— Ну… хорошо, — кивнул он. — А вы, — строго сказал он драчунам, — оставайтесь здесь.

Он вошел с Такхом в игровую комнату и закрыл дверь.

— Не могу же я все так оставить, — объяснил Фрайвальд, — отпустить их, после того как они оказали мне сопротивление. После того как капитан Теландер наделил нас, помощников констебля, официальными полномочиями, мы действуем на благо экипажа. Вы гляньте сюда, юноша, — и Фрайвальд, спустив носок, продемонстрировал кровоподтек на лодыжке.

— Ну и что? — не унимался Такх. — Неужели нельзя забыть про этот синяк? Сделайте вид, что вы ничего не заметили. Они неплохие парни. Просто дуреют от однообразия, бесцельности, постоянного напряжения — все ведь только о том и думают, уцелеем мы или врежемся снова во что-нибудь, типа звезды.

— Если мы начнем позволять кому-то безнаказанно дубасить друг друга… — гнул свое Фрайвальд.

— Ну а если я их взял и разнял? Если они, скажем, извинятся перед вами? Разве это будет не лучшим уроком для них, чем арест и наказание?

— Может быть, и так, — скептически пробурчал Фрайвальд. — Но с какой стати я должен верить, что все это вам удастся?

— Ас такой, что я точно такой же помощник констебля, как и вы.

— Что? — выпучил глаза Фрайвальд.

— Встретите Реймонта — спросите у него, но наедине. Я никому не должен говорить, что я его помощник, и сказать об этом могу только помощнику официальному, вроде вас, в экстренной ситуации. Насколько я понимаю, сейчас именно такая ситуация.

— Aber…[25] Почему? — недоуменно пробормотал Фрайвальд.

— Реймонту и самому то и дело приходится сталкиваться с непослушанием, сопротивлением и уклонением, — пояснил Такх. — У его добровольных явных помощников, таких, как вы, Фрайвальд, трудностей меньше. Вам не приходится делать грязную работу. И все равно по отношению к вам складывается недружелюбие и сопротивление, и уж, конечно, никто не станет вам доверять чего-то такого, что, как ему кажется, может не понравиться Реймонту. Я… я не шпион. Да и серьезных преступлений у нас пока что, на счастье, не бывало. Я должен изо всех сил стараться усмирять всякие ссоры. Как сегодня, к примеру.

— А я думал, вам Реймонт не нравится, — растерянно проговорил Фрайвальд.

— Я бы и теперь так не сказал, — честно признался Такх. — Но он, так или иначе, сумел меня убедить, что я могу поработать на общее дело. Надеюсь, вы не станете выдавать тайну?

— О нет. Нет, конечно. Даже Джейн не скажу. Ну и дела!

— Так вы позволите мне разобраться с Педро и Майклом?

— Да, займитесь этим. И сколько же у Реймонта еще таких тайных агентов, интересно?

— Понятия не имею, — пожал плечами Такх. — Но подозреваю, что он надеется подключить многих к этой работе.

Картограф кивнул Фрайвальду и вышел.

Глава 14

Облачные массы в центре галактики производили впечатление суровых громадных грозовых туч. «Леонора Кристин» добралась уже почти до самой их границы. Впереди не было видно ни единой звезды, да и по разные стороны от корабля с каждым часом их становилось все меньше и горели они все слабее.

Здесь, где концентрация звездной пыли была так велика, корабль передвигался благодаря совершенно фантастическому виду аэродинамики. Показатели обратного тау достигли по-истине головокружительных цифр, а потому плотность пространства для корабля не имела почти никакого значения. Наоборот, корабль еще более жадно, чем прежде, пожирал материю и больше не ограничивался только атомами водорода. Модифицированные селекторные установки обращали все, что им только попадалось: газы, пыль, метеориты — в топливо и материал для реакции. Кинетическая энергия и временной дифференциал бешено ползли вверх. Создавалось впечатление, будто безумный порыв ветра несет «Леонору Кристин» между скоплениями солнц.

Несмотря на то что переборки сильно дрожали, время от времени обшивку корабля сотрясали удары, свидетельствовавшие о том, что плотность пространства, которое пересекает корабль, постоянно меняется; казалось, все идет, как задумано, и все-таки Реймонт зачем-то пригласил Нильссона в кабинет Линдгрен.

Линдгрен, одетая в форму, восседала на своем месте за письменным столом. Она заметно похудела, вокруг глаз легли темные тени.

— Неужели нельзя было подождать, пока мы не переберемся через эти преграды, констебль? — спросила Линдгрен сердито и устало.

— Думаю, нельзя, мадам, — ответил Реймонт. — Если случится что-то непредвиденное, мы должны быть уверены, что на людей можно положиться.

— Вы обвиняете профессора Нильссона в том, что он сеет смуту. Но наш устав предусматривает свободу слова.

Нильссон поерзал на стуле, и стул жалобно скрипнул.

— Я ученый, — сварливо проговорил астроном. — И обладаю не только правом, но и обязанностью говорить то, что думаю.

Линдгрен неприязненно поглядела на Нильссона. Астроном жутко опустился. Щеки его покрывала неровная грязная щетина, он явно давно не мылся, одежда на нем была нестираная и мятая.

— Однако у вас нет никакого права распространять страшные истории, — возразил Реймонт. — Разве вы не замечали, какое впечатление ваши россказни производят на некоторых женщин, когда вы разглагольствуете за столом? Именно поэтому я был вынужден вмешаться. К сожалению, вы этим уже давно занимаетесь, Нильссон.

— Я всего-навсего говорю вслух о том, что все прекрасно знают давным-давно, — буркнул астроном. — Просто другие боятся говорить, а я — нет.

— Получается, что у всех хватает тактичности молчать, а у вас — нет.

— Не надо оскорблений, — вмешалась Линдгрен. — Расскажите мне по порядку, что произошло.

Линдгрен в последнее время не ходила в столовую и ела в своей каюте, ссылаясь на занятость, и в свободное от вахты время ее мало кто видел.

— Вы отлично знаете что, — начал Нильссон. — Мы эту тему затрагивали периодически.

— Какую тему? — спросила Линдгрен. — Тем у нас много, и разговариваем мы о многом.

— Вот именно, разговариваем, — подхватил Реймонт. — А не читаем лекции товарищам, многие из которых совсем пали духом.

— Прошу вас, констебль. Продолжайте, профессор Нильссон.

Астроном надулся от важности.

— Все элементарно. Просто поражаюсь, неужели вы все такие тупицы, что до сих пор не придали этому серьезного значения! Вы слепо верите в то, что мы притормозим в скоплении Девы и найдем там подходящую для высадки планету. Но, скажите на милость, как нам это удастся? Вы только задумайтесь о тех требованиях, которые мы предъявляем к обитаемой планете! Масса, температура, излучение, атмосфера, гидросфера, биосфера… при самом удачном стечении обстоятельств только у одной из сотни звезд может найтись планета, хОтя бы приблизительно напоминающая Землю.

— Так… — проговорила Линдгрен. — Ну конечно…

Но Нильссон вовсе не собирался сдавать своих позиций. Пожалуй, он даже не расслышал Линдгрен. Кусая ногти, он продолжал:

— Если обитаемые планеты есть только у одной сотой из звезд, представляете ли вы, сколько же их нам надо исследовать, чтобы найти ту, единственно необходимую нам? Я вам скажу, сколько: пятьдесят. Я думал, такие подсчеты может произвести любой из тех, кто находится на корабле. Безусловно, нам может сказочно повезти, и мы с первой же попытки напоремся, так сказать, на Новую Землю. Но шансы — один против девяноста девяти. Несомненно, пытаться придется не один раз. Теперь: обследование каждой из звезд займет много времени. Каждый раз придется тратить на торможение что-то около года. И еще столько же — на ускорение, если придется лететь дальше. И это именно годы, годы по корабельному времени, поскольку все это время нужно будет лететь со скоростью, мизерной по сравнению со скоростью света, то есть при тау, близком к единице, что, в свою очередь, не позволит нам сохранять на корабле нормальную силу тяжести.

Следовательно, на каждую звезду нам придется тратить не меньше двух лет. И средняя вероятность, о которой я говорил, — всего лишь средняя, напоминаю, поскольку мы запросто можем и не обнаружить Новую Землю среди первых пятидесяти звезд, — так вот, при этой средней вероятности нам потребуется потратить на поиски сто лет. Но на самом деле — гораздо больше, потому что время от времени мы будем вынуждены останавливаться и активно пополнять запасы вещества для реакции. Хоть обпейся лекарств против старения, все равно нам более века не прожить.