Рассказывая о своей разведке в Оденпе, Ратмир поведал князю, как узнал там от псковичей, что латиняне вновь собрались в крестовый поход в Святую Землю наперекор папе римскому. Возглавили поход король Тибо Наваррский и князь Гуго Бургундский. Этой осенью крестоносцы отплыли морем в Сирию, хотя папа Григорий призывал воинов Креста оказать помощь франкам в Цареграде. Вражда же между римским кесарем Фридрихом и папой не прекращалась. Затем Ратмир рассказал, как встретил в Оденпе в русском храме остуду покойного князя Феодора. Женщина пожаловалась меченоше, что ее преследует сыновец покойного княжеского тиуна Якима. Тот самый рыжеволосый, который ранил стрелой гридя Судимира. С ним Ратмир дрался пять лет назад на охоте. Видать рыжеволосый выжил после тяжелых ран, бежал к немцам и теперь был в большой чести у вятших немецких мужей. Рассказывала она и то, что это именно он предупредил юрьевских немцев о прошлом походе новгородцев с князем Ярославом Всеволодовичем на Юрьев. В конце Ратмир добавил, что и сам видел переветника возле храма, но тот его не узнал. Князя Александра известие это вначале заинтересовало. Он молвил, что коли приведет Господь, не уйти переветнику от праведной кары. Спросил о том, сильно ли изменилась и постарела братнина остуда. Задумавшись, вспомнил, что ее звали Неле. Ратмир кивнул головой и отвечал, что еще молода, а похорошела более, чем прежде, что перебралась со своей послугой во Псков, дабы избежать преследований тиунова сыновца. Воспоминание о брате оставило на лике Александра грустную улыбку. Но потом и она прошла. Князь погрузился в свои печальные раздумья. Чем далее уходили новгородские полки от своей земли на юг, тем тоскливее и мрачнее становился князь Александр.

В Торопце от всех этих переживаний Александра отвлекли и как-то привели в чувство два известия. Первое казалось радостным, так как батюшка Ярослав Всеволодович разгромил литву, возвратился в Смоленск и сообщал сыну о том, что идет к нему на встречу в Торопец. Второе было угрожающим. Татарская рать числом до десяти тысяч воев пленила и разорила Мордовскую землю. Зимним путем татары пошли на Муром и сожгли его. Продвинувшись на север до низовьев Клязьмы, татарская рать обрушилась на Гороховец и разорила его. Снова великим пополохом[143] была охвачена Владимиро-Суздальская земля. Люди оставляли только что отстроенные города, городки и веси, бежали куда глаза глядят. Кто бежал в леса на юг от Владимира, кто на север — за Волгу, кто — на запад к Переславлю, Дмитрову и Москве. Однако от Гороховца татары повернули на юго-восток и вновь ушли в Поле, разорив лишь мордву и нетронутые ранее северные пределы Рязанского княжества. Что же касается Гороховца, принадлежавшего Владимиро-Суздальской земле и стоявшего на рубежах с Муромским уделом, то тут явно татары чувствовали свою полную безнаказанность. Князь Ярослав Всеволодович понимал, для того, чтобы избежать этого впредь, нужно ехать на поклон к царю и вести разговор лишь с самим Батыем. Но было, ясно и то, что Батый и его воеводы не собирались вновь всерьез воевать Владимиро-Суздальскую землю, а имели другие замыслы. По всему, татары успешно громили половцев и собирали силы для какого-то нового похода.

Князь Александр с новгородцами встречал батюшку Ярослава Всеволодовича и его полки в Торопце. Встреча была торжественной и закончилась в городском соборе благодарственным молебном святому Феодору Стратилату и святым воинам-мученикам Борису и Глебу. Затем князь Ярослав с ближней дружиной парился в бане на княжеском дворе в Высоком Малом граде. После бани великий князь встретился с сыном наедине в одной из малых палат княжеского терема. Они еще раз расцеловались. Сын стал выспрашивать у отца, как прошел поход и каковы потери в полках после сечи с литвой. Великий князь отвечал, что потери немалые — более семисот воев. Напомнил, что во многом помогли ему воеводы и вои полоцкого князя Брячислава. Ярослав Всеволодович оглядел палату терема и отметил, что с той поры, как был он здесь двенадцать лет назад в тогдашнем походе на литву, ничего здесь на княжеском дворе, да и в самом Торопце не переменилось. Тогда хозяином здесь был покойный князь Давыд. Сейчас же Торопецкий удел пустовал. Дочь торопецкого князя была ведь невестой покойному князю Феодору, да после его смерти ушла в монастырь. После этих слов Ярослав Всеволодович смахнул слезу и перекрестился. Вздохнул и перекрестился Александр.

Наступило недолгое молчание. Великий князь Ярослав проникновенно, внимательно и с надеждой смотрел на сына, потупившего очи долу. Через минуту-другую он продолжил, поведав Александру о том, что его нынешний союзник князь Брячислав Полоцкий хочет скрепить их союз против литвы и орденских немцев свадьбой детей. Что у Брячислава юная красавица-дочь шестнадцати лет, и что для него честь породниться с великим князем Владимирским. Новгородская же земля граничит как со Смоленской, так и с Чудской землей, где властвуют орденские немцы. Так что кому, как не новгородскому князю, брать в жены полоцкую княжну. После этих слов Ярослав Всеволодович опять долго и внимательно смотрел на Александра, как бы спрашивая его совета. Добавил будто невзначай, что ведь княжна, а не какая-то боярская дочь. Однако ни один мускул не шевельнулся на лике молодого человека. Александр не проронил ни слова, сидел, опустив глаза, и, казалось, затаив дыхание. Ярослав Всеволодович не торопил и ждал молча.

Наконец минут через пять сын, словно проснулся от сна, тряхнул головой и внимательно посмотрев на отца, спросил, как зовут ее. Ярослав Всеволодович выждал еще недолго и отвечал, что зовут Александрой.

— Яко же ти, тату, реклъ есмь, буди тако, — отвечал вспыхнувший румянцем князь Александр.

Несколько дней спустя после праздника Сретения Господня большой рубленый собор Покрова пресвятой Богородицы был наполнен изнутри сиянием тысяч свечей и лампад, окурен благоухающим ладаном. На дворе стоял яркий, морозный, солнечный февральский день. Весь собор и площадь возле него были полны народу. Тысячи людей — торопчан, новгородцев, смолян, полочан, переславцев, собрались здесь, чтобы увидеть венчание молодого новгородского князя Александра Ярославича с юной полоцкой княжной Александрой Брячиславной.

Александр видел невесту только второй раз. Да и то, в первый раз не рассмотрел толком, когда встречал у ворот Большого Старого града. Сейчас краем ошеего ока он рассматривал ее. Она впервые стояла так близко к нему. Полупрозрачный, розовый мафорий покрывал ее голову и почти скрывал лик, озаренный порхающим светом свечей. Только тонкие черты профиля лица были видны князю. Длинные ресницы ее вздрагивали, глаза были полуприкрыты веками. Она, казалось, не дышала. Он видел, что она ни жива ни мертва. Чувствовал, что волны трепета, как буйные волны под ветром на Ильмень-озере, пробегают по всему ее телу. Александр боролся сам с собой, то побеждая бурю негодования, вызванного тем, что кто-то за него решил его судьбу, связав навеки его с этой незнакомой ему девушкой — еще ребенком, то вдруг острое чувство жалости, интереса к ней и легкой страсти, волновали его сердце. О той другой, желанной, но уже чужой, думать он не мог и не хотел. Любая мысль о Елене была как ожог.

Ратмир стоял немного поодаль от своего князя. Смотрел на молодых и с печалью думал о том, что его двоюродная сестра содеяла великую глупость, отказавшись от своего счастья и любви. Уже давно разглядев молодую, он отметил про себя, что она явно проигрывает Елене в стати, хотя ликом была не хуже. Заметно было и то, что возрастом она была моложе его сестры лет на семь. Да, хорошо, он не рассказал князю, что Елена понесла, и понесла уж точно от Александра. Князь за последние дни заметно охладел к своему другу-меченоше, не делился с ним своими сокровенными чувствами, не посвящал его в свои замыслы. Ратмир же осознавал свое бессилие перед стечением обстоятельств. Понимал, что волей Провидения он отстранен от влияния на ход событий. Своим молчанием и нежеланием общаться князь будто бы мстил Ратмиру за то, что с ним происходило сейчас, будто бы винил его в том, что тот не смог защитить своего друга. Однако, несмотря на это, меченоша был готов, как и ранее, верно служить своему господину и если потребуется, как тогда, пять лет назад на охоте, драться за его честь, и если надо, отдать жизнь. Он думал и знал о том, что Александру сейчас очень нелегко, но что, даст Господь, все поправится и тогда дружба вновь возьмет свое.