Туман разошелся, ярко светило солнце. Близкая, но недосягаемая, сверкала свежевыпавшим снегом вершина пика Коммунизма. В продолжавшемся шторме на ней бешено крутились облака снежной пыли. Безграничная панорама горных вершин, скрытая двухдневным туманом, снова открылась перед альпинистами.

Ветер продолжал наметать сугробы на палатки. Днем снова пришлось разгребать снег.

Гетье не принимал ни пищи, ни питья и по-прежнему лежал неподвижно. Горбунов и Абалаков разделили скудный рацион дневного пайка.

Продовольствие было на исходе. Оставалась одна банка рыбных консервов и одна плитка шоколада.

3 сентября шторм, наконец, стих и наступила ясная безветренная погода. Гора, казалось, разжала страшный кулак, в который захватила смельчаков.

О том, чтобы идти на вершину, нечего было и думать. Абалаков и Николай Петрович ослабели от восьмидневного недоедания и долгого пребывания на огромной высоте. Надо было воспользоваться хорошей погодой и как можно скорее спускаться вниз.

Вторичное наступление тумана и шторма означало бы верную гибель от голода и истощения.

Но Горбунов решил иначе. Еще внизу, в ледниковом лагере, он предвидел возможность такого положения, когда понадобится нечеловеческое усилие воли, чтобы «дожать» вершину. Поэтому-то он и принял участие в восхождении.

Он прекрасно понимал, с каким риском, с какой опасностью была связана попытка продолжать восхождение. Но не это смущало его: он не решался оставить на целый день тяжело больного Гетье. Он подсел к нему, спросил, согласен ли он «отпустить» его и Абалакова на штурм вершины. Гетье не возражал, он готов был ради победы еще на сутки отсрочить спуск вниз, где его ждала помощь врача.

Горбунов и Абалаков с трудом натянули на себя штурмовые костюмы, превратившиеся в броню из льда, и стали ждать, пока солнце поднимется выше и станет хоть немного теплее.

Последний штурм начался. Медленно, шаг за шагом, поднимались альпинисты по отлогим перекатам фирна. Медленно, деление за делением, двигалась стрелка анероида: 7000, 7050, 7100.

Путь преградила широкая трещина. Удалось найти переход. На другом краю начинался крутой подъем по обледенелому фирну. Пришлось связаться и идти, тщательно страхуя друг друга. На огромной высоте в 7100 метров крутизна склона из-за разреженного воздуха была почти непреодолима.

Потом путь стал легче. В течение двух часов шли белой пустыней фирновых полей, останавливаясь каждые десять-пятнадцать шагов: 7150, 7200, 1250.

С трудом перешли вторую трещину. Попадались участки рыхлого снега. Абалаков, шедший первым, протаптывал дорогу.

Солнце уже перешло зенит и клонилось к западу, а вершина все еще была далека. Надо было спешить. Развязались. Абалаков пошел быстрее. Горбунов, старавшийся заснять «лейкой» все моменты восхождения, стал отставать.

Расстояние между альпинистами увеличивалось: 7300, 7350. Не хватает кислорода, разреженность воздуха сковывает движения, лишает сил, мутит разум. Небо над сверкающим фирном кажется темно-фиолетовым.

Горбунов смотрит вслед удаляющемуся Абалакову и вдруг видит рядом с ним... самого себя. Он проводит рукой по темным очкам, защищающим глаза от слепящего света, — галлюцинация не исчезает. Он по-прежнему видит самого себя, шагающего рядом с Абалаковым.

Затем у Горбунова мелькает опасение, что они не успеют до наступления темноты достигнуть вершины, и он кричит Абалакову, чтобы тот не шел дальше: надо вырыть в снегу пещеру, переночевать в ней и завтра продолжать восхождение.

Только глубочайшее, еще не полностью изученное наукой действие высоты на человеческий организм могло породить такую бредовую мысль. Ночевать в снегу без спальных мешков на высоте 7350 метров значило через полчаса уснуть навсегда...

Абалаков не слышит. Вершина близка. Она влечет неудержимо. Ничто больше не может остановить Абалакова: ни надвигающаяся темнота, ни признаки вновь начинающейся вьюги. Он идет вперед: 7400, 7450. Он уже на вершинном гребне. Еще несколько десятков метров к его наивысшей точке — и цель достигнута. Он падает в снег. Даже железному сибиряку изменяют силы. Тяжкие молоты стучат в висках. Рот раскрыт, как у рыбы, вынутой из воды. Кислорода не хватает, он задыхается.

Отлежавшись, Абалаков попробовал встать. Встать не удалось. Удалось подняться на четвереньки. И на четвереньках, шаг за шагом преодолевает Абалаков последние метры пути.

Он на вершине. Памир лежит под ним грандиозной рельефной картой. Горные цепи и реки глетчеров уходят вдаль, за границы Индии и Афганистана. Сверху, с птичьего полета, видна величественная свита пика Коммунизма.

Мощным снежным шатром ближе всех других вершин высится невдалеке пик Евгении Корженевской. Недвижно текут широкие, расчерченные черными полосами срединных морен ледники Бивачный и Турамыс.

Темно-фиолетовое небо пылает на западе неярким пожаром заката. Розовые блики ложатся на вершины гор. Восточные склоны покрыты холодной голубизной вечерних теней. С востока надвигается легкая пелена облаков. Озаренная снизу лучами заходящего солнца, фигура Абалакова бросает на них гигантскую тень. Чудовищный двойник рождается в облаках. Абалаков поднимает вверх руку, и двойник повторяет его движение. Километровый человеческий силуэт в облаках жестикулирует.

Пока Абалаков, охваченный радостью победы, стоит на вершине, Горбунов, в нескольких стах метрах ниже, продолжает мучительный подъем. Где-то внизу он оставил воткнутый в снег ледоруб, замерзшие руки спрятал под штурмовой и ватный костюмы и старается отогреть их теплом собственного тела. Ощущение странной нереальной легкости причудливо сочетается с огромным напряжением, которого требует каждый шаг. Вершинный гребень и темная фигура Абалакова на нем близки и все же недосягаемо далеки.

На полкилометра ниже, в маленькой палатке, затерянной в фирновой пустыне, лежит Гетье. Переутомленное сердце через силу гонит кровь по сосудам, безмерная слабость сковывает члены.

Еще на полтора километра ниже, в лагере «5900», у двух маленьких палаток на краю фирнового обрыва, дежурит Цак. Он провел здесь двое суток в полном одиночестве, ожидая носильщиков с продуктами, чтобы идти с ними вверх на помощь штурмовой группе. Напряженно наблюдает он в бинокль за лагерем «5600».

Здесь, в лагере «5600» кипит работа. Носильщики готовятся к выходу в верхние лагеря. Доктор Маслов отбирает продукты, распределяет кладь, формирует походную аптечку. Дудин пишет подробные записки Цаку и нам в лагерь «4600»...

...Абалаков находит на северной стороне вершинного гребня выходы скал. Он складывает из камней небольшой тур, кладет в него консервную банку с запиской о восхождении. Вынимает альбом и делает наброски горных цепей и ледников. Затем спускается по вершинному гребню к Горбунову, пытающемуся побелевшими от мороза пальцами фотографировать и определить по приборам точное расположение ближайших вершин.

В наступающей темноте альпинисты пускаются в обратный путь. Блики лунного света уже лежат на фирновых полях, когда Абалаков и Горбунов достигают двух одиноких палаток — лагеря «6900». Они вернулись победителями, и радость победы помогает им превозмочь усталость.

Гетье, считавший, что они заблудились или замерзли, услышал шуршание снега под стальными шипами шекельтонов и голос Горбунова:

— Вершина взята, ноги целы!

Но когда альпинисты разулись, оказалось, что пальцы ног у Горбунова отморожены.

Абалаков принимается оттирать их снегом. Он трет долго и сильно, но его старания ни к чему не приводят. Он помогает Горбунову залезть в спальный мешок и ложится с ним вместе в одной палатке, чтобы было теплее.

Восхождение завершено... Нет, не восхождение, а первовосхождение.

Еще не раз поднимутся советские альпинисты на пик Коммунизма, еще не одна записка с датой и фамилиями участников ляжет в небольшой каменный тур рядом с запиской Абалакова. Возросшее мастерство советских альпинистов позволит им выбирать не самый легкий, а самый интересный, иными словами, самый трудный путь. Но в летописях советского альпинизма золотыми буквами будет вписано имя Абалакова, первовосходителя.