Все-таки в прежние времена правительство пыталось сберечь национальные традиции Домена. «Кстати, Джовейн, — мысленно добавила Фейлис, — твои слова не совсем убедительны. Это скорее предлог, чем причина. Чем же на самом деле ты занимаешься на этой границе?»

Но подобный вопрос она сочла недостойным.

— Итак, твоя вера для тебя главное? — пробормотала она.

— Вера — это не правильное слово, — ответил он. — Гея для нас не богиня, Гея — это жизнь на Земле. Безусловно, почти наверняка существуют и другие обитаемые миры, но Вселенная чересчур велика и загадочна. Мы никогда не узнаем ничего иного, кроме того что видно с этой планеты, и не сможем понять большую часть того, что увидим. Разве что это сделает следующий вид органелл, которых вырастит Гея через тысячу или миллион лет…

Она прервала его монолог, нагнувшись вперед и прикоснувшись к руке:

— Я знаю это. Но ты не ответил мне. Я хотела знать… неужели философия… значит для тебя все… Таленс Джовейн Орилак.

Он кивнул, глядя вовне — вниз.

— Выходит, что так.

— Ты никогда не объяснял мне причину.

— Почему мы что-то делаем или с чем-то согласны? Мы сами не знаем этого. Наше сознание само подсказывает нам действия, а основная часть мозга досталась нам от древнего млекопитающего… даже рептилии. — Он обернулся к ней с кривой улыбкой:

— Или ты полагаешь, что я слишком много молюсь?

— Нет, — возразила она. — Мне так не кажется. Но я предполагаю — с тобой все-таки что-то произошло.

Он сморщился:

— Да, всему виной Итальянская кампания, не слишком серьезная, чтобы именоваться войной. Пустяк, по сути дела, всего лишь наша «помощь дружественной нации» против эспейньянских агрессоров и их местных «прислужников». О, мы помогли им: помешали прихвостням женерала одолеть нашего собственного приспешника. — Он сжал губы в тугую линию.

— Я был военным летчиком и не видел самого худшего. Но то, что мне довелось… смерть, раны, муки, горе, разрушения, опустошение… для чего все это?

Какая опасность грозила Скайгольму, способному уничтожить всякого врага, что посмеет вторгнуться в Домен? Ах да, конечно, иначе наша коммерция может претерпеть неудобства, и очередная страна обратится в геанство и потому перестанет с нами считаться.

Я отправился домой и принял — этого от меня потребовали — пост хранителя замка моего Клана в Приниях. Он предоставил мне свободу и уединение, в которых я нуждался, чтобы осознать увиденное. В это время из Эспейни прибыл ученый Маттас, он пришел пешком, проповедуя и обращая в свою веру. Я упоминал тебе о нем, не так ли? Он не монг, дюруазец, хотя учился у Цяня Сартова. Я заинтересовался и пригласил его в гости. — Джовейн улыбнулся. — Он до сих пор обитает у меня.

Только не думай, что это свихнувшийся тощий аскет. Маттас наслаждается жизнью. Мне бы хотелось обладать его способностью. Он заложил росток: доказал мне, что жизнь не пустая череда событий и не прихоть некоего сверхчеловеческого интеллекта. Она творит, обладая собственным смыслом, судьбой и целью. — Голос его смягчился. — Вот тогда я и обрел внутренний мир. Неужели тебя может удивить, что я стремлюсь разделить его со своими соотечественниками?

— Ах, Джовейн! — Она потянулась, чтобы обнять его. И тут с гневом и облегчением одновременно Фейлис заметила появившуюся внезапно возле входа пару. Рыжеватый блондин, в котором черты фламандца смешивались с обликом аэрогена, в простой одежде этой древней страны: вне сомнения, Маартенс из Клана Дикенскит. Женщина, невысокая и смуглая, явно принадлежала к Зильберам, хотя фамилия в данном случае была не столь очевидна.

— Приветствуем вас, сэр и леди, — провозгласил мужчина с акцентом: наверное, ему не часто приходилось оставлять родовое поместье своих предков. — Мы не собирались мешать вам.

— Этот уголок принадлежит всем. — Поднявшись и поклонившись, Джовейн исправил неловкость. — Позвольте приветствовать вас. Отсюда открывается необычайный вид. Мы уже намеревались оставить беседку, что и делаем по своей доброй воле.

Фейлис последовала его примеру. После нескольких подобавших ситуации любезностей она присоединилась к Джовейну.

Они пошли вперед. Когда его уже не могли услышать в беседке, Джовейн произнес:

— Ну, вот видишь, какое невезение: даже вдвоем нельзя побыть.

— Но нам еще нужно о стольком поговорить, — посетовала она. — Срок твоего пребывания здесь заканчивается через неделю. Когда-то мы еще встретимся!.. — Повинуясь порыву, она схватила его за руки. — Пойдем ко мне.

«Раз он прибыл сюда один, значит, свои апартаменты делит с другим мужчиной, тоже явившимся сюда в одиночестве».

Он помедлил.

— Иерн недолюбливает меня.

— Иерн не скоро вернется. Он повел свою лучшую эскадрилью смотреть на шторм над Заливом. — Фейлис торопливо прибавила:

— Я вовсе не опрометчива. Выпьем чуточку вина, поговорим.

«И?.» Она удивилась себе… сердце заколотилось.

— Соглашаюсь с радостью, — ответил он. Они заторопились назад — вверх по рампе, мимо амариллисов, через тоннель, поросший грибами. — Ты всегда приносишь мне счастье, — проговорил он. — Я бирюк по натуре, но ты всегда очаровательна, и мне кажется, что сейчас сама Гея смеется.

«Не следовало бы позволять ему говорить подобные вещи, но мне тепло… по коже мурашки».

— Благодаря вам, добрый сэр, я согласна — нрав ваш склонен к уединению. Я слыхала, что вас называют человеком, не ведающим пороков.

Впрочем, не сомневаюсь — люди могут ошибаться.

— О, конечно, я ведь тоже живой. Я люблю быть в форме, а для этого восхожу на горы, катаюсь на лыжах, играю в такую жесткую игру, как пелота[48]. А еще, знаешь, я играю на флейте и достаточно хорошо. Я вообще ценю искусство. Кроме того, я астроном-любитель. В ясную ночь на высокогорье звезды манят к себе мой дух, и он сливается с Геей…

Оживленно беседуя, они миновали Хозяина Зимы, фонтан, шестигранники, мельком глянули на маленький водопад, прошли бамбуковую рощу, поднялись по лестнице, вступили в заросший зеленью тоннель и по шаткому мостику направились к покрытой мхом подвесной дорожке. Она вернула их в будни Скайгольма, но это ничего не значило. Они расходились с встречными — вежливо и молча, стараясь побыстрее добраться до намеченного места.

Фейлис открыла дверь… все еще держа Джовейна под правую руку.

— Ого! — Иерн выпрыгнул из кресла. — Какого черта? — воскликнул он.

— Но ты… ты говорил… ты сказал… — запиналась Фейлис.

— Буря оказалась ерундовой, не стоила затраченного топлива. — Глаза Иерна сузились, и он выдохнул подбоченясь:

— Не ожидала меня так рано, а?

— Сэр, — проговорил Джовейн, словно бы ударяя металлом о металл. — Ваша жена пригласила меня в ваши апартаменты, чтобы провести час или два за дружеской беседой.

— Об этом? — Иерн кивнул в сторону книги. — А потом, дюдаечно, припрятала бы ее, не так ли?.. К моему возвращению домой, моя дорогая!

Вместе с прочими уликами.

У Фейлис выступили слезы.

— Не смей так разговаривать со мной! — воскликнула она.

Джовейн опустил ее руку, но оставался рядом.

— Подполковник Иерн, — проговорил он, — я не буду забывать о манерах и прибегать к грубостям, однако честь требует, чтобы я напомнил вам, что ваша жена — урожденная Мейн из Клана Эшкрофт.

Фейлис топнула ногой… В ярости она была невероятно хороша.

— Я тебе не рабыня из Хорасана! Я женщина не из гарема — из Клана.

Свободная и цивилизованная!

Иерн побелел, ноздри его расширились. Внезапный страх поразил Фейлис.

Иерн никогда ни с кем не дрался в ее присутствии, но был вспыльчив, как гасконец. (В памяти вспыхнули слова его приемной матери, видевшей причину этого в его происхождении. Опоздав с поступлением в академию, не знакомый с городским образом жизни, этот парень — при всем своем явном брежском акценте — был вынужден пробивать себе дорогу, завоевывать уважение своих соучеников.) Фейлис лишь однажды видела, как он взорвался. Они путешествовали по Нормании, где ни у Ферлеев, ни у Мейнов владений не было, а значит, и прав. тоже: увидев пейзана, в кровь избивавшего за какую-то провинность привязанного пса, Иерн соскочил с коня и хорошенько отделал мужика, а после этого на суде Клана и не подумал высказать сожаление о выбитых зубах.