— Пожалуйста, вызовите мне такси по телефону.

— О-мм. Подытожим. Сперва вы пытаетесь мне внушить, что моего «Спаги», чего доброго, украдут. Затем слышите душераздирающий вопль с глетчера, которого никто, кроме вас, не слышит. Затем…

— …принимаю шофера за священника, затем не рискую въехать с вами в чернорубашечную Италию, углядев там некую возможность ареста, затем, не иначе как под влиянием луны, вижу какой-то обманчивый свет в Кампферском озере, знаювсе-знаювсе. Даете мне машину, Йооп, или нет?

Тен Бройка прикрыл за нами дверь. Первым стал спускаться по саду, ни слова не говоря, позвякивая ключами. Мы снова прошли по мостику, под качающимся фонарем; заперев за нами ворота, Йооп вытащил шарф и обмотал его вокруг шеи, после чего, придерживая за козырек кепи, зашагал рядом со мной; мою пелерину вздувал ветер, шаги наши едва были слышны в неистовом шелесте серой ольхи, а наша походка чем-то напоминала моряцкую — враскачку. В эту беспокойно-обманчивую, зеленовато-бледную лунную ночь все вокруг — не только верхушки деревьев — раскачивалось или симулировало качку, даже угрожающе близкий, мерцающий чернотой массив Роза-ча, над которым сквозь мчащиеся тучи покачивалась яйцевидная луна; и одинокая лампочка над гаражом тен Бройки раскачивалась, хоть и была прикреплена наглухо; и освещенное окно над воротами в гараж. Когда же мой провожатый их отомкнул, порыв ветра рванул тяжелую створку, и она, отлетев, громко скрипнула.

Бонжур, в белой рубашке, высунулся, тоже будто раскачиваясь, из окна.

— Tout va bien, Bonjour! — крикнул ему Йооп. Ветер заглушил и точно оскопил его голос, и он залепетал как-то странно: — Allez vous coucher![117]

Он включил свет в гараже, молча подал мне ключ от машины. Я протиснулся мимо громадного «австродаймлера» к «крейслеру», вывел его, не слушая поучений Йоопа, задним ходом из гаража:

— Осторожно! Держитесь левой стороны! Ле-во-ой!..

— Я принципиально держусь левой стороны, — попытался я пошутить, чтобы отделаться от тревоги, — приношу глубокую благодарность за машину.

Но тен Бройка, заперев ворота гаража, уселся рядом со мной и вытащил из кармана на дверце меховые рукавицы.

— Вы едете со мной, Йооп?

— Да, присмотрю за вами и уличу вас.

— Вот как!

— Уличу в… как это называется… в лжепророчестве.

Я уже вел машину по прибрежному шоссе.

— И в нашем озере нынче ночью горят огни. Пропасть обманчивых огней. — Йооп попытался продемонстрировать иронию.

Я покосился на озеро, оно тоже покачивалось, волновалось. Тихое глубокое Морицкое озеро обычно напоминало спокойный глаз под насупленной бровью Менчаса. А сейчас хоть волны не пенились, но били о наш берег с силой морского прибоя, и на их гребнях зеленоватыми искрами вспыхивал и разливался лунный свет, взблескивал и искрился обманчивыми огнями.

Ветер, врываясь в подземный туннель у вокзала, гудел низко и глухо, а на «мосту вздохов» у гостиницы при почте завывал, точно орда ошалевших в лунную ночь котов.

— Скажите, Требла… а не кричит там кто-то?

— Нет, это ураган «Малойя», как его здесь называют. А ведь эти места защищены лесом Сувретты. Вот проедем дальше, у Кампфера будет жутковато.

— Да, но… вы же едете не к Кампферу. Куда это вы, собственно говоря, направляетесь.

— Прошу вас, Йооп, пять минут терпения.

Улица в Санкт-Морице, с которой начисто вымело все живое, раскачивалась в колеблющемся свете трех висячих фонарей. Ни одной летучей мыши вокруг них. Мы промчались по переулочкам, мимо темного полицейского участка, мимо до времени погасившего сегодня огни углового кафе господина Бенедета Кадуф-Боннара. Площадь Шульхаусплац, у горы, была все-таки защищена от ветра; тем призрачнее казалась в ее квадрате игра света и теней от пробегавших по ночному небу туч. На протестантской церкви в ту самую минуту, когда я подъехал к дому адвоката, глухо прозвучали удары, а им будто вторили чьи-то стоны — одиннадцать.

В холодном лунном свете грязно-белый фасад поблескивал, точно фосфоресцировал. За решетчатыми окнами ни огонька. Я выскочил из машины, подбежал к входной двери и нажал ручку. Заперто. Я схватил дверной молоток, тот самый, обшарпанный, кованый павлиний хвост. Стук отозвался в пустых комнатах. Я напряженно прислушался. Ни звука.

Я застучал бешено металлом о металл. Прислушался. Ни звука. И тут застучало в ответ — но совсем в другом месте: у меня во лбу.

Йооп остался в машине.

— Не визг ли там послышался?..

— Собачий? — Я был весь наэлектризован.

— Надо думать, собачий, — буркнул он. — Коровы не визжат.

Я прислушался. Еще раз застучал…

— Минуту!

Теперь и я что-то услышал. Прерывистое, глухое повизгиванье откуда-то из-за дома. С развевающейся пелериной за спиной я рванулся за угол, по булыжнику, по гравию и влетел в запущенный сад де Коланы. Визга я больше не слышал.

На земле лежали два слинявших под дождями садовых гнома и тоже словно раскачивались в бурных вспышках света во мраке. По ним я ориентировался. Передо мной — за пузатой решеткой, врезаясь в толстую стену, едва вырисовывалось в глубокой тени стрельчатое окно спальни. Над ним — выполненный сграффито герб, и, хоть краска со штукатурки давно слиняла, фигуру на гербе все еще можно было различить — павлин, распускающий хвост. В фантастическом ночном освещении линялый, процарапанный на штукатурке рисунок казался павлиньим скелетом.

— Де Колана!.. Dotlore! Гауденц!

Я выкрикивал клички спаниелей, те, что удержал в памяти. Набрал гравия и, не слишком-то соблюдая осторожность, стал швырять в пирамидальное окно. В перерывах между криками и бросками я, затаив дыхание, ждал, что раздастся хоть взвизг, хоть ворчанье или лай, — ждал, умирая от нетерпения. Но слышал лишь гул урагана, блуждавшего по усадьбе, в доме же все было тихо.

Обернувшись, я увидел фосфоресцирующих гномов, бесстрастно ухмылявшихся в свои блеклые бороды: не надо мной, но над какой-то тайной шуткой, над каким-то своим, удачно завершенным, сугубо личным делом. И тут легкий визг — близко-близ-ко — заставил меня резко обернуться. В пристройке, затененной туннелеобразной аркой ворот — двустворчатая дверь. Одна из массивных створок распахнулась и лениво ходила взад-вперед на разболтанных петлях; вот откуда это повизгивание. Я вошел внутрь, чиркнул спичкой, которая тут же потухла. Но учуял легкий запах бензина. Гараж де Коланы. Пустой.

Мы мчались сквозь лес Сувретты, шумевший, словно его листву взметнул единый безумный вихрь; через городок Кампфер. Когда мы выезжали из него, миновав огромную копну сена, где-то резко хлопнула дверь. Точно выстрел, посланный нам вдогонку. Мчались вдоль наноса, по синеватой поверхности которого ураган гнал навстречу нам, той дело сталкивая с нами сотни призрачных колесниц, тени туч. А вот и Кампферское озеро. Его волны, что катили мимо нас вдоль шоссе, увенчаны изумрудно-зелеными пенистыми кронами, словно волшебная сила вознесла сюда, в высокогорную долину, частицу ночного южного моря. Бегущие, перегоняя друг друга, тучи все снова и снова скрывали лунный диск, отчего землю озарял неестественный, точно от магниевых вспышек, свет. Кто же в такую ночь среди бесчисленных световых вспышек ищет какой-то ОДИН источник света? Конечно же, сумасшедший в поздней стадии посттравматического расстройства. Усугубленное жестокими событиями современности, оно породило у него галлюцинации.

Но что значила мертвенная тишина деколановского дома, пустой гараж адвоката? А если он еще разок завернул в Сильс-Ба-зелью и бражничает в эту минуту, окруженный своим собачьим семейством?

Вот она, та одинокая лиственница на берегу, изогнутая под напором урагана, точно натянутый исполинский лук. Я затормозил, прижимая машину к горе, и тут-то обнаружил узкую тропу, уходящую в лес, которую прежде не приметил.

— Тропа ведет на Орчас, — знал, оказывается, тен Бройка.

— Подождете меня в машине? — крикнул я.