Карине платье на выпускной бал. Когда проходили мимо церкви, нас окликнула старушка:

– Доченька, – обратилась она к Карине, – я не вижу, сколько куполов на этой церкви?

Дочь посмотрела вверх и ответила:

– Пять.

Мы пошли с ней дальше. Платье купили и отправились домой. По дороге я заметила, что Карина время от времени подносит руку к виску, как обычно делают при головной боли. Спрашиваю ее:

– У тебя что, голова болит? Карина отвечает:

– Мама, у меня в голове стучит, как будто в колокола бьют.

Дома я смерила ей давление, но оно было в норме. Выпив таблетку, Карина легла спать. Утром она нас с отцом не узнавала, несла какую-то чушь, глаза у нее были безумными. Врачи сказали, что у нее шизофрения».

Если церковь имеет несколько куполов, то говорят «многоглавая». Купола называют главами, это всем известно, а вот то, что главы у церкви нельзя считать, особенно по чьей-то просьбе, знают немногие. В случае с Кариной старушка мастерски перенесла на нее чужую болезнь. Я уверена, что, услышав ответ «пять», она тут же подумала про себя: «Раз сказала «пять», тебе на свою голову и забирать...» – ну и т. д.

Если церковь трехглавая, делают порчу на три маяты. Если маковка у церкви одна, заговаривают на одиночество.

В дальнейшем я обязательно разъясню, как снимать такие порчи. А сейчас вернемся к порче, пошатнувшей здоровье Карины.

Подводят больную к церкви. Когда раздастся первый удар колокола, говорят:

B семь дней сотворил Бог небо и землю, И всю поднебесную.

В святой реке крестилась сила Господняя,

Петр и Павел, Михаил Архангел

И Сам Иисус Христос.

Возле их же храма поселился и сатана.

Михаил Архангел в тыл ему голову заломил,

Бог церковь сотворил,

Иисус купола церкви позолотил.

Матушка Богородица упреждала:

Кто те купола посчитает,

Тот разум свой потеряет,

Ибо сам сатана тот счет поджидает.

О Пресвятая Богородица, закрой рабу

Божию (имя) своей пеленой

И нетленною ризою: от трясухи, кумухи,

От дауницы, от мозговой, черепной,

Костяной, желуницы, от бесицы,

Кликушной, дурнушной, денной,

Ночной, полуночной,

Утренней, часовой, минутной,

От вечной и вековечной.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Вот что рассказала мне певчая из церковного хора Евдокия Егоровна Змянская: «...Пою в церкви я уже почти двадцать лет. Насмотрелась и наслушалась всякого. Было, что и батюшка во время службы падал с приступом. Так его колотило – вспоминать и то страшно. А однажды я на себе испытала все муки порчи.

Во время пения я вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернувшись, увидела женщину. Она смотрела на меня в упор и шевелила губами явно не в такт пению. Когда я еще раз обернулась, ее уже не было. И тут у меня пропал голос. Как только открою рот, из горла вылетает сиплый хрип. На меня оглядываются певчие из хора. Я испуганно пытаюсь справиться с подступившими спазмами. Но попытка возобновить пение не увенчалась успехом. Врачи ничего не могли сделать. Я лишилась счастья, так как самое дорогое для меня было пение в церковном хоре».

Вылечила я Евдокию Егоровну так. Перед чтением заговора посадила ее на стул лицом на восток. Крестила заговоренной свечой ее затылок и читала сначала молитву Пресвятой Богородице «Нерушимая стена», и только потом заговор.

Молитва «Нерушимая стена»

Царица моя Преблагая, Надежда моя, Богородица, Приятельница сирых и странных, Предстательница Скорбящих Радосте, обидимых Покровительница! Зриши мою беду, зриши мою скорбь. Помози ми яко немошну, окорми меня, яко странна. Обиду мою веси, разреши ту, яко волиши: яко не имеем иной помощи, разве Тебя, ни иныя предстательницы, ни благия утешительницы, токмо Тебя. О Богомати, яко да сохраниши меня и покроешь во веки веков. Аминь.

Заговор

Именем Бога, Отца и Сына и Святого Духа! Благословен будь день и ночь, всякий час и сейчас, и мое слово, и мое дело на успех. Пойду я с крестом, крестясь и молясь, кланяясь Господу Богу, воде, земле и всем четырем сторонам света белого. Изведу я нечисть поганую с помощью Спасителя, Иоанна Крестителя, Гаврилы Благовестителя, Михаила и Гавриила Архангелов, Ильи Пророка, Марии Магдалены и всех святых. Снимаю я уроки, призоры, порчи: от хребтовой кости, буйной головы, зашейной части, от скорых ног, рук, глаз, рта, языка, от ретивого сердца, со всех жил и поджил, с кожи и плоти, суставов и подсуставов, с горячей крови, с хотения, зрения, с разговора и пения, с уха и слуха, с мыслей и помыслов, как сесть и как съесть. Чтоб никто не смог этой крови испить, разума замутить. Как нельзя сосчитать на небе частых звезд, как нельзя запрячь месяца, как нельзя держать красного солнца, как нельзя положить его за пазуху, как нельзя отныне и во веки веков испортить, скормить, опоить, словами и делом навредить Божией рабе (имя). Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Из письма: «...Мои годы пошли на убыль, восемьдесят лет уже, но книжки я ваши читаю и читать буду, пока глаза видят. Был в моей жизни один случай, о котором я считаю своим долгом вам рассказать. У меня, как и у всякого человека, в юности были друзья и подруги. Зиночка (так звали мою подругу) была удивительно хороша. Не только мужчины, но и женщины оглядывались на нее. Но судьба у Зиночки не сложилась.

В Москве, на довоенном новогоднем балу, ее пригласил танцевать один очень известный в то время человек. И с этого вечера у них завязался роман, все подробности которого мне были известны, так как с Зиночкой мы были дружны. Зиночкин избранник был женат, и она часто из-за этого плакала. Порвать с ним было, однако, выше ее сил.

Однажды, когда я была у нее дома, в дверь позвонили. Зиночка открыла дверь, и в комнату вошла статная, хорошо одетая дама. В нарядах я знала толк. Моя мама, будучи актрисой, уделяла одежде много внимания. Не знаю почему, но я сразу поняла, что это жена Зиночкиного возлюбленного. Думаю, что и подружка моя поняла сразу, кто к ней пришел. Я деликатно удалилась в соседнюю комнату, но мне и оттуда все было слышно.

Пришедшая дама сказала:

– Так вот ты какая. Ты молода и красива, отчего бы тебе не найти юношу своего возраста? Зачем тебе понадобилось лезть в мою судьбу? Я прожила с ним больше, чем ты живешь на свете. У меня дети старше, чем ты. Зина заплакала и сказала, что любит ее мужа.

– Это мне плакать впору, – презрительно усмехнулась дама. – В последний раз тебя спрашиваю, отстанешь ты от моего мужа или нет?

Зина, едва разлепляя губы, прошептала:

– Поймите, я без него умру! Тогда дама неожиданно крикнула:

– Ты и так сдохнешь! Таких, как ты, нужно уничтожать. Так вот, я сделаю так, что ты кровь свою хлебать будешь, на куски тело порвешь, ты сама меня к этому вынудила.

После этих слов она ушла, хлопнув дверью.

На другой день после визита этой женщины произошло невероятное. Мы были с Зиночкой, собирались пить чай с пирожными. Неожиданно она вцепилась зубами в свои руки. Все лицо ее было перемазано кровью. Длилось это несколько секунд, а затем, словно очнувшись, Зиночка закричала. Я перебинтовала ей руки, попыталась успокоить, а она все повторяла:

– Что это было, что?

Когда я пришла к ним на другой день, мама ее мне сказала, что Зиночку увезли в больницу. Я спросила в какую, но она не ответила. В дверях домработница шепнула мне, что Зиночку отвезли в психушку, так как она опять рвала свое тело зубами и слизывала кровь.

Прошли годы. Во время войны я случайно встретила в метро ту самую женщину, которая приходила к Зине накануне ее болезни. Не знаю почему, но я подошла к ней и спросила: