— Убили! Митрия убили!

Леонтий вскочил, но Андрей сильно дёрнул его за руку.

— Лежи, хочешь, чтоб и тебя?

Какой‑то казак подполз к Митрию и, взвалив на спину, потащил к плетню.

Убитого положили под кустом терновника. Пуля попала в затылок, и смерть наступила мгновенно…

К вечеру небо заволокли тучи. Они стремительно надвигались с запада, с моря, тяжёлые, косматые.

— Вот оно, наше спасение! — радостно заговорили казаки.

Теперь и у Леонтия уже не было сомнения, что под покровом ночи и дождя им удастся прорваться и уйти от преследования. Из‑за плетня старательно рассматривал, что затевает враг. Неожиданно острая боль обожгла его, и что‑то горячее потекло по груди. Стало тошно, голова закружилась, и он сел к плетню.

Грянул гром. В минуту все вокруг потемнело, казалось, земля и небо слились воедино, но Леонтий этого уже не слышал…

Очнувшись, Малов увидел над собой камышовую крышу шалаша, низко нависшую над головой.

Открылась дверь, и вошёл Андрей. Леонтий попытался подняться.

— Лежи, лелей! — Коваль подошёл к нему. — Полегчало? Не думал, что отойдёшь. — Присел рядом на пол, устланный камышом. — Теперь мы с тобой ещё наведём страх на панов.

— Где я? — слабо спросил Леонтий.

— Помнишь Полтавскую? Ну, так вот! Как тебя ранило, решили мы пробиваться. Тебя на свитке несли. Сюда в низовья нас только сорок семь пробилось…

Леонтий устало закрыл глаза.

— Самое страшное миновало. Теперь поправляйся. А там, весной, к нам казаки придут беспременно. С рыбных заводей уже двое приходило, говорили, что рыбаки до нас собираются.

— По станицам что слышно?

— Казаков за бунт наказывают… Ну, хватит, лежи, в другой раз поговорим.

Андрей поднялся, поправил кожух.

— Стой! — слабо проговорил Леонтий. — Лежи, лежи… А кормить‑то меня думаете?

— Вот это добре! — радостно воскликнул Андрей. — Коль на еду потянуло — значит, быстро силы наберёшь. А тут как раз привезли ачуевские рыбаки нам добрый подарок.

Андрей вышел из шалаша. Леонтий устало прикрыл глаза. Он чувствовал себя таким слабым, что даже веки было трудно открывать. То и дело наплывало странное забытье…

Из забытья Малова вывел весёлый голос Андрея.

— А ну, пробуй, атаман, атаманский харч!

Он поднёс ко рту Малова деревянную ложку, полную какой‑то черноватой каши, остро пахнущей рыбой… Леонтий с трудом взял в рот кусочек этой кашицы и ощутил её удивительно приятный, солоноватый и жирный вкус.

«Что ж это такое?» — подумал он.

— Ешь, ешь, атаман, панскую еду! — приговаривал Андрей, вновь поднося ко рту Леонтия полную ложку. — Икра это, самая добрая ачуевская икра. Тамошние рыбаки её для Котляревекого готовили, а тебе принесли. Ешь, друже.

Медленно поправлялся Леонтий. Когда впервые после болезни вышел из шалаша, в лицо ударило морозом и колючим снегом. Все вокруг было белым–бело. Шелестел на ветру сухой пожелтевший камыш. Леонтий зашёл в курень к казакам.

Здесь, в низовьях Кубани, нашли они надёжное убежище. Можно было выждать, собраться с силами. Недостатка в питании не было. Плавни кишели разной рыбой, птицей, зверем. С рыбных заводей доставляли вяленую рыбу. Только и ощущали казаки недостаток — это в хлебе да в мушкетных зарядах.

— С поправкой тебя, Максимыч! — приветствовали Леонтия казаки, — Живуч ты оказался.

Вокруг засмеялись. Леонтий улыбнулся, присел на сноп камыша.

— И как она в тебя угораздила?

— Ты весь кровью сошёл, — сказал старый Петрович.

Казаки закурили. Разговор перебрасывался с одного на другое. Наконец Петрович полушутя, полусерьёзно спросил:

— Когда поведёшь, атаман, наше войско?

— Дайте время. Сойдет снег, земля протряхнёт, и двинемся…

— Наших в остроге совсем замучили, — проговорил молодой, незнакомый Леонтию казак. — И когда уходил сюда, так сказали, шо двенадцать колодников померло. Котляревский, кажут, сильно измывается над ними. Бьют их, голодом морят.

Закусив губу, Леонтий не сводил глаз с парня. А тот все рассказывал о том, как попытавшийся бежать из острога один из арестованных был заколот штыками, как велел Котляревский отнять паевую землю у семей бунтовщиков. Упомянул, что за голову Леонтия и Андрея обещана Котляревским денежная награда.

Леонтий поднялся, сжав кулаки, процедил:

— Попомним! Я этих панов–атаманов сам награжу!

День за днём, месяц за месяцем текло время. Сошел снег с земли, пробились первые стрелки зелёного камыша, вернулись с юга утки.

На Егория тёплого отправил Леонтий молодого казака в Екатеринодар выведать обо всём, а седоусого Петровича — по станицам поднимать недовольных. С нетерпением ждали в плавнях возвращения посланцев. Прошел месяц, но казаков все не было.

Когда Леонтий уже начал терять надежду на встречу с ними, вернулся Петрович. Но нерадостной была весть, принесённая им.

— Затихли черноморцы, — сказал он, — не решаются браться за оружие. Повременить надо, пока отойдут после неудачи. Да и расправа страшит многих.

Молча слушали казаки Петровича. А вокруг, в плавнях, буйствовала южная весна.

Поник головой Леонтий.

— Что ж будем делать, Андрей? — как‑то растерянно спросил он.

— Одно остаётся, уходить на Волгу, — сумрачно ответил Андрей.

— А как другие?

— Пойдут, что им тут делать. Все одно прощения от Котляревского не будет.

На Волгу решили идти после пасхи. На рыбные заводи отправили одного из черноморцев, чтоб звал охотников. А пока началась подготовка к дальнему походу. Но неожиданно план нарушился…

Однажды, когда Леонтий полдничал, до него донеслись два голоса. Один он узнал без труда — говорил Андрей. Другой — низкий, знакомый, но в то же время чей, Леонтий никак не мог вспомнить.

Шаги приблизились, и в шалаш, пригнувшись, вошёл Коваль, а за ним молодой казак, ходивший в Екатеринодар.

— О! — воскликнул Леонтий. — Не гадали, что и вернёшься. Садись! Есть будешь?

— Потом, Леонтий Максимович.

— Раз так, тогда сказывай!

Казак потёр лоб, откашлялся.

— Доброго ничего нет, казаки мнутся.

Леонтий нахмурился.

— Это уже известно.

— А ещё кажут, что получен от царя указ, чтоб колодников перевести в Усть–Лабу. Опасаются нападения на острог.

— Как они? — оживился Малов.

— Держатся… Хоть человек сорок уже на кладбище отвезли.

Леонтий отвернулся.

Котляревского не видел? — глухо спросил Малов.

— Видел! Он сейчас на хутор к Великому уехал, пасху справлять.

Пасху, говоришь? — Андрей встрепенулся, положил ладонь на плечо Леонтию. — Слушай, я вот что задумал…

И заговорил отрывисто:

— Хутор у Великого отсюда недалеко, вёрст семьдесят… Котляревский там с конвоем. Сил у нас нет, чтоб на него напасть. А я вот что решил: проберусь я туда, подстерегу его и вот этими руками придушу проклятого. Отплачу ему за наших…

Андрей вопросительно смотрел на Леонтия.

— Чего молчишь?

— Так ведь мы ж уходить надумали?

— Повременим, — принялся убеждать Коваль. — Днем раньше, днём позже. Я в дней пять обернусь.

Леонтий нехотя согласился.

Ну, куда ни шло. Только одного я тебя, Андрей, не пущу. Вдвоем пойдём.

— Нет, Леонтий, не будет такого.

Лицо Коваля стало суровым.

— Почему?

— А потому, что рисковать нам двоим не след. А доведётся с ним один на один встретиться, так и без того из моих рук не вырвется, — Коваль стиснул Леонтия так, что у того дух захватило. Отпустив, рассмеялся. — Видишь, сила ещё есть.

Все‑то так, Андрей, а одного я тебя не пущу. Пойдешь ты, друг, вот с ним.

Леонтий кивнул на молодого казака.

Богато живёт полковник Великий. Три хутора у него, две мельницы — одна ветряк, другая водяная. Скота — не счесть.

Самый большой хутор у Протоки. Тут полковник проводил большую часть года.

На пасху приехал к Великому свояк и друг наказной атаман Котляревский. Полон двор гостей собрался у Великого.