— Поймите, — продолжала она, охваченная страстным желанием объяснить Митрохину все, о чем так много думала и о чем не раз говорила с Володей, — все эти годы мы только о том и слышали, какие несправедливости были в прошлое время. А теперь говорят, что с ними навсегда покончено, теперь — все будет по совести. Вот мы и поверили. А в жизни мы видим, что и теперь есть люди, которые лгут в глаза, хитрят, изворачиваются… Теперь, в наше время!.. — с горечью воскликнула она.

Митрохин внимательно смотрел на Валю. В том, как он слушал ее, было нечто большее, чем простое любопытство.

— Так… — щуря глаза за толстыми стеклами очков, произнес Митрохин, когда Валя замолчала. — Значит, вы опасаетесь, что я, человек, почти вся жизнь которого прошла в то самое «прошлое время», не в состоянии понять Володю. А я…

— Нет, нет, — поспешно прервала его Валя. — Разве я могу, разве имею право думать о вас плохо! Я вовсе не считаю, что каждый человек, живший в то время…

— Не надо оправдываться, — мягко остановил ее Митрохин. — Любой разговор имеет смысл только тогда, когда ведется начистоту.

Он слегка откинул голову и несколько мгновений молча глядел прямо перед собой.

— Что ж, правда есть правда, — наконец сказал он негромко. — Я действительно причастен к прошлому. В прошлом, теперь уже в далеком прошлом, была революция, и я участвовал в ней. Подвигов не совершил. Зимний не брал. Был простым солдатом… Сколько лет твоему Володе, Валюша? — спросил он, неожиданно переходя на «ты».

— Двадцать три, — ответила Валя.

— А мне тогда еще двадцати двух не было. С фронта вернулся я не в Питер, а сюда, в Зареченск, тут меня в ревком избрали. — Он прошелся по комнате, остановился у книжной полки и медленно провел рукой по корешкам. — Потом — гражданская война. И тут без меня не обошлось. Только к тому времени я, можно сказать, офицером стал. Когда Деникина били, ротой командовал. Потом нэп, проходили такое в школе? Выбрали меня секретарем укома партии. Ты, может, и слова такого не слышала?

Он усмехнулся. Глаза его глядели на Валю с добрым, но грустным выражением.

— Выходит, — продолжал Митрохин, — я и к революции, и к гражданской, и к нэпу отношение имел. Кругом с прошлым связан… Но и это еще не все. Когда коллективизация началась, меня начальником политотдела МТС послали. Недавно один товарищ намекнул мне в разговоре, — прищурившись, но на этот раз с недобрым выражением, сказал Митрохин, — а не зря ли вы тогда всю эту заваруху на селе затеяли? Может, лучше было кулачка-то поберечь, гляди, он сегодня бы и хлебушка подбросил… Что делать! — Он опять усмехнулся. — Виноват! И к этому делу руку приложил… Потом воевал. Как все. После войны в райкоме работал. А теперь пенсионер. Может, хочешь спросить: все ли рассказать изволили, уважаемый Антон Григорьевич? А не приходилось ли вам невиновных людей в тюрьму сажать? Нет, не приходилось. Хотя и за эти дела ответственности с себя не снимаю. Коммунист за все отвечать должен. Так что ты, Валюша, выходит, права. Ко всему, оказывается, старик был причастен…

Он стоял в полумраке, и голос его звучал глухо, как бы издалека.

— Хочешь, я тебе скажу, — снова заговорил Митрохин, — о чем ты сейчас думаешь?..

Он медленно вернулся к своему стулу, сел и, подняв указательный палец, сказал:

— Ты сейчас думаешь: а не приукрашиваю ли я прошлое? Слушаешь меня, а в душе сомневаешься. Как же, мол, так? Кругом только и говорят: «Культ личности, ошибки, преступления, ложь», — а он твердит: «Революция, коллективизация, война…» Может, хочет убедить, что никакого культа и не было? Был, Валя. К сожалению, был.

Он помолчал и продолжал задумчиво:

— Было и плохое. Очень плохое. Ни на каких весах это не взвесишь. Но главное, Валя, все-таки в другом. Миллионы людей верили, что они строят новый мир, в котором не будет несправедливости, лжи, корысти…

— Я об этом и говорю! — воскликнула Валя. — Это — самое главное! Новый мир! Что же теперь мешает людям быть честными, справедливыми? Как может побеждать неправда в наши дни? Ведь то, что случилось с Володей, могло произойти и в годы культа. В чем же разница?!

— В чем разница? — переспросил Митрохин. — Ты хочешь, чтобы я ответил тебе коротко? Двумя словами? Тебя интересует только твой Володя? Хорошо. Раньше тебя убедили бы, заставили отказаться от него. Забыть. Поверить, что так надо. Раньше Васин не рискнул бы написать это заявление. Раньше Катя не провела бы бессонную ночь, чтобы убедить его сказать правду. Пусть в ущерб себе, но правду.

— Верно, — подхватила Валя, — но почему все-таки надо убеждать, страдать, проводить бессонные ночи?

— Потому что нет в мире подлинной правды, которую можно было бы обрести без борьбы. А твой Володя думает, что правда это клад. Копнул раз, другой, не нашел, бросил лопату и скис.

Митрохин улыбнулся и легонько ударил Валю по плечу.

— Ведь скис, согласна? — спросил он.

Его глаза показались Вале в эту минуту такими добрыми, что она не смогла не улыбнуться в ответ. И, улыбнувшись, почувствовала облегчение.

Она поняла, что у Володи есть еще один друг, — этот, в сущности, малознакомый человек, то кажущийся очень старым, то на глазах молодеющий, то властный и резкий, то грустный и добрый.

— Антон Григорьевич, — подчиняясь внезапному желанию, спросила Валя. — У вас есть дети?

— Дети? — с удивлением переспросил Митрохин. — У меня есть сын. Только он уже далеко не ребенок. Ему почти сорок.

— Он живет с вами?

— Нет, — ответил Митрохин, — он живет в Сибири. Геолог. У него семья. Жена, дочка, сын. Как видите, дети у меня есть. Только они называются внуками, — с улыбкой добавил он.

— Скажите, — настойчиво продолжала спрашивать Валя, — вы всегда дружили с сыном? У вас не было размолвок? Он никогда не причинял вам горя? В юности или когда стал взрослым?

Митрохин покачал головой.

— В одной смешной старой книжке сказано: маленькие дети — маленькие заботы, большие дети — большие заботы…

— Я не о том, — нетерпеливо сказала Валя. — Я хочу знать: вы всегда понимали друг друга? Всегда?

— Как тебе сказать, Валя. Жизнь — сложная штука…

— Бывали в вашей жизни случаи, когда вы считали, что сын должен поступить так, а не иначе, только так, как хотите вы, а он поступал по-своему?

Митрохин медленно встал и повернул выключатель. Под потолком зажглась маленькая люстра. Комната осветилась, и Валя смогла отчетливо разглядеть ее целиком. На стене висело несколько фотографий.

— Поди сюда, Валя. Вот мой сын.

Она поспешно подошла к стене. С одной из фотографий на нее глядел молодой человек в военной форме. У него был пристальный взгляд и прямые стрельчатые брови.

— Сколько ему было тогда? — так же тихо спросила Валя.

— Девятнадцать. Но он уже умел поступать по-своему.

— Расскажите! — попросила Валя. — Мне нужно это знать. Обязательно нужно.

— Хорошо, — согласился Митрохин. — В сущности, это очень простая история. На фронте я командовал батальоном. Сначала пошел в ополчение… Но не в этом суть. О том, что сын воюет в той же части, я узнал не сразу. Написала жена. Ее уже нет в живых… Увидела на наших конвертах одну и ту же полевую почту.

Он помолчал, потом перевел взгляд с фотографии на Валю.

— Сергей служил в полковой разведке. Это очень опасное дело. Для любого солдата каждый день войны может стать последним. Для разведчика — каждый час, каждая минута. От командира батальона смерть тоже недалеко ходит. Но с тех пор как я узнал, где служит Сергей, я думал только о нем…

Митрохин тяжело вздохнул, снял очки и медленно протер их платком.

— Однажды в наш батальон приехал командующий армией. Генерал-лейтенант. Мы встречались еще во время гражданской. Он остался военным, а я… впрочем, о себе я уже рассказывал… Генерал меня не узнал, а мне не хотелось напоминать ему о нашем знакомстве. Почему? Трудно объяснить. Это могло быть неверно истолковано. Но когда я представился, генерал сразу все вспомнил. Он спросил: «Митрохин Антон?!» Наш батальон стоял тогда во втором эшелоне. Мы пошли в мой блиндаж, вспомнили старое… Он стал расспрашивать меня о том, как я прожил все эти годы, есть ли у меня семья. Я ответил. Сказал о том, что мой сын Сергей служит солдатом в полковой разведке. Просто ответил на вопрос. Без всякой задней мысли. Прошло дней десять. Меня вызывает командир полка. Приказывает доложить обстановку, ставит задачу и потом, как бы невзначай, говорит: «Приказано сообщить, что ваш сын сержант Митрохин откомандирован в штаб армии».