Рихат-бей выпрямился, дождался, пока его свита сделает то же, и лишь тогда сказал:

- Прежде чем перейти к цели моего визита, о сиятельный Бадияр-паша, позволь мне выразить своё недоумение и обиду твоим рабам, продержавшим меня у порога целых полтора часа и объяснявших это тем, что сиятельный паша изволит почивать. Если я могу просить тебя наказать их за эту ложь, то я прошу, ибо не смею верить, что сиятельный паша изволит почивать в то время, когда первый визирь его верного друга Шардуна-паши обивает порог.

Речь эта, произнесённая с традиционной для Фарии витиеватостью, была, тем не менее, исполнена столь явного оскорблённого достоинства и даже угрозы, что истинного её смысла не распознал бы только глухой. Бадияр ответил на тираду Рихата холодной улыбкой.

- Прости, Рихат-бей, мои слуги в самом деле что-то напутали - я лишь минуту назад узнал, что ты здесь, иначе не заставил бы тебя дожидаться. Как здоровье моего верного друга Шардуна-паши? Благополучен ли он? Не угрожают ли недруги границам солнечного Ильбиана?

- Мой владыка Шардун-паша в добром здравии и силён, как никогда прежде, - отвечал визирь, сверкнув тёмными глазами. - И благополучие его вне всяких сомнений. А что касается недругов, то это именно та причина, по которой он отрядил меня припасть к твоим ногам.

- Что же, солнечному Ильбиану угрожает внешний враг? Если так, то не вижу, чем я могу помочь моему верному другу, - развёл руками Бадияр. - Ему не лучше меня известно, сколько фарсахов пустыни и степи разделяют наши славные княжества, посему разумней ему поискать помощи где-нибудь поближе...

- Я не помощи пришёл спрашивать у тебя, Бадияр-паша, - звенящим голосом сказал Рихат-бей. - Не помощи, но ответа.

Повисло короткое, тяжкое молчание. Бадияр нервно шевельнулся на своём троне. Инди страшно завидовал ему - краска на нём застыла окончательно, и всё тело под ней начало чесаться. Он душу бы продал за право поднять руку и унять зуд, но продолжал стоять и мучительно вслушиваться в разговор, чутьём понимая, что оказался тут вовсе не просто так.

- Ответа? - переспросил Бадияр наконец, будто недоумевая. - Ответа на что? Или ты хочешь сказать, что мой верный друг Шардун-паша считает меня в чём-то повинным перед ним?

- Это я хочу сказать, владыка, - бесстрашно ответил Рихат, и по толпе немногочисленных рабов Бадияра пронёсся сдавленный шепоток ужаса. Всё это слишком напоминало вступление к открытому объявлению войны.

- В чём же, - спросил Бадияр леденящим душу голосом, - повинен я перед Шардуном-пашой, по его разумению?

- В том, что взялся вершить суд в его владениях. Три с половиной месяца тому твои шимраны тайно проникли в Ильбиан. Уже одно это - нарушение мирного договора о неприкосновенности границ, о паша! Но они не просто проникли - нет, у них был преступный умысел. Ты знаешь, какой, о паша.

- Ты, вижу, тоже думаешь, будто знаешь, - режущим голосом ответил Бадияр. - Может, скажешь и мне?

- Скажу, ибо за тем я к тебе и послан. Твои шимраны проникли в дом Арджина иб-Зияба, одного из любимейших царедворцев моего владыки. Они убили его и всю его семью, вырезали под корень досточтимый, великий род Ильбиана!

- А с чего мой друг взял, что это дело рук моих шимранов? Ильбиан, к прискорбию моему, не самый безопасный из городов славной Фарии - быть может, это сделали личные враги Арджин-бея, или какие-нибудь разбойники?

- Не лукавь, паша. Мой владыка провёл тщательное расследование, прежде чем послал меня к тебе выразить своё возмущение и скорбь. Один из солдат, нападавших на дом Арджина, был рабом и бежал, воспользовавшись суматохой. Недавно его изловили, и служанка Арджин-бея, чудом выжившая в ту ночь, опознала его. На нём было твоё клеймо! А кроме того, твоего главного евнуха Гийнара иб-Феррира видели в те дни в Ильбиане. О, паша, это жестокое оскорбление моему владыке.

- А знает ли твой владыка, - приподнявшись на троне и как будто совершенно забыв лицемерие, дрожащим от ярости голосом сказал Бадияр, - что его любимый царедворец Арджин украл у меня раба, которого я честно купил на Большом Торгу, по всем существующим законам? Знает ли он об этом? Отвечай!

- Он узнал об этом, но слишком поздно, - не моргнув глазом, ответил Рихат - и невозможно было сказать, то ли он в самом деле верит в свои слова, то ли очень умело лжёт. - Арджин-бей тщательно прятал этого раба от чужих глаз, так что даже Шардун-паша узнал обо всём слишком поздно, когда мальчик пробыл в доме Арджина уже несколько месяцев, а потом совершил побег. В то же самое время и ты узнал о том, где находится твой исчезнувший раб - не так ли, владыка? Тебе следовало обратиться с жалобой к владыке Ильбиана - и неужели ты думал, что просьба твоя не была бы рассмотрена со всем возможным тщанием?

- О да, - скривился Бадияр. - Именно так я и думал. Шардун-паша не в первый раз покрывает своих любимчиков. Он думает, раз Ихтаналь далеко, с Ихтаналем можно не считаться. Ложь, визирь! Это жестокая ложь. Ихтаналь далеко, но руки Ихтаналя длинны. Раньше или позже, они заберут своё. И теперь он, - рука Бадияра с отставленным указательным пальцем вытянулась в сторону Инди, указуя на него с обвинением и торжеством, - принадлежит своему законному хозяину! Мне!

Десятки глаз обратились туда, куда он указывал - и изумление отразилось в них, когда люди Шардуна-паши внезапно поняли, что то, что они сочли сперва прекрасной золотой статуей - на самом деле мальчик, тот самый мальчик, из-за которого всё это произошло. По свите прошёлся шепотом - люди были в недоумении, в восхищении, а кто-то - и в ужасе. Инди стоял неподвижно под взглядами этих глаз, и ему даже не нужно было прилагать усилий, чтобы не шевелиться - он бы не смог, даже если б и захотел.

Рихат-бей тоже смотрел на Инди, кусая усы. Он как будто напряжённо размышлял о чём-то. Инди вдруг понял, что человек этот вовсе не так неотёсан и груб, как могло показаться с первого взгляда - напротив, его нарочито прямые манеры были ловкой хитростью, сбивавшей собеседника с толку и вызывавшей его на откровенность.

- Ты прав, - сказал визирь наконец вполголоса, заставив Бадияра слегка вздрогнуть и опустить руку. - Ты купил его по закону, а Арджин не по закону его похитил. Но то, что ты сделал потом с Арджином, было таким же преступлением. И раб этот теперь принадлежит тебе лишь потому, что ты украл его у Арджина.

- Не у Арджина, - скривился паша. - Мальчишка сбежал от Арджина. Мой евнух забрал его у какого-то безродного оборванца, какого-то шарлатана, лекаря, что ли, который где-то его подобрал...

- О да, - сказал Рихат, и глаза его сверкнули мстительным торжеством. - Всё верно. Этого лекаря - не так ли, досточтимый Гийнар-бей?

И тогда из-за спины его выступил человек, которого Инди не знал... никогда не узнал бы, если б вдруг встретил в толпе. Это не был Эльдин. Эльдин был молодым, красивым, статным мужчиной, безбородым, улыбчивым, полным радости и любви к жизни. Человек, ступивший под жгучие взгляды Бадияра и его слуг, был гораздо старше, и бородатое лицо его избороздили складки. Он ступал с видимым трудом и казался больным, почти немощным, и уголки его рта были опущены... Но когда он взглянул на Инди, превращённого в немую золотую статую, глаза его, всё такие же яркие, полыхнули такой мучительной, невыносимой нежностью, что Инди пошатнулся и едва не рухнул с помоста вниз, на каменные ступени, оглушённый эти взглядом, этим откровением...

Он жив! Эльдин жив!!

И вернулся за ним...

- Узнаёшь этого человека, Эльдин-бей? - взяв его за плечо, спросил Рихат, указывая на Гийнара. Тот хлопал ртом, выпучив глаза на воскресшего из мертвецов человека, которого убил собственною рукой.

- Да, узнаю, - сказал Эльдин, и Инди едва не заплакал - да, это он, это его голос! Только теперь он не такой звонкий, как прежде, но звучит так же уверенно и твёрдо. - Этот человек три с половиной месяца назад явился ко мне в Ильбиане и попросил продать ему мальчика, которого я купил на базаре несколькими днями раньше. Я отказался. На самом деле не знаю, к чему ему понадобилось разыгрывать представление - быть может, чтобы придать своим действиям видимость законности... так или иначе, пища, которую он принёс мне якобы в дар, заранее была отравлена. Ночью яд начал действовать, я лишился сознания и едва не умер. К счастью, одному моему другу, тоже лекарю, у которого я одолжил денег накануне, эти деньги срочно потребовались, и утром он пришёл, чтобы попросить меня вернуть их ему. Он нашёл меня бездыханного, понял по симптомам, каким ядом я отравлен, и успел дать мне противоядие. Увы, - он говорил всё громче, всё чётче, всё яростнее, - отрава проникла в мою плоть слишком глубоко и навсегда искалечила меня, так что в двадцать семь лет я превратился в старика. Но я жив! И я обвиняю тебя, Бадияр-паша, в том, что ты не только ответил беззаконием на беззаконие Арджина, но учинил беззаконие по отношению ко мне, который ничем тебе не навредил. Я обвиняю тебя, Бадияр, и требую ответ!