Сеча между русичами и пятью тысячами татар развернулась на расстоянии трех полетов стрелы в балке. Сражавшихся было почти не видно. Но были хорошо видны русские войска, построившиеся для битвы у реки. До них было пять, может быть шесть полетов стрелы. Однако, вскоре стало заметно, как меньшие числом русичи выбивают татарскую конницу из балки. На склоне заметались верховые с луками и копьями, усилились крики и топот. Основная масса сражавшихся стала медленно и неуклонно сдвигаться в сторону холма, ближе к татарским темникам. Вскоре у реки, в челе русского войска началось движение. И еще один конный полк отделился от остального войска и покатился в сторону татар. Зоркий глаз татарского темника Субутдая разглядел, что это были не русичи, а половцы.

Со стороны балки по направлению к холму на всем скаку приближалось несколько всадников. Все, за исключением одного, остановились у подъема. Лишь один влетел на вершину и, спрыгнув с коня за десять шагов до темников, подбежал к Субутдаю и Джебе. Это был тысячник Урянхай — сын Субутдая. Склонившись в поклоне, он по-монгольски обратился к чингизиду:

— Позволь, господин?

— Говори, — ответил тот.

— Отец, урусуты давят нас копьями. Кыпчаки идут им на помощь. Долго мы не устоим, — с жаром выпалил Урянхай, обращаясь к обоим.

— Поворачивайте коней. Пусть урусуты и кыпчаки крепче ухватятся за хвост дикого монгольского жеребца, а тот уж сам сделает свое дело, — молвил Субутдай, не дрогнув ни одним мускулом лица. Джебе и подъехавший Тугачар негромко одобрили сказанное самым опытным из них. Жестом руки Субутдай отпустил Урянхая. Затем махнул рукой одному из нукеров. Тот стремглав влетел на вершину.

— Скачи к Чегирхану. Пусть выводит пять тысяч навстречу кыпчакам. А впереди гоните этих собак, — сказал темник и указал плетью на несколько сот связанных и скованных колодками половцев, среди которых в основном были юноши и старики. Джебе, услышав это, усмехнулся одними губами и одобрительно кивнул головой.

Через несколько минут навстречу половцам, которых вел князь Ярун, во фланг сражающимся в балке татарам вышла из-за холма и стала разворачиваться лавой пятитысячная татарская рать. Впереди себя татары гнали пленных половцев. Татарские воины готовили луки. Половецкая конница шла наметом. Но вдруг в передних рядах кыпчаков произошло замешательство. Степняки увидели пленников, гонимых впереди. Воины передних рядов осаживали коней, задние стали налетать на скачущих впереди. Этим и воспользовались татары, пустившие через головы пленников тучу стрел. Тяжелые и дальнобойные татарские стрелы побили сразу сотни верховых и их лошадей. Половцы нестройно и недружно отстреливались.

Развернувшаяся широким веером татарская лава набрала ход. Погоняя и сминая пленников, пуская убийственные потоки стрел, татары дружно ударили по кыпчакам. Охватив с плечей половецкую рать, монгольские воины беспощадно секли и избивали врага. Половцы сопротивлялись недолго, и вскоре уцелевшие в этом побоище стали поворачивать коней и убегать от наседавших татар. Князь Ярун с выпученными от напряжения глазами кричал сорвавшимся голосом, пытаясь собрать для отпора своих воинов. Он истекал кровью, так как в левой руке его у плеча торчала стрела, пробившая кольчугу. Правой он еще держал саблю и отбивался от наседавших татар с кучкой своих нукеров. Но силы их таяли с каждой минутой. Нукеры валились с коней, пронзенные стрелами, сбитые копьями, связанные арканами. Слетали с плеч их отсеченные головы и руки, а кровь заливала коней и землю. Понимая, что приближается конец, Ярун крикнул нукерам, чтобы бежали, а сам, отбив очередной удар, все же сразил саблей в лицо наседавшего монгольского батыра. Огретый плетью, еще сильный и крепкий половецкий конь уносил Яруна от окружавших его врагов.

Не давая оторваться кыпчакам, татары «на их плечах» неслись на русичей у реки. Эта многотысячная конная масса отступавших и преследовавших катилась прямо на чело русского войска. В полках русской конницы произошло замешательство. Но князья и воеводы что-то еще пытались сделать и как-то собрать людей, когда вал степной конницы врезался в самый центр русского войска, сминая и сокрушая его строй. Памятуя эти события, русский летописец запишет: «Тъгда же Ярун съступи ся ними, хотя бити ся, и побегоша не успевъше ничтоже половьци назад, и потъпташа бежаше станы русьскыхъ князь, не успеша бо исполчитися противу имъ, и съмятоша ся вся, и бысть сеча зла и люта».

Еще несколько тысяч татар, вылетев из-за холма, ударили по правому плечу русской конницы, что дралась под рукой князя Даниила. Русичи, успевшие к тому времени выбить татар из балки, вновь были отброшены туда и оказались под угрозой окружения.

Чело русского войска, где стояли пешцы, конница Мстислава Удалого, полки трубчан, путивличей, козлян и черниговцев, было смято. Козельский князь Мстислав, понимая, что пришел и его черед, повел уцелевшую от сумятицы часть полка в соступ на татар. Горислав, бывший в первых рядах вместе с Твердиславом и Боримиром, увидел, как князь вылетел вперед, направив тяжелое копье на врага. Шелом его со златым образом святителя Пантелеймона сверкал на солнце. Слегка откинувшись станом назад, наклонив вперед голову и упираясь выпрямленными ногами в стремена, Мстислав налетел на одного из передовых монгольских воинов. Удар его копья пробил щит и оказался смертельным для врага. Но тут же князя со всех сторон окружили татары. Он успел слишком далеко оторваться от своей дружины. Рядом с ним было всего несколько отроков и дворян. Копье уже не годилось для ближнего боя, и, отбросив его, Мстислав выхватил из ножен длинный франкский меч. Все бывшие с князем русичи пали от стрел и ударов копий. Вражеские копья с крюками тянулись к князю, чтобы сорвать его с коня. Вот татарин бросил аркан, пытаясь стянуть руки князя у плечей. Но тот успел увернуться, и аркан пришелся на голову коня. Мстислав отсек петлю.

Княжеский боярин Косьма, собрав молодцов — гридей, среди которых был и Горислав, кричал князю:

— Не давай, княже ся, еси пожди! — и, круша большой двуручной секирой татарские головы, плечи и руки, прорубался на пределе сил к своему господину.

Но тщетно! Вот две новых петли стянули руки и предплечья Мстиславу. Вот кривым, мечом татарин ошеломил князя сзади. Вот татарские копья прободили чешуйчатый доспех на плече и груди. Меч выпал из рук Мстислава. Арканом сдернули его с седла, да не отпустило тесное стремя. Князь не упал на землю, а лишь завис над ней. Да уже рядом был княжий боярин со своими молодцами, от которых, правда, и трети не осталось. Боримир получил в бок удар копья, что пробило ему кольчугу, и пал с коня. Твердислав, хоть и держался в седле, но из левого бедра его ниже кольчуги торчала татарская стрела. Лишь Горислав пока был цел, но потерял щит, и кольчуга на нем была сильно посечена. Он, и еще четверо кметей с боярином отбили князя у татар, всадили его в седло и привязали к шее коня. Окружив своего господина со всех сторон, заслоняя его от стрел и копий, гриди и отроки рубились с остервенением. В этой сумятице Горислав успел заметить краем глаза, как над его челом чья-то рука занесла кривой татарский меч. Свист и просверк клинка над головой заставил юношу мгновенно податься в седле корпусом назад и выставить свою саблю вперед. Но сабля лишь ослабила тяжелый, заранее намеченный удар меча. Тот все же достал самым острием лицо юноши и пришелся наискось от десной надбровной дуги к носу и ошеей щеке. Боли Горислав не почувствовал. Казалось, что будто обожгло лицо, а десное око стало заплывать чем-то густым и липким. Но юный гридь удержался в седле и из последних сил сам ударил в ответ саблей наотмашь. Он не посмотрел и не оглянулся туда, куда пришелся его удар, ибо конь уже унес его от того места, а надо было смотреть только вперед и по сторонам, защищая от ударов беззащитное тело князя. Вырвавшись из вихря конной сечи, остатки козельской дружины сопроводили своего князя сквозь строй расступившихся пешцев и, поддерживая его под руки, стали съезжать в реку. А козельский полк, вступивший в бой, смог лишь на малое время сдержать татар.