— Хорошо… Эй, приведите коней!

По–видимому, он распорядился заранее, потому что кони очутились во дворе почти мгновенно. Они выросли у крыльца точно из–под земли, словно в сказке. Исмаил Кой подбежал к ним и начал ласкать их лебединые шеи.

— Хороши? А? — спросил он.

И подлинно — кони были хороши, даже чудесны. У заправских наездников Гуляма и Зуфара сердца заныли от предвкушения удовольствия скакать на таких конях по степи, чувствовать под собой вздрагивающие, пружинистые их спины, ласкать шелковистые их шеи.

— Нате, берите! — сказал Исмаил Кой. — Иракские кони. Чистокровные «арабы».

Мгновение… И Зуфар уже сидел на коне. Он заставил его проделывать великолепные прыжки, поднимал его «свечкой», погнал к ограде и с разгона перемахнул через нее. Гулям сдержанно и важно поблагодарил вождя. Вынул затем кошелек с золотом и спросил:

— Сколько?

— Я дарю коней тебе, горбан, — хитро усмехнулся Исмаил Кой.

Зуфар услышал и помрачнел. Он спрыгнул на землю и, ведя коня под уздцы, подошел поближе. Только наивный мог поверить в бескорыстие Исмаил Коя. И таким наивным оказался Гулям. Ему все еще казалось, что шейх йезидов оказывает ему высокие почести. Но у йезида было совсем другое на уме.

— Маленькая услуга! — сказал он. — Помогите старому бедному курду.

Он отвел Гуляма и Зуфара в комнату.

— Что тебе надо, старик? Мы сейчас уезжаем.

В нетерпении Гулям весь дрожал. Он мысленно мерил расстояние до Мешхеда. Теперь, когда он владел конем, все казалось ему легко исполнимым и удивительно простым.

— Вы сейчас уедете. Кони ваши. Но одна маленькая просьбица.

— Скорее, старик! — воскликнул Гулям.

— Кавваль и два кочака идут по дороге… Пусть они не дойдут…

— Что? Что?!

Это «что» вырвалось в один голос и у пуштуна и у Зуфара. Предложение Исмаил Коя могло ошеломить кого угодно.

Шейх йезидов всего–навсего был первобытно прост. Подумаешь! На дорогах Хорасана сплошь и рядом отправляют в рай людей и по гораздо более ничтожному поводу: за полотняную рубаху, за один фунт кукурузы… Недавно пристрелили перса, ехавшего из Кучана на верблюде и гнавшего перед собой двух баранов. Жандармы нашли труп перса, но не нашли и следов ни верблюда, ни баранов. А другого купца и не нашли вовсе: его тело, говорят, воры сожгли в костре…

Исмаил Кой считал свою просьбу очень разумной. Шейх имел от своих двадцати восьми жен много сыновей. Всех он не слишком хорошо знал, но очень любил. За полвека кровавых междоусобиц и битв с турками, персами, англичанами Исмаил Кой потерял, по его подсчетам, тринадцать сыновей, тринадцать славных воинов, а сколько умерло в нежном возрасте от болезней, голода и холода в горах и пустынях! У Исмаил Коя осталось восемнадцать сыновей в живых. Только восемнадцать! Старик устал от смертей. Смерть снова протянула свою лапу к его семье. Кровавая месть вырывала жертву за жертвой. Одно средство могло остановить кровь. Мстители должны погибнуть не от руки Исмаил Коя или его родичей. Если с мстителями из рода дерсилов разделаются посторонние, тогда, по закону пустыни, кровавая цепь мести оборвется…

Бессильно опустились руки у Гуляма.

Он, благородный пуштун, в роли наемного убийцы. Нет, не купит он такой ценой даже спасение любимой. Он скорее удушит собственными руками проклятого старика Исмаил Коя. Отчаяние охватило Гуляма. Он сидел оглушенный, не зная, что делать, на что решиться.

В противоположность ему Зуфар вдруг словно ожил.

— Исмаил Кой, — сказал он, — я думаю о твоей мудрости. Кто убил твоих тринадцать сыновей? Я спрашиваю тебя, от чьей руки пали твои сыновья, если не считать убитого рукой курда–дерсила твоего сына Кассама, пусть пьет он воду источника «зем–зем» в раю!

Глаза старика снова, затянула пленка. Устремив взгляд в пространство, он вспоминал:

— Сына Ревана повесили по приказу офицера инглиза на озере Ван. Сына Буйина сразила инглизская пуля в Кут–эль–Амарне, когда инглизов осаждали турки. Сына Азиза — славным он вырос курдом и храбрым воином — расстрелял один пес капитан–инглиз на площади в Моссуле. Сын Решко умер от ран в плену у турок. Саид Риза пал в бою с арабскими наемниками англичан в Дизфуле. Моего любимого Саляхэддина — о, зачем ты, чужеземец, сыплешь мне перец на раны сердца! — опознали на багдадском базаре англичане и выдали турецким тюремщикам… Не знаю даже, где его могила…

Старик распустил чалму и кончиком ее вытер слезу. Он не стыдился. Воин–курд не стыдится слез, пролитых по своим сыновьям–воинам. Он замолчал. Даже для его сожженного горем сердца воспоминания оказались не под силу.

— У тебя, старик, много врагов, — проговорил медленно Зуфар, — у курдов много врагов. Что же получается? Курдов убивают инглизы. Курдов убивают по навету инглизов турки и персы. Курдов вешают инглизы, турки и персы. А курды убивают друг друга. Очень хорошо! Враги смеются, враги радуются. Пусть курды режут друг друга. Меньше станет курдов, врагам лучше…

— Что ты хочешь сказать, мальчик? — свирепо проворчал Исмаил Кой. Что ты болтаешь?

Он с угрозой поглядел на прислоненную к стенке винтовку.

Но Зуфар не испугался. Он твердо сказал:

— Старик, прикажи своим, пусть догонят этого… этих каввалей и приведут сюда. Верни им одежду, верни им свое расположение. Приведенных ими верблюдов отдай матери, несчастной матери мальчика. Кто знает, кто подослал этого святошу Хусейна стрелять в твоего родича? Не для того ли подослали Хусейна, чтобы посеять среди курдов семена розни и вражды? Береги пули для врагов, Исмаил Кой. А нас отпусти. Хочешь — на твоих конях. Не хочешь — уйдем пешком.

С Исмаил Коем никто не разговаривал так. Редко кто ему перечил. Зуфар чувствовал себя далеко не спокойно, как пытался показать. Старик йезид в своих капризах был совершенно необуздан.

Стеной стояли перед хижиной курды. Их сумрачные лица хорошо были видны сквозь широкие щели междверных досок. Шли секунды в молчании, но тянулись они бесконечно. Зуфар хотел еще и еще говорить, убеждать, но слова не шли на ум, и он молчал, не сводя глаз с лица шейха.

Первым нарушил молчание сам Исмаил Кой.

— Почему Исмаил Кой думает о врагах–курдах? — точно с удивлением спросил он себя вслух. — Почему Исмаил Кой не думает о врагах–инглизах, о врагах–турках?

И вдруг он резким толчком распахнул дверь и накинулся на курдов:

— А вы что стоите, вы что смотрите? Ваш старый вождь выжил из ума, разнюнился, как женщина. Где ваши советы? Где ваша мудрость?

Он подозвал сына:

— Скажи им, что видел и слышал.

— Я видел в Стране Советов справедливость. В стране Ленина нет жандармов, нет шахиншаха. В Стране Советов не обманывают курдов, как здесь. Этот проклятый инглиз Хамбер платит за лучший коврик «гали» тебе, отец, пять туманов, а продает в Тегеране за пятьдесят. А за большой ковер «гали» дает двадцать, а продает за пятьсот. Наживается, собака! А в Ашхабаде государственная контора за «гали» дает четыреста — четыреста пятьдесят… В Стране Советов справедливые люди. Страной Советов управляют рабочие люди, и крестьяне, и пастухи.

— Слыхали?! — закричал Исмаил Кой. — Не надо нам золота инглиза Хамбера. Курды не пойдут воевать против большевиков. Там, — и он показал рукой на запад, — на заходе солнца, на озере Ван, восстали наши братья. Проклятие туркам! О, турки неправедные сами по себе, неправедные с нами, неправедные с правоверными. Сделайте хоть шаг праведно! Кто воин, тот не останется дома. Кто воин, тот пойдет воевать с притеснителями. Грузите одеяла и котлы на мулов! В путь!

Еще Зуфар и векиль Гулям не успели выехать из чахлых садов селения, а уже все смешалось в невообразимом шуме. Ревели ослы, гремела медная посуда, смеялись и плакали женщины, лаяли собаки, кричали верблюды. Исмаил Кой собирался в дальний поход. В свои восемьдесят пять лет он шел воевать со всем пылом молодости.

Они быстро ехали по дороге. Гулям говорил:

— И старец, которого зовет могила, сражается с врагами своего народа. А я полон сил. Что остается делать мне, когда мою родину раздирают междоусобицы, которым радуются Хамбер и этот Ибн–Салман? Посланники дьявола! Люди совершают великие дела, а мне остается искать любимую. Где она?