочно ли обоснованы эти новые открытия или же они обманчивы и ложны. Если вам угодно, вы можете ответить на этом же листе.

Квартира, 19 апреля 1611 года

Ваших преподобий брат во Христе

Роберто кардинал Беллармино».

Уже 25 апреля иезуиты отправили Беллармино ответ, в котором подтверждали все открытия Галилея.

Между тем Галилей чувствовал себя триумфатором в Риме. В его честь были устроены торжества, на которых присутствовали многие аристократы и представители высшего духовенства. Галилей даже удостоился аудиенции у Папы Римского. Таким образом, он вращался в самых высоких кругах и получал восторженные отзывы. Например, кардинал дель Монте писал Козимо: «.если бы мы еще жили в древней Римской республике, то на Капитолии ему несомненно воздвигли бы колонну в честь его великолепных трудов».

В день, когда астрономы иезуитской коллегии отправили свой вердикт Беллармино, Галилея в торжественной обстановке приняли в «академию рысеглазых», римское общество естествоиспытателей, основанное князем Чези.

Ученый не знал, что во время его пребывания в Риме состоялось секретное заседание конгрегации святой инквизиции, на котором обсуждался вопрос о Галилее и его связях. Дело в том, что в Венеции ученый был знаком и даже дружен с неким Чезаре Кремонино, одним из инициаторов изгнания из Венецианской республики иезуитов. Незадолго до приезда Галилея в Рим Кремонино был обвинен в безбожии, но Венеция отказалась выдать его. Верхушка инквизиции приняла решение проверить, не встречалось ли имя Галилея в процессе над Чезаре Кремонино. К счастью для Галилея, он не был замечен в неосторожных высказываниях на политические или религиозные темы, но сам факт его знакомства с Кремонино был очевиден.

Тем не менее, половина дела была сделана: открытия Галилея признала церковь, а сам он не вызвал гнева католической верхушки. Но оставалось наиболее важная и сложная задача: подвести под эти открытия теоретическую базу. Скорее всего, к счастью для себя, ученый не стал делать этого сразу.

Вскоре после возвращения Галилея во Флоренцию, Козимо принимал высоких гостей. Тосканского герцога посетили двое кардиналов. В программу приема гостей по инициативе герцога вошел и научный диспут, темой которого стал спор о плавании тел. Точки зрения, которые отстаивали участники дискуссии, появились еще в античности. Одна из них принадлежала Аристотелю, который считал, что тела плавают или тонут в зависимости от их формы. Вторая основывалась на законе Архимеда. Согласно этой точке зрения, тела плавают, если вытесняют количество воды большего веса, чем вес тела. Нужно ли говорить о том, что Галилей был сторонником второго объяснения? Результаты самого диспута нас не интересуют. Важно то, что, готовясь к спору, и после, изучая разные аспекты движения тел, погруженных в воду, Галилей серьезно подошел к этому вопросу: провел собственные исследования и эксперименты и наконец в 1612 году изложил результаты в работе «Рассуждения о телах, плавающих в воде». Во введении к этой книге Галилей также сообщил о своих астрономических наблюдениях, сделанных со времени издания «Звездного вестника». В самой книге автор очень аргументированно доказывает, что плавание тел зависит только от их удельного веса. Занимаясь днем физикой, Галилей не прекращал ночных астрономических наблюдений. Между тем полемика стала утомлять и тяготить его. Кроме того, она, так же как ранее преподавание, отнимала время, которое можно было посвятить науке. Ученый писал о полемике: «Я занимался ею с невыразимым отвращением и близок к раскаянию по поводу труда и времени, так бесплодно растраченных на полемические заметки и сочинения».

Но при этом Галилей признавал важность научных дискуссий и споров и был вынужден постоянно вступать в них. Также, возможно, оставаться в стороне от полемики ему не позволял характер, который еще студенты Пизанского университета отметили таким метким прозвищем. Этим Галилей нажил себе немало врагов. И поскольку наш герой был блистателен и практически непобедим в научных спорах, его враги иногда не гнушались наносить своему оппоненту удары ниже пояса. Первый тревожный звоночек прозвенел в конце 1612 года. Галилей получил от своего друга римского художника Чиголи такое сообщение:

«От одного моего друга, очень милого священника, весьма преданного Вам, я узнал, что группа лиц, недоброжелательно и завистливо относящихся к талантам и заслугам Вашим, собирается и совещается в доме архиепископа (Марцимедичи). В озлоблении они стараются найти способ нанести вам удар по какому-либо поводу, по вопросу ли о движении Земли или по какому-либо другому. Один из них уговаривал некоего проповедника объявить с церковной кафедры, что Вы высказываете сумасбродные мысли. Этот священник, распознав здесь злобные намерения, ответил на это предложение так, как подобает доброму христианину и священнослужителю. Я пишу Вам об этом, чтобы вы остерегались зависти и недоброжелательства этих злоумышленников, часть которых Вы знаете по их писаниям, смешным и невежественным, поэтому Вы должны примерно знать, кто эти люди».

Люди, получавшие образование в советские времена и специально не интересовавшиеся судьбой нашего героя, привыкли к мысли о том, что представители духовенства были едины в борьбе против теории Галилея. Но из этого письма видно, что далеко не все священники были настроены против его теории, да и враги ученого, скорее, относились с антипатией к нему самому, а не к его идеям. В те времена взгляды Макиавелли, считавшего, что в политике цель оправдывает средства, получили такое распространение, что стали применяться не только в государственных делах. Практически все сферы социальной жизни были подчинены сложному хитросплетению всевозможных интриг, и наука не была исключением. Так что можно сказать, что на первых порах мишенью нападок была не столько идея гелиоцентризма, сколько сам Галилей, который, кстати, до того времени открыто не высказывался в пользу теории Коперника.

Обеспокоенный Галилей пытался прощупать почву и стал наводить справки о том, насколько его астрономические наблюдения противоречат Священному Писанию с точки зрения католических иерархов, вернее, подтверждаются ли библейскими текстами астрономические воззрения Аристотеля. За разъяснениями он обратился к кардиналу Карло Конти. Кардинал ответил, что утверждение Аристотеля о неизменности неба не соответствует взглядам священнослужителей-ученых. С другой стороны, Конти указал на то, что «без особой необходимости» не стоит отказываться от аристотелевского утверждения о неподвижности Земли. При этом, однако, кардинал писал о возможности двоякого толкования библейских текстов, содержащих высказывания по этому вопросу.

В конце 1613 года ученик и сторонник Галилея Бенедетто Кастелли занял должность профессора математики в Пизе. В это время там же находился двор великого герцога. Кастелли написал своему учителю письмо, в котором, во-первых, сообщал о том, что в Пизанском университете инициирована борьба против взглядов Галилея, а во-вторых, рассказал о научном споре, возникшем на званом обеде у Козимо Медичи. Речь зашла, пожалуй, о самом популярном тогда научном вопросе — конфликте гео- и гелиоцентрических воззрений. Дискуссия заинтересовала герцогиню-мать, и она приняла участие в споре. В конце концов участники дискуссии решили обратиться к Галилею с тем, чтобы он высказался по этому вопросу.