— А нам еще и не приходилось — посреди всеобщего ура, начавшегося, когда мы с Иерном приземлились, — ответила Роника.

Она не стала накидывать на голову капюшон парки и поправила выбившийся локон, из которого ветер пытался устроить вымпел.

— Приятно быть харизматическими фигурами, тем более в глобальном масштабе… — Плик пожал плечами. — Пока офицеры на борту были с нами любезны; понимая, насколько вы оба нуждались в отдыхе, они не навязывали вам свое общество. Но так будет не всегда. Лучше всего здесь мне — остающемуся в тени неудачнику, которого терпят ради вас.

Он высоко поднял свою чашу, восхитился жидким рубином и отпил.

— А почему ты вызвался в это путешествие? — удивился Иерн.

— Не смог противостоять искушению, однако я не собираюсь надолго задерживаться, мне нужно назад: в свою таверну, к моей Лозочке. Вы — дело другое. Боги менее свободны, чем смертные.

— Да ну тебя, прекрати! — усмехнулась Роника. — Конечно, мы заинтересовали людей; теперь в нас видят известную силу, и наша поездка поможет добиться мира. Но и это — дело недолгое. Постепенно про нас забудут, но на место в программе космических исследований, по-моему, мы можем надеяться.

Выпив вино, Иерн снова поглядел на горизонт… Пилот казался теперь не настолько осунувшимся, но иные морщины уже никогда не исчезнут с лица его. Временами он бывал весел, но память о случившемся не покидала его.

— Дело в том, — попытался объяснить он, — у нас с тобой больше нет родины — ни у тебя, ни у меня.

— Вы можете назвать своим любое отечество, — отвечал Плик.

— Это не то.

— Кажется, я понимаю, что ты хочешь сказать. Какими бы почестями тебя там ни осыпали, это будет не отечество. Ваши боги в пламени пали вниз, и чужаки унаследовали их храмы.

— Да. К тому же…

— К тому же вам более нигде не быть просто собой. Вы прародители — те, от чьих чресел взойдет новая раса… воздвигнется новый мир.

— Ну, вот загнул, — запротестовала Роника.

— О, конечно, не за один час, — возразил Плик. — Подобное происходит с трудом; вокруг столько конфликтов, близорукости, жадности, глупости, лени, жестокости, расточительности и всех прочих обычных для человека низостей. Но… у вас обоих есть мана, и она не оставит вас даже после смерти. Я надеюсь, что вы сами сможете противостоять стремлению ускорить события. Впрочем — не смею очень надеяться. — Поразмыслив, он закончил:

— Ступая по звездным дорогам, уходя за пределы Земли, вы способны породить и вынянчить миф, неизведанный в прошлом, который будет жить во времена ваших правнуков… словом, когда вернетесь домой через тысячу лет, оборвите бурьян с моей могилы, встряхните мои кости и расскажите им все новости.

— Хм-м. — Боль ощущалась в ухмылке Иерна. — Как? Едва ли мы сумеем это сделать.

— Ошибаешься, — возразил Плик. — Ради лучшего или худшего, вашим душам суждены царские венцы и власть над сердцами во весь грядущий цикл жизни… и, быть может, даже после конца его.

— Но мы — это просто мы! — вскричала женщина словно от боли.

— Ну кто может сказать о себе, что он всего-навсего человек?

— Не знаю, — смущенно ответил Иерн. — Могу сказать только одно: когда наше путешествие подойдет к концу, мы с Роникой забежим в дом Тераи, чтобы рассказать родным о нашем друге и спутнике. Память, вечная память! — Он подставил бокал. — Налей-ка, Плик! — и поднял его наполненным. — Итак, помянем Тераи… Ваироа… Ганну Уанговну… да и Микли с Джовейном. Всем вам вечная память. Вы слышите? Мы не забудем вас.

Он положил руку на плечо Роники. Прозвенели соприкасаясь три кубка.

Ветер крепчал, из глубин вынырнул кит…

А впереди лежал путь к Южному Кресту.