Много раз она успевала насладиться в них красотой и покоем природы, никого не встретив, А в остальном она предпочитала сидеть дома, читать, слушать музыку, обдумывать акварели или готовить какой-нибудь отрывок для очередной речи Джовейна.

Он было ней добр, внимателен и ласков, утешал ее — на ухо — пока она плакала, делился удивительными мыслями и выслушивал ее мнение. Эти разговоры — об искусстве, литературе, истории, языках, астрономии — словом, обо всем — следовало бы записать, думала она, Они безусловно были блестящими, прямо лак в салоне Эры Пинкард. То, что они редко занимались любовью, ее не тревожило; бедняжка, он так часто возвращался домой изможденным — слава Богу, никаких волнений от того, что через два или три дня припомнишь, что забыла принять пилюлю, как теперь бывало нередко. Вот только если бы он побольше бывал с ней.

Фейлис осознавала, что уходит от мира: потеря не велика. Когда-нибудь Джовейн заставит покориться всех своих противников, и тогда они смогут жить во дворце, окруженные культурными друзьями. Кроме того, она выпивала, быть может, чуть больше, чем следовало, но вино позволяло справиться с меланхолией. И она все глубже и глубже разбиралась в весьма разнообразных темах.

И поэтому поступок его был как удар кнута.

Он не предупреждал о том, что задержится, но появился даже прежде, чем повар приготовил обед. Фейлис отложила в сторону коимбранскую новеллу (томик восхитительный во всех своих тонкостях, а также новый — едва десять лет как из печати. Она подумала, что неплохо бы попробовать перевести на франсей эту книгу).

— Добрый вечер, дорогой, — начала Фейлис. Мрачное выражение на лице его смутило ее. — Ox! Что случилось?

— Я хочу выпить, — резанул оч, подошел к полке с напитками и отмерил себе внушительную дозу аперитива.

Хотя покои Капитаца были относительно просторными, он вдруг заметил, насколько тесны они на самом деле. Стены давили, словно стараясь стиснуть его рамами картин, не принадлежавших ни ей, ни ему. Ей еще не представилась возможность заменить собственность Тома Сарка новыми произведениями. Впрочем, она и не очень старалась, полагая, что пока ей лучше игнорировать чужие фамильные портреты и банальные ландшафты.

Джовейн стоял, словно в окружении. Быстро выпив, он наполнил свой бокал.

— Надеюсь… по крайней мере ничего ужасного не случилось? — поинтересовалась Фейлис.

— Нет, нет, — он покачал головой и улыбнулся. — Сегодня — нет, но завтрашний день будет деловым.

Повариха вопросительно глянула на него. Джовейн вывез ее из поместья Валдор, отметив искусство, верность и абсолютное незнание других языков, кроме эскуарского. Фейлис было жаль ее, женщине этой так одиноко было здесь; но, с другой стороны, хорошо — с ней не нужно разговаривать. Улыбнувшись, Джовейн заговорил и с ней. Женщина просветлела. «Каким очаровательным он умеет быть, — подумала Фейлис. — Почему они мешают ему? Он хочет только добра Домену… и всей планете».

Кухарка накрыла на стол. Аромат съестного наполнил комнату. Джовейн погрузился в раздумьями Фейлис вновь обратилась к книге. Женщина ушла; утром, когда Фейлис будет еще спать, придет служанка, чтобы прибрать и подать завтрак.

Сев за стол, она спросила:

— Теперь ты можешь говорить, дорогой?.

Из бутылки забулькало вино, разливаясь по хрустальным бокалам.

— Наверное, придется, — ответил он. — Впрочем, извини, я не то сказал; мне пришлось готовиться втайне, но наконец я готов.

Страх охватил ее.

— К чему готов?

— Я не хотел говорить тебе, — вздохнул он, — но… ты и так страдаешь, зачем тебе еще не спать ночами, гадая, что случится, если я оступлюсь.

Не сделав того, что я задумал, я мог бы потерять власть, стать просто символом, передав ее в руки реакционеров. — Джовейн комкал скатерть в руках. Она отметила, как пожелтела кожа его, как выступали надувшиеся синие вены. — Мы не можем отказаться от Реставрации Энрика, когда мир в смертельной опасности.

— Нет, конечно, нет, — ответила она, пытаясь восхититься его решимостью. Он был подобен героям старых романов и преданий. Конечно, не искрился ни волей, ни энергией. Этот усталый человек с каждым днем встречал все большее открытое неповиновение аэрогенов и наземников, сомневаясь в собственной мудрости и правоте.

— Ешь, — предложил он. Фейлис положила еду на тарелку, хотя есть не хотелось. Горло перехватило, сердце заторопилось. — Позволь мне все обьяснить, — голос его обрел энергию. — Несколько недель назад кое-кто из экипажа Скайгольма решил не исполнять свои обязанности в случае войны или восстания. Они не стали называть свои имена и спрятались за делегата. О, я прекрасно представляю, с кем именно имею дело, хотя наверняка вычислил имена не всех предателей и не могу предвидеть, как поведут себя остальные, если дойдет до дела. — Фейлие услышала, как нож и вилка выпали из ее рук. Джовейн вскинул голову. — Ты поняла, — произнес он. — По обоюдному согласию, мы с их представителем решили молчать обо всем. Реакцию публики тоже трудно предвидеть. Ну а после, как ты помнишь, я смягчал выставленные Девону условия, и епископ с готовностью пошел на компромисс. Он запретил деятельность геанских миссионеров, однако оставил открытыми центры геанства.

— Да, я была вне себя от счастья.

— Да, да, — скривился Джовейн. — Мне стыдно обманывать тебя полуправдой. Еще раз повторяю: я не могу и не вправе позволить, чтобы власть Капитана ослабла. Предположим, например, что Северо-западный Союз сумеет отразить натиск союзников… норрмены получат свою атомную энергию — что тогда? Я немедленно приступил к работе, — продолжил он.

— Брат твой оказал самую бесценную помощь. Эспейньянцы помогли мне… и маураи. Их посол немедленно запросил Велантоа, и Федерация прислала всех специалистов, которых я просил. Так что сегодня в Турневе уже собралась полная смена. Завтра воздушный корабль доставит сюда верный мне контингент, и я прикажу нынешнему экипажу убираться на все четыре стороны; те же, кто сейчас исполняет наземные обязанности, оставят свои посты и отправятся домой.

Голода Фейлис закружилась.

— Нет, ты не можешь… не можешь…

Джовейн ухмыльнулся:

— Нет, могу. Пока у меня есть мои гвардейцы. В конструкции и устройстве Скайгольма нет никаких секретов. Любая группа компетентных специалистов способна разучить все обязанности за несколько дней. И они будут служить не заговорщикам в Домене, а его Капитану.

— Но Земля… ее недра, еда, посадочные поля…

— Мы распоряжаемся долиной Лу, если необходимо, прибегнем к помощи гвардии, а под нами ресурсов хватит, чтобы поддержать нас. Ни один мятежник не посмеет напасть на нас. — Джовейн отрезал кусок мяса и жадно прожевал. — Неужели ты не видишь, какой груз свалится с моих плеч, какая это свобода?..

Фейлис закрыла лицо.

— О нет, о нет! Скайгольм против собственного народа!

— Ни в коей мере. — Он протянул руку через стол, чтобы погладить ее по голове. — Дорогая, не плачь. Скайгольм будет выполнять те же функции, что и всегда: оборонные, связные, метеорологические, управление безопасностью, энергоснабжения. Мы просто поставим зарвавшихся подчиненных на место и подтвердим древние права Капитанства. Раны скоро залечатся. Через год или два Домен сделается более единым и счастливым, чем прежде.

Она подняла взгляд. Слезы мешали ей и горькой солью отзывались во рту.

— Сперва я так надеялась на это, — кашлянула она. — Но дела идут все хуже и хуже. А теперь еще иноземцы будут распоряжаться вСкайгольме.

Откуда ты знаешь, что они будут ладить друг с другом? Откуда тебе известно, что они не повернут против тебя?

Джовейн поглядел на нее и наконец медленно сказал:

— Я согласен — нас ожидает трудный период, и ты здесь одна, словно в заточении. Ты не хочешь возвратиться на Землю? В наш дом в Турневе? Я буду скучать без тебя, но сейчас не обижусь.

— Нет, никогда! Я хочу быть с тобой!

Он поднялся и сбоку подошел к ее креслу, утешая, пока рыдания не утихли. Потом они молча приступили к еде. Наконец все закончилось, и Джовейн поднялся.