Если б она действительно оказалась последним аргументом старого общества! Нильс Фискер искренне желал этого и не сомневался, что так оно и будет. Раз уж настали такие «сумерки богов», возврата к старым идеям и методам не может быть. Старое должно было само подрубить свои корни, должны быть созданы новое небо и новая земля. Весь вопрос в том, сколько людей ради этого обречено погибнуть. Заражена ли распадом вся Европа, в том числе и низший класс, или именно на его основе должен быть построен новый мир? Кончилась ли культурная миссия Запада? И правы ли те, кто утверждает, что новая эпоха родится на Востоке, где в людях заложено стремление к солидарности? В конечном счете это имело второстепенное значение, только бы человеческое начало в человеке осталось невредимым. Не цвет кожи имел значение для Нильса Фискера, а само человеческое сердце.

Он вернулся домой под вечер. Петра сидела с рукодельем у садовой калитки и ждала его. Казалось, она уже давно сидит так и ждет. Ах, какой маленькой и одинокой она могла выглядеть — прямо покинутый птенчик! И Нильс взял ее на руки и донес до самой Хижины на Бугорке.

— У меня есть для тебя сюрприз, — сказала Петра и дала ему письмо, на котором был штемпель издательства; она ждала, переминаясь с ноги на ногу, пока он вскрыл письмо и пробежал его глазами.

— Я уже чую, они хотят получить твой роман, — сказала она.

Нильс сердито бросил письмо на стол.

— Еще бы не хотят! Но у них нет бумаги и они просят меня подождать с изданием, пока не кончится война. Ну вот, роман принят... Хочешь, пойдем вниз, к старикам? Нужно сказать отцу, что Сэрен Йепсен умер.

— Знаешь, вчера здесь был Андерс Нэррегор, хотел повидать тебя. Вот исхудал! Он рассказывал, что на его место хотят выдвинуть кандидатуру Йенса. Он, видимо, собирался говорить с тобой о политике, — рассказывала Петра, когда они спускались.

— Ну, тогда он наверняка еще раз придет! — заметил Нильс смеясь. — Видно, хочет все-таки выставить свою кандидатуру. Ну и пусть их передерутся, тогда мандат получим мы!

— А жалко его, — заметила Петра. Нильс пожал плечами.

Старик Эббе был печален, война разоряла и его. Весть о смерти Сэрена Йепсена потрясла старика.

— Редкий был человек, — прошептал он. — Мне очень хотелось бы проводить его в последний путь, если ты поедешь со мной, Нильс. В городе мы раздобудем какой-нибудь экипаж...

В Хутор на Ключах ни отец, ни сын не хотели обращаться.

— И пастору стало хуже, — сказал старик Эббе. — Да, самым лучшим людям уже не под силу выносить ужас, который происходит во всем мире, а мерзавцы чувствуют себя как рыба в воде!

Оба умолкли, и каждый понимал, о ком сейчас вспомнилось с особой горечью в сердце.

XIII

Узкая и обычно мало наезженная дорога между Хутором на Ключах и «Тихим уголком» теперь совсем заросла травой. Ни старик Эббе, ни жена Нильса, ни сам Нильс на хуторе больше не появлялись, они даже упоминали о нем с неохотой. Редко стала бывать в «Тихом уголке» и Мария. На Бугорок она не заглядывала, но если у нее бывало дело в деревне, то стариков все же навещала: было как-то стыдно не зайти. Однако она вечно спешила, а удерживать ее никто не удерживал. Точно у нее вдруг из памяти вылетело все, что когда-то связывало ее с родными. С другой стороны, конечно, хорошо, что она от мужа не отступается, делит с ним и радость и горе.

Нужно сказать к ее чести, она старалась итти в ногу с веком. Когда купили автомобиль, она окончила в Фьордбю курсы для шоферов и теперь часто сама водила машину, но езда по улицам все-таки смущала ее. Чаще всего ее видели вместе с этим ученым немцем, который приехал по случаю основания акционерного общества и пока, должно быть, не помышлял об отъезде. Ему следовало получить за передачу патента весьма солидную сумму, поэтому Йенсу Ворупу пришлось много возиться с организацией акционерного общества. Конъюнктура несколько ухудшилась, и он немало поездил, прежде чем все утряслось. В Эстер-Вестере и в окрестностях оказалось слишком мало смелых людей, готовых рискнуть. Подходящим человеком был бы, конечно, Ханс Нильсен, но он еще весной вместе со своей консервной фабрикой перекочевал в столицу.

Когда дело начало разрастаться, ему здесь стало тесно, а может быть, сыграло роль и желание убраться подальше, от своего прошлого. Ходили слухи, что его прочат в Центральное управление по экспорту продовольствия в Германию: правительство предполагало создать такое общество. А уж по этой части он знаток, ничего не скажешь!

Но, наконец, все устроилось. Йенс Воруп вернулся домой с двадцатью пятью тысячами в кармане — первой пор-цией из тех ста тысяч крон, которые предстояло отдать за патент. Доктор Ланге написал расписку в получении первой суммы и мог теперь уехать. Хорошо, что можно было, наконец, выпроводить его отсюда. Если даже и не ревнуешь, то все же не очень приятно иметь у себя в доме постороннего мужчину, который катается с твоей собственной женой, а сам ты вынужден разъезжать по делам. К тому же у доктора была этакая особая манера обращаться с женщинами, которая Йенсу Ворупу совсем не нравилась. Он называл Марию «сударыня» и прикладывался к ручке, а Мария, по глупости, и растаяла. Но хуже всего было то, что он вбил ей в голову невесть какие бредни. Гость упорно называл их хутор поместьем и однажды сказал Йенсу Ворупу:

— Почему вы не держите верховых лошадей? Ваша жена была бы в седле очень эффектна.

От таких речей у любой бабы голова закружится!

Но теперь он уехал, и все было в порядке. Изобретение осталось здесь, — а это главное. Эстер-Вестерский банк учредил акционерное общество и назначил Йенса Ворупа директором, а связанный с ними банк в столице взял на себя выпуск акций. Правда, было не так-то легко найти людей, готовых подписаться на акции новых предприятий, особенно если вопрос шел о том, чтобы выложить на стол наличные, поэтому организаторы, желая поскорее начать дело, устроили так, что при подписке уплачивалась лишь одна пятая номинальной стоимости акций, остальное предполагалось взыскивать лишь в крайнем случае, — но это едва ли понадобится, ведь дело слишком бесспорное! Можно было сказать с уверенностью, что каждый крестьянин, живущий в деревне, станет клиентом подобного предприятия. Бедные кузнецы! Йенсу Ворупу их даже жалко стало. Но уж очень много они о себе воображают! Такому человеку, например, как кузнец Даль, всюду почет. Правда, он уже теперь не социалист — его дела идут для этого слишком хорошо, — но скандалистом он все равно остался. А банка в Эстер-Вестере он знать не хочет: это, видите ли, недостаточно почетно для него!

Итак, Йенс Воруп был теперь основателем и руководителем крупного акционерного общества, и к тому же такого, о котором должны были скоро всюду заговорить! Банку пришлось добавить пять тысяч крон, чтобы первый взнос доктору Ланге был полностью выплачен. В виде возмещения банк получил значительную часть этих акций; причем, как только они поднимутся, предполагалось выбросить их на рынок, чтобы из прибыли окончательно рассчитаться с изобретателем. Йенс Воруп был занят с утра до вечера. Получив половину денег, доктор Ланге должен был передать акционерному обществу свою таинственную жидкость, а также указание, как ею пользоваться, и тогда можно было уже приступать к вербовке клиентов среди тех крестьян, у кого были лошади. А после выплаты всей суммы обществу предстояло получить в руки и самый рецепт изготовления тинктуры, или как она там называется, стать независимым от фабрики в Германии и на свой страх и риск начать изготовление волшебного средства, — значит надо было стараться во-всю.

Йенс Воруп находился в каком-то восторженном состоянии. Какими ничтожными казались ему все его предшествующие операции в сравнении с тем сказочным богатством, которое ему сулило это изобретение: ведь его значение для будущего было просто неизмеримо! Он чувствовал себя прямо-таки благодетелем общества: разве не он познакомился с этим Ланге и не он оценил сразу же все перспективы, которые открывало его изобретение? Разве новое предприятие не основано именно здесь, в его родной округе? Не окажись Йенс Воруп тогда в столице, ничего бы этого не было. Вот вам лучшее доказательство того, что нельзя вечно торчать дома, сиднем сидеть на одном месте и терять драгоценное время!