Все это было очень хорошо, но, как я заметил, мы намеревались с боем прорваться в осажденный город; разве не было бы более разумным обогнуть его и направиться в Лакноу, в котором, судя по всему, мятежников все еще не было? Однако Роуботем не согласился с этим — его отряд отчаянно нуждался в боеприпасах и в связи с неопределенной обстановкой в стране он должен был направиться к ближайшему британскому гарнизону. Кроме того, он не видел никаких особых сложностей с проникновением в Канпур: его сикхи уже давно следили за мятежниками, у которых, несмотря на значительную численность, практически не было порядка, так что всегда было много местечек, через которые можно было незаметно проскользнуть в город. Роуботему даже удалось переслать Уилеру донесение, в котором он сообщал время нашего прибытия и условный сигнал, так что мы сможем войти в укрепление, не опасаясь, что нас ошибочно примут за врагов.

Надо сказать, что для бывшего хирурга он стал неплохим маленьким бандитом, но после его слов меня бросило в дрожь. Получалось, я прыгнул с раскаленной сковородки Джханси прямо в пылающий огонь Канпура, но что же, дьявол побери, я могу с этим поделать? Из того, что рассказал Роуботем, следовало, что от Агры до Аллахабада не осталось ни единой безопасной щелки; никому не известно, сколько гарнизонов еще держится, да и те вряд ли могут быть безопаснее Канпура. Я не рискну даже попытаться бежать дальше в Лакноу вдвоем с Ильдеримом (одному Богу известно, что нас ждет, когда мы доберемся туда). Проведя лихорадочные подсчеты, я убедился, что у меня нет лучшего выбора, нежели оставаться с этим маленьким сумасшедшим и молить Бога в надежде на то, что полковник знает что делает. В конце концов, Уилер — опытный вояка — я помнил его по Сикхской войне — и Роуботем был уверен, что он удержит свои позиции и скоро получит помощь.

— И тогда этому проклятому восстанию придет конец, — уверенно заявил он, когда той же ночью мы разбили лагерь милях в десяти от Канпура, а небо на севере озарялось вспышками орудийного огня, который велся почти непрерывно. — Мы знаем, что наши войска уже подступают к Дели, так что вскоре должны проломить оборону бунтовщиков и сбросить нечистое создание, именующее себя королем Индии, прочь с его предательского трона — это посеет неуверенность в сердцах мерзавцев. А затем, когда с юга от Лакноу двинется Лоуренс, а другие наши силы продвинутся вверх по реке, это гнездо мятежников под Канпуром окажется в ловушке — уничтожить их, и дело сделано. Потом останется только восстановить порядок и назначить этим негодяям достойное наказание; им нужно будет преподнести незабываемый урок — даже если придется уничтожать этих выродков десятками тысяч. — Роуботем вновь погрузился в сладостные мечты, которые напомнили мне о повешенных в этот день, а его вояки, сидящие у костра, возбужденно загалдели. — …Даже сотнями тысяч. Это — минимум, который потребуется, чтобы раз и навсегда выбить из них даже саму мысль о мятеже. Милосердие было бы настоящим сумасшествием — его бы приняли за нашу слабость.

Эта проповедь вызвала небольшую, но весьма оживленную дискуссию, что делать с побежденными мятежниками — разорвать выстрелом из пушек, повесить или расстрелять. Некоторые предпочитали сжечь их живьем, кое-кто — засечь до смерти, а малый в соломенной шляпе настаивал на том, чтобы всех распять, но кто-то из присутствующих заметил, что это будет напоминать богохульство. Мои спутники всерьез и со знанием дела занялись обсуждением этого вопроса, и прежде чем вздымать руки в благочестивом ужасе, вспомните, что семьи многих из них были вырезаны в обстоятельствах, подобных тем, которые я наблюдал в Мируте, и они жаждали отплатить пандитой же монетой, что, в общем-то, было вполне нормально. Кроме того, они были убеждены, что если не зададут бунтовщикам хороший урок, мятежи будут продолжаться, так что кара за убийство любого белого человека в Индии должна быть так ужасна, чтобы память о ней делала невозможным повторение этого преступления.

Должен признаться, мне все это было безразлично — я был слишком озабочен тем, как безопасно добраться до Канпура, чтобы печалиться о том, как они собираются расправиться с бунтовщиками; мне же все эти планы представлялись несколько преждевременными. Мои же новые спутники действительно оказались весьма странными — стоило им только закончить обсуждение деталей казней, как они ударились в спор о том, следует ли разрешить в футболе толчки и перенос мяча и поскольку я был настоящим воспитанником Рагби, то сразу же присоединился к поборникам толчков. Наверное, это странно выглядело со стороны — я, в своем образе заросшего волосами пуштуна, в поштине и пуггари — рассуждающий о том, что стоит только запретить толчки на поле — и с самой мужественной из всех игр будет покончено (несмотря на то что сам я ни за какие деньги не стал бы принимать в этом участие), а рядом седобородый оборванец, на куртке которого еще не высохла кровь сипаев, утверждающий, что подобное ведение игры — сущее варварство. Большинство других также присоединилось к спору, с одной или другой стороны, но были и такие, что, нахохлившись, сидели в сторонке, читали свои библии, чистили оружие или просто что-то бормотали себе под нос; это была не слишком душевная компания и даже сегодня меня пробирает дрожь, когда я думаю о них.

И тем не менее они умели воевать; меня поражало, как Роуботему удалось так сбить отряд менее, чем за месяц (и откуда у него взялись к этому способности), но когда на следующий день они планировали дальнейший марш, то делали это на удивление искусно: с разъездами на флангах и разведчиками, двадцатифунтовыми мешками с фуражом на седле у каждого, а оружие и все металлические части амуниции были обмотаны тряпьем, так чтобы ни одна железка не звякнула и даже кожаные башмаки для того, чтобы ночью приглушить стук лошадиных копыт, были заботливо приторочены сзади. Даже казаки Пенчерьевского и охотники за скальпами Кастера не могли бы выглядеть более браво, чем этот сборный отряд из клерков и прочего сброда, которых Роуботем вел в Канпур.

Мы подходили к городу с востока и, поскольку армия пандисконцентрировалась вокруг укрепления Уилера и в жилых кварталах, мы приблизились к Канпуру на расстояние двух-трех миль, а затем Роуботем приказал залечь в лесу и ожидать, пока стемнеет. Кстати, перед этим мы наткнулись в рощице на пикет мятежников, убив двух из них, а еще троих взяли в плен — только для того, чтобы повесить. Еще двух бродяг поймали несколько позже и, поскольку рядом не было подходящих деревьев, достойный Роуботем и риссалдарпросто отсекли им головы. Сикх разделался со своей жертвой одним ударом; а Роуботему понадобилось три — он не слишком-то ловко владел саблей. Так что общее число жертв, по данным Чизмена, достигло пока девяноста трех.

Мы пролежали в духоте леса до конца дня, изнемогая от зноя и прислушиваясь к непрерывному гулу канонады; единственным утешением нам служили слаженные артиллерийские залпы, указывающие на то, что канониры Уилера отлично справляются со своим делом и пока не ощущают недостатка в порохе и снарядах. Выстрелы продолжались и после захода солнца, а один из сикхов, подобравшийся к траншеям менее чем на четверть мили, доложил, что слышал, как британские караульные четко, как часы, выкрикивают свое: «Все спокойно!»

Около двух часов утра Роуботем собрал нас и отдал свои приказы.

— Путь на Аллахабадскую дорогу свободен, — сказал он, — но прежде чем мы достигнем ее, должно принять немного вправо, чтобы выйти на нее за позициями пушек мятежников, не далее чем в полумиле от британских траншей. Ровно в четыре я выпущу ракету, по которой мы выскакиваем из укрытия и изо всех сил скачем к укреплению; часовые, увидев ракету, пропустят нас. Пароль — «Британия». А теперь запомните, ради собственной жизни, что наша цель находится слева от церкви, так что во время движения держитесь так, чтобы ее шпиль был чуть впереди и справа от вас. Наш путь будет проходить мимо беговой дорожки через поле для крикета…