Следующий довод является некоторым возвратом к историческому основанию первенства Рима. Поскольку политическое значение Константинополя перевесило статус Рима, как древней столицы Империи, понтифики охотно вспоминают об апостольском происхождении своей кафедры, заявляя, что только этот критерий является существенным, когда речь заходит об иерархии кафедр. Они признают в данном качестве только три престола: Рим, Александрию и Антиохию, пытаясь навести «мосты дружбы» с архипастырями этих городов и объединить усилия против Константинополя.
Папа св. Григорий Великий пишет в одном из посланий патриарху Александрийскому Евлогию: «Если вы охотно принимаете от моего слуха слово повеления, то я знаю, кто вы и кто я; по месту мы братья, по нравственности — мои отцы». Но, конечно, среди трёх апостольских кафедр Рим должен занимать первенствующее место — в этом у пап нет никаких сомнений. Тот же св. Григорий Великий утверждал: «Если епископы окажутся виновными в каком-либо преступлении, то я не знаю, чтобы какой-либо епископ не подлежал суду Апостольского престола»[793].
Для апостоликов основание власти Константинополя — смехотворно и ничтожно. Геласий пишет: «Мы смеёмся над тем, что хотят присвоить Акакию преимущества потому, что он епископ столицы. Разве император не останавливался множество раз в Равенне, Милане, Сирмии и Треве? И разве священники этих городов приобрели что-либо дополнительно, кроме тех почестей, которые передавались им с древних времён? Если вопрос о положении городов и имеет место, то положение второго и третьего престолов (Александрии и Антиохии) выше, чем у этого города (Константинополя), который не только не числится среди (главных) престолов, но даже не входит в число городов с правами митрополии».
В другом послании он ещё дальше развивает эту тему: «Разве следовало Апостольскому престолу предпочесть решение округа Гераклеи, — я имею в виду понтифика Константинопольского, — или решение каких-либо иных епископов, которых необходимо созвать к нему, либо из-за него, когда епископ Константинопольский отказывается предстать перед Апостольским престолом, являющимся первым престолом? Этот епископ, даже если бы обладал прерогативой митрополии или числился среди (главных) престолов, всё равно не имел права игнорировать решение первого престола»[794]. По этой причине Геласий утверждал, что для суда над Константинопольским патриархом Акакием не требует созывать Вселенский Собор, как над епископом любой из Апостольских престолов. Вполне достаточно, что его осудил Римский епископ[795].
Вопреки исторической правде, папа Геласий заявляет, что Халкидонский Собор был созван папой св. Львом Великим (?), и как о само собой разумеющемся утверждает, что 28-й канон Халкидона отвергнут Церковью по требованию Рима, хотя император св. Маркиан и просил обратного[796]. Следующий тезис поражает своим категоризмом и явно опережает время: «Всё во власти Апостольского Престола. Итак, что на Соборе одобрил Апостольский Престол, то сохраняет своё значение, а что отверг, не может иметь силы: и только у Апостольского Престола есть право определять, что Собор постановил принять несоответственно порядку, а Собор призван не выносить повторный приговор, но вместе с Апостольским престолом исполнять прежний»[797].
Надо вообще сказать, что деятельность пап по укреплению и приумножению авторитета своей кафедры была чрезвычайно эффективной. Пусть излишне категорично и резковато, но папы Геласий I (492–496), Симмах (498–514), Гормизд (514–523) так часто напоминали об апостольском характере Римского престола, так умело приводили примеры православности его предстоятеля, что, в конце концов, церковный мир поверил Риму[798]. Этот результат был тем более закономерен, что со временем остальные апостольские кафедры Кафолической Церкви незаметно ушли на второй план, став жертвой арабов.
Однако арабские завоевания, больно ударившие по Антиохийскому, Иерусалимскому и Александрийскому патриархам, невольно сыграли на руку Константинополю, который оставался единственным православным патриархом на римских землях. Первоиерархи остальных великих кафедр на Востоке, начальствующие над уже разорёнными епархиями персов, вандалов и варваров, резко утратили своё влияние в церковных и политических вопросах. Практически все их вопросы, жалобы, споры, направляемые на рассмотрение императора, отныне стали поступать к царю после их изучения Константинопольским патриархом. Нередко сами императоры отписывали патриарху жалобы, не желая вмешиваться в вопросы церковного управления и церковной дисциплины.
И архиерей столицы становился в буквальном смысле слова «вселенским» патриархом, хотя бы только на Востоке. При патриархе св. Иоанне Постнике Константинопольские архипастыри официально приняли этот титул, очень обидный для Рима. Более того, всё резче и смелее раздаются голоса тех, кто ни при каких обстоятельствах не пожелал принять первенство Римской кафедры. Например, один епископ не без иронии замечал: «Зачем нам знание Писаний, изучение литературы, обучение вере у наставников или благороднейшие достижения мудрых греков? Ведь всё это упраздняется властью Римского первосвященника. Пусть же он один будет епископом, учителем и наставником, пусть он сам как единственный добрый пастырь отвечает перед Богом за всё, ему вверенное!»[799].
Даже в критические минуты, когда судьба ереси и мир в Кафолической Церкви зависели целиком и полностью от образа мыслей и разумения двух великих кафедр, ни Рим, ни Константинополь не думали уступать друг другу ни на йоту.
Показательным примером является эпизод из «Деяний» Седьмого Вселенского Собора 787 г. В один момент римские легаты заявили: «Мы сильно удивились, когда нашли, что в ваших императорских указах, изданных о патриархе царствующего города, то есть о Тарасии, он также назван «вселенским». Мы не знаем, по неведению ли, или по внушению нечестивых схизматиков и еретиков это написано; но просим убедительно вашу милостивейшую императорскую власть, чтобы он никогда ни в одном из своих писаний не подписывался «вселенским»; потому что, очевидно, это противно постановлениям святых канонов и преданий Святых Отцов. Состоящему во втором разряде (выделено мной. — А.В.) никак нельзя носить это название, разве только в силу авторитета святой нашей католической и Апостольской церкви. Поэтому, если он называется «вселенским» вопреки воле выше его стоящей святой Римской церкви, которая есть глава всех церквей Божьих, то, очевидно, он показывает себя отступником от Святых Соборов и еретиком. Потому что, если он есть «вселенский», то значит, он признаёт за собой такое же церковное первенство, как и наша кафедра, что покажется странным всем верным христианам. Потому что Самим Искупителем мира дано первенство и власть над всем миром блаженному апостолу Петру, и через этого апостола, преемниками которого стали мы, неопытные, святая католическая и апостольская Римская церковь до сего времени удерживает и всегда будет удерживать первенство и силу власти. Поэтому, если кто-либо станет называть его «вселенским» или даст на то согласие (чему мы не верим), то пусть знает, что он чужд православной веры и отступник от нашей святой Католической и Апостольской церкви»[800].
Но на этом же заседании диакон Епифаний, представлявший епископа Сардинского, как ни в чём не бывало вновь назвал Константинопольского патриарха «вселенским», и не был одёрнут римскими легатами[801].
Папы «древнего Рима» горячо протестовали и негодовали, видя, как их Константинопольский собрат вторгается в дела других патриархий и даже смеет рукополагать патриархов. Это действительно имело место. Так, в 537–538 гг. был поставлен на Александрийскую кафедру патриархом Миной Павел Табеннисиот. В 572 г. патриарх св. Иоанн Схоластик поставил Александрийским патриархом Иоанна IV (569–579). А когда Антиохийский патриарх Анастасий (559–570 и 593–598) стал упрекать его за самовластие, то Схоластик освободил его от должности и поставил на Антиохийскую кафедру Григория (570–593)[802]. Но понтифики не хотели замечать, что Константинопольские архиереи лишь копируют их образ действий, ровным счётом ничего не добавляя ни в основания своей высшей церковно-политической власти на Востоке, как их формулировали в Риме, ни в её существо.