— Да, но где найдешь такого джигита, который стал бы опорой нашей старости?

Занятый своими мыслями, Санджар невнимательно слушал разговор, никак не относя его на свой счет. Поэтому он был поражен, когда вдруг казий со сладчайшей улыбкой протянув обе руки к Санджару, проговорил:

— Да вот! Вот вам, Бутабай, долго и искать не нужно. Санджар–батыр! Известный воин! Ни отца, ни матери у него нет! Он сирота.

Бутабай, весь просветлев, обратился к Санджару:

— Сынок Санджар, ведь у тебя нет отца. Негде тебе, бедному, преклонить усталую голову. Будь моим сыном. Мы одного рода с тобой. Будешь жить у меня, будешь богат, будут у тебя кони, равных которым нет ни у кого! Соберем тебе от наших небольших достатков калым для выкупа красивой белогрудой жены…

Теперь Санджар начал понимать, что весь разговор был заранее подстроен. Но как поступить? Что ответить? Ведь отказаться от усыновления, — значит нанести жестокую, кровную обиду; это значит приобрести смертельного врага в лице обиженного. Наконец, отказ мог произвести неблагоприятное впечатление и на сидевших в чайхане горцев, еще полностью преданных обрядам дедов. Мысль Санджара усиленно работала. Тут вмешался казий.

— О, я вижу уже перед глазами великолепный той по случаю такой радости. Скорее же, Санджар–ака, произнесите установленные обычаем слова: «Я сирота…». Повторяйте за мной: «Я сирота, лишенный отца и матери. У вас нет сына, я буду вашим сыном, у вас нет дочери, я буду вашей дочерью…» Что же вы молчите?

— Послушай нашего совета, Санджар–друг, — сказал ишан Насрулла–ходжа. — Лишенный отцовских наставлений, ты не всегда избираешь правильный путь. Свою богатырскую силу ты тратишь не на пользу народа. Такой отец, как Бутабай–ака, прославленный хозяин, серьезный, уважаемый, имеющий жизненный опыт, сумеет тебе дать направление.

«Отказ мой им нужен, чтобы опозорить меня в народе, — напряженно думал Санджар. — Они скажут всем: «Вот этот большевик Санджар, собака Санджар топчет ногами мусульманский обычай, он наплевал в бороду такому уважаемому человеку, как Бутабай».

— Ничего, господа баи, не выйдет, — прозвучал вдруг спокойный голос Курбана. Он сидел неподалеку от Санджара и, целиком занятый кабобом из курицы, до сих пор не произнес ни одного слова.

— Ничего не выйдет из вашего уважаемого предложения, — повторил он, вытирая масляные руки о голенища сапог. — Да будет благословение пророка над вашими благоухающими словами, но не может же юноша стать сыном одновременно двух отцов.

— Как двух отцов? — подозрительно спросил казий. — У Санджара–батыра нет отца.

— Прошу извинения, мудрейший казий, — в голосе Курбана зазвучали почтительные нотки, прошу, прошу извинения. Скажите, если мать выходит замуж, то кем является, на основе исламских установлений, новый муж для детей той матери?

— Э… отчимом, конечно!

— Вот именно, а кто такой отчим, как не отец… по закону, конечно.

— Да, но Санджар…

— Да будет известно, что почтенная мамаша нашего друга Санджара вышла в свое время замуж и пребывает в законном браке с беком Денауским, находящимся в добром здравии и поныне.

Мельком взглянув на удивленное лицо Санджара, он прибавил:

— Не важно, что наш Санджар–бек не ищет встреч со своим отчимом и не знает его, но отчим–то у него есть, отец у него есть.

Обведя прищуренными глазами растерянные лица баев, Курбан произнес:

— Кажется, все покушали… — Протянув руки, он прочитал послеобеденную молитву. «Хейли баррака, таани саалык…», закончил ее протяжным «О–мин» и, подхватив под руку Санджара, увлек его к выходу из чайханы, где стояли их кони и где их ждал уже Джалалов.

— Не знаю, зачем посылали за мной из исполкома, — сказал он. — Секретарь плел, плел какую–то чепуху. Ничего не понял.

— Наверняка подстроил тот женоподобный юноша, — прошептал Курбан Джалалову, — вы им мешали.

Санджара и его спутников провожали только плохо одетые дехкане.

Молодой горожанин, читавший книжку про богатыря, с горечью говорил вполголоса:

— Санджар–ака! У них только на губах мед, в глазах— сахар, они только по виду друзья Советов, а мысли их черные, морды их распирает от жира, который они высасывают из наших костей. Подождите, бедняки вцепятся в их глотки. О, мы быстро заберем себе все — и землю, и скот, хочется это или не хочется этой черной силе… сидящему на нашей шее лиху…

Санджар смотрел на черные огрубевшие под ветрами горных вершин лица дехкан, на мозолистые руки, сжимавшие отполированные ладонями многих поколений пастушеские дубины.

— Товарищи, вы слышали о Ленине?

— Да, — сказал один горец, — он был выше и здоровее других. Да, мы у себя, среди камней и льдов, слышали это священное имя. Увидев страдания всех, кто собственными руками добывает себе хлеб, Ленин сказал: «Доколе будут течь слезы по земле?» Он уничтожил баев и помещиков. По слову Ленина, русские рабочие и дехкане сбросили с золотого трона белого царя.

Тогда заговорил Касым:

— Красные воины оседлали молниеподобных коней и бурей ворвались в город великолепия, где домов столько же, как у нас камней… Ленин из этого города написал огненное слово всему народу. На призыв Ленина единодушно откликнулись все несчастные, угнетенные. Воспрянув, как гордый сокол, Сталин воскликнул: «Мы готовы!» и повел гневный народ в бой.

Высокий горец добавил:

— Бухарские баи спрятали письмо Ленина… Пользуясь нашей неграмотностью, они сказали, что, прогнав и низринув в прах царей, Ленин отдал власть богатым людям, потому–де, что они уважаемы и мудры. Баи приказали нам, простодушным, воевать против большевиков. «Так, — они говорят, — сказал Ленин…». Но мы знаем теперь, что нас бессовестно, коварно обманули. Мудрый Ленин так не говорил, ибо он ненавидел богачей и любил простой народ.

— Ты прав, друг, — сказал Санджар. — Не верьте баям и помещикам. Верьте Советам, избранным самими рабочими и крестьянами. И от эмирских и байских порядков не останется ни пылинки. Это зависит от вас, друзья. Выполняйте заветы Ленина, помогайте Красной Армии, громите поганые гнезда басмачей. Помните — с первых дней революции Красная Армия была вместе с рабочими и дехканами в горе и веселье, в битве и на празднике ликования.

Высокий горец ответил за всех:

— Мы знаем. Благодаря большевикам мы стали людьми.

Санджар и его спутники ускакали.

… Уже проехав мост через бурную, изжелта–мутную Ширабад–Дарью, Санджар обернулся к Джалалову:

— Слышали? Никогда, никогда народ не позволит, чтобы на эту землю легла леденящая душу тень эмира.

Выслушав рассказ о посещении разведчиками Дербента, Кошуба долго молчал, время от времени искоса поглядывая на едущего рядом с ним Санджара. Потом повернулся к нему и резко сказал:

— Не думаете ли вы, Санджар, что баи посмели обратиться к вам с таким предложением только потому, что вы сами дали им повод своим поведением?

— У нас говорят, — прервал командира Санджар, — сколько ни хвали меня, сколько ни ругай меня, а цвет глаз моих не изменится. А вы, товарищ Кошуба, хотите, чтобы я изменился.

— Да, я хочу, чтобы вы поняли.

— Что же я должен понять? — Санджар уже не скрывал своего раздражения.

— А то, что добровольческие отряды приносят пользу лишь до тех пор, пока они принимают руководство командования Красной Армии, пока соблюдают дисциплину. Если нет, — они опаснее басмачей.

— Я… Мой отряд — басмачи?

— Вот вы ушли с Термезской дороги. А ведь командование рассчитывало на вас, не послало туда другого отряда. И теперь весь тракт, быть может, в руках бандитов. Вы же находитесь здесь. Зачем?

— Когда идешь по следам волка, правил нет. А я иду по следам Кудрат–бия…

— Выслушай меня внимательно, Санджар. Я уже давно смотрю на твой отряд как на часть Красной Армии, боевую, отличную часть. Ты слышал о товарище Куйбышеве?

— Да. Он ученик и друг великого Ленина.

— Товарищ Куйбышев приехал в Ташкент посланцем партии, посланцем Ленина и Сталина, помочь узбекскому народу, таджикскому народу, туркменскому народу установить советскую власть. Ты знаешь это?