— Макс, прошу прощения! — И обратилась к Милене: — Я уверена, вам должно быть смертельно скучно слушать наш разговор. Может, вы пообщаетесь с Максом в другой раз, позднее?

— Я бы рада позднее, только мы никак не можем друг с другом встретиться. Макс, вы успели принять решение об оркестровке «Комедии»?

— Боюсь, что нет, — нехотя откликнулся тот, пытаясь возобновить разговор со скрипкой.

— Тогда вы не будете возражать, если я заберу книгу, чтобы сделать копию?

— Прошу вас! — почти выкрикнул он. Взгляд у него при этом был какой-то загнанный, молящий, будто Милена вконец извела его своим преследованием. — Вы требуете чересчур многого. Дайте мне нормально взглянуть, и я вас уведомлю.

У Милены выпятилась челюсть.

— У вас был целый месяц, Макс. Так что упрекнуть меня в том, что я вас тороплю, никак нельзя.

— Я дам вам знать, скоро. Прошу предоставить мне некоторое время, а также возможность продолжить разговор с коллегой.

«Ладно. На сегодня достаточно».

— Я, видимо, загляну к вам через недельку-другую, — предупредила она.

Где-то в начале января она застигла его в кабинете. Холода опять стояли по-настоящему зимние. За окнами стыл промозглый сумрачный день, а в кабинете по-прежнему стояла неимоверная духота. Макс, явно застигнутый врасплох, глянул на Милену с тревожной растерянностью. Он сидел за столом, засунув руки себе под мышки, как будто старался уберечь их от занятий чем-нибудь.

«Он вообще ничего не делает», — заключила Милена.

— Добрый день, — спокойным голосом сказала она. — Вы приняли какое-то решение?

Макс сидел с застывшим лицом. Рот у него открылся как-то бесформенно, криво: видимо, он пытался выдавить улыбку, но не находил в себе сил.

«Он не может меня выносить, — поняла Милена. — Его колотит от моих визитов. Для него я — наименее желанная персона из всех людей.

Что ж, Макс, лишь скажи мне “да” или “нет”, и я при любом из вариантов оставлю тебя в покое».

— Ну так что, Макс? — повторила она. — Вы определились с решением?

— Да, — ответил тот, не вполне убедительно изображая крайнюю решимость. — Да, разумеется. Я считаю, что материал очень хорош. Он требует уйму, просто уйму работы. Но я ее для вас с удовольствием проделаю.

— Превосходно. Большое спасибо, Макс.

— Это займет какое-то время.

— Я в этом уверена, Макс. Но нам не нужна полная оркестровка. Думаю, первой песни будет вполне достаточно, чтобы продемонстрировать Министру основную суть нашего замысла. Итак. Я захватила с собой полную вокальную партию для первой песни. — Милена воссоздала ее по памяти, настолько уже с ней сроднилась по жизни. Она протянула ему партитуру, аккуратно выписанную на расчерченных от руки нотных линейках. — А теперь, пожалуйста, не могла бы я забрать книгу?

— Книгу? А… а книги здесь нет.

— Я понимаю, Макс. Книга большая, я бы ее сразу заметила, будь она здесь. Когда вы можете мне ее возвратить?

— Я ее пришлю с нарочным. Завтра.

— Я непременно буду ждать. Это глобальный проект, Макс, и нам придется спланировать график работы. Министр захочет посмотреть график.

Макс опять сбивал на столе безупречно ровную стопку чистой бумаги.

— Он у него будет.

— График также понадобится и мне, — заметила Милена.

Тот в ответ снова пожал плечами.

— Макс! — окликнула Милена с невеселой усмешкой, словно пытаясь докричаться до себя самой. — Я увижу копию этого графика?

Макс лишь в очередной раз кивнул.

— Я завтра же зайду за книгой, с вашего позволения. Макс? Макс, пожалуйста, ответьте мне.

— Да, — прозвучало в ответ.

Кивнув, Милена вышла.

«Вначале я верну книгу, а потом избавлюсь от тебя, Макс. Ты и этот проект — две вещи несовместные».

Придя назавтра к нему в кабинет, Милена не удивилась, никого там не застав. Угольные жаровни были заполнены остывшим пеплом. Милена обыскала комнату. Ящики черного стола пустовали, пустовали и длинные белые полки. Кабинет был таким же безликим, как эта пустая бумага.

Взяв из стопки лист, она жирно, с гневным нажимом, вывела на нем одну-единственную фразу:

«Где моя книга???»

И отправилась в «Три глаза».

Коридоры отдавались эхом приглушенных шагов по этажам, а также отзвуками музыки — фортепиано, скрипок. Здание как будто перешептывалось само с собой.

Милена постучала в его дверь. Темно-зеленый цвет был призван скрывать грязь, но вокруг ручки повсюду виднелись засаленные отпечатки. Где-то дальше по коридору плыл неуверенный звук: кто-то репетировал на скрипке Бартока.

Дверь приотворилась буквально на щелку, испустив волну духоты. Пахнуло носками, несвежими простынями; в комнате за дверью стояла темень. В щели проглянуло лицо Макса — точнее, один осторожный глаз.

— Можно войти, Макс? — спросила она.

— Тут немного не убрано, — замешкался он.

— Ничего, мне не привыкать. В общем-то, я могу и не заходить, только отдайте мне книгу.

— Я не одет, — донеслось в дверную щель.

«Не одет? В два часа дня? Я не собираюсь больше тебя караулить, Макс. Не собираюсь больше торчать в промозглом коридоре перед закрытой дверью». — Милена резко толкнула дверь, прежде чем Макс успел ее закрыть, и протиснулась в комнату. При этом почувствовалось, как дверь хорошенько стукнула его по плечу и ляжке.

— Да что же это! — выкрикнул он в неподдельной ярости. Но Милена уже вошла.

Удрученно глядя на непрошеную гостью, Макс стоял в одной рубашке, трусах и носках. В комнате царил полумрак, шторы были задернуты. В полутьме было видно, что тут и там ворохами громоздится одежда, а скомканное постельное белье упало с кровати и валяется на полу.

— Прошу прощения, Макс, но мы договаривались сегодня встретиться. Я уже больше месяца заваливаю вас сообщениями, пытаюсь поймать для разговора. Мне уже невмоготу за вами гоняться. Верните мне, пожалуйста, книгу!

— Она у меня в кабинете, — соврал тот.

— Нет. Ее там нет. Я искала у вас в кабинете, и не нашла. Где она, Макс?

Он уставился на нее еще более беззащитным, чем его нагота, взглядом.

— Безобразие! — крикнул он. — Я дирижер оркестра, в конце концов! А она, видите ли, шарит у меня в кабинете!

— Макс. Где книга?

— Я ее вам верну.

— Она в этой комнате?

Комната была невелика: умывальник, кровать, шкаф, бельевая тумба. Дирижер был членом Партии (к нему народное прозвище партийцев — Противные — подходило особенно удачно), потому располагал отдельным ватерклозетом — члены Партии имели привилегии. Но большой серый фолиант в этом тесном пространстве утаить все равно было бы негде. Одежда громоздилась прямо на полу, странными кучами, переплетаясь рукавами и штанинами, как будто ее пытали.

— Вы ее что, потеряли? Макс?

— Я сказал, что найду ее вам! — крикнул он. Даже гнев у него был каким-то плаксивым. Трясущимися руками Макс принялся натягивать мешковатые штаны с отвислыми коленками.

— Вы отдали ее кому-то еще, переписать музыку? — Макс не ответил: с надутым, уязвленным видом он натягивал носки. — Если вы ее кому-нибудь отдали, просто скажите, кому именно: я сама схожу и заберу. — Молчание в ответ. — Макс. Прошу вас, ответьте: вы ее кому-то отдали?

— Вот еще. С чего еще.

— Макс, скажите внятно: да или нет?

— Я не помню! — громко взвизгнул он.

— Вы… не помните? — Теперь черед омертветь настал уже для Милены. Голос у нее стал по-детски растерянным.

— Нет! А теперь оставьте меня в покое, вы меня отвлекаете.

— Макс, что значит: вы не помните?

— Не знаю! Я крайне занятой человек с полной концертной программой, и у меня есть вещи поважнее, чем эта ваша вздорная книжонка.

— Макс, Макс! Это была колоссальная работа. Это не ваша собственность, она принадлежала Зверинцу, всем. Что значит: вы были заняты? Прошу вас, ответьте, Макс!

Он не говорил — не мог, ему нечего было сказать. Милена начала обшаривать комнату. Она поочередно ворошила груды одежды — штаны, рубахи, носки, — сбрасывая их в одну кучу посреди комнаты. Стянула с кровати простыни и пододеяльник, отодвинула от стены матрас и заглянула за него. Все это время Макс стоял, держа руки на бедрах.