— Ты все видела… и слышала? — пробормотал я задыхаясь. — Они стреляли в меня. Беги… Беги-беги-беги от света!

— Никто в тебя не стрелял. Во всяком случае, сейчас.

Я обхватил плечо Ксаны, на которое было наброшено полупальто из верблюжьей[440] шерсти. (Неужели тот «камель»-«кэ-мел» и впрямь выделывал странные прыжки в воздухе, после того как началась перестрелка? Может быть, я действительно вывел из строя его боковые рули и только потом, потеряв сознание, упал на руки Гумонды.) Обхватив Ксану, я постарался оттащить ее от фонаря-василиска, вокруг которого вились летучие мыши.

Осторожно поведя плечами, Ксана сбросила мою руку.

— Ты один стрелял. Вот что я видела, и слышала, и видела. Ты неожиданно бросился на эту мусорную кучу, а может, и не мусорную. Бросился и начал палить. Почему ты стрелял, Требла, в копну сена?

Да, видимо, около часа ночи Ксана облачилась в свой халат-рясу и накинула поверх него пальто; не спеша попыталась хоть как-то одеться для улицы. На лице ее лежал слой ночного крема. Под фонарем-василиском оно блестело, словно его посеребрили; казалось, Ксану уже не смущают летучие мыши.

— «Поверьте, сударыня, быть излишне чувствительной, право же, неразумно». Помнишь, Требла? Ты сказал мне это месяц назад. Когда я убежала вечером из дома в «Акла-Сильве». Потому что они… Максима Гропшейда… когда я… когда ты обнаружил меня на той скале у берега. Тогда ты и сказал эту фразу. Процитировал фразу из репертуара пратеровского балагана. Кукольного театра маэстро За…

Разгоряченный бегом, я почти сорвал с шеи младенчески-голубой шарф Полы.

— Заламбучи.

— Отец мой погиб. — (Она не сказала Гюль-Баба.) — Но я не дам отравить себя. Отравить себя тоской. Я на третьем месяце. Малыш. Нннет… Никогда больше я не назову тебя так. А случилось это со мной, наверно, после того как ты спустился с Сильвретты. Но потом, сидя здесь наверху… вот уже целый месяц, мы не нашли, что сказать друг другу. Не нашли, что сказать. Да?

И. Фрадкин

Роман о «преступной эпохе»

Ульрих Бехер, уже знакомый советским читателям своей повестью «В начале пятого» (издана в русском переводе в 1971 г.), — весьма заметная и непростая фигура в современной немецкоязычной литературе. Он родился и провел свои юные годы в Берлине, где и состоялись его литературные дебюты; затем несколько лет жил в Австрии и по сей день является гражданином этой страны; его мать была швейцарского происхождения, он был издавна связан родственными узами со Швейцарией, и в последние два десятилетия его постоянное местожительство — Базель. Авторы энциклопедий и справочников порой затрудняются определить, к каким писателям отнести Ульриха Бехера — к немецким, австрийским или швейцарским.

Сама неясность этого вопроса не случайна и весьма показательна. Она фокусирует в себе обстоятельства, характерные для судеб европейской интеллигенции середины XX века и вместе с тем сказавшиеся на некоторых индивидуальных особенностях творческого облика Бехера, особенностях проблематики его произведений и их художественной формы.

Ульрих Бехер родился 2 января 1910 года в Берлине. Его общественное сознание формировалось в годы Веймарской республики, и его левая демократическая ориентация, его резкая враждебность милитаризму и национализму определились довольно рано — еще в бытность студентом Берлинского университета. Столь же рано пробудилось и его многостороннее творческое дарование. Он увлекается изобразительным искусством и становится учеником и другом знаменитого революционного художника-графика Георга Гросса, сближается с кругом близких тому людей, среди которых были режиссер Эрвин Пискатор, писатель Макс Герман-Нейсе, художники Джон Хартфилд и Макс Пехштейн, издатели Виланд Херцфельде и Эрнст Ровольт и др.

В 1928 г. в Германии разразился скандальный судебный процесс против Георга Гросса. За издание антивоенной литографии «Христос в противогазе» он был осужден по обвинению в богохульстве. Под впечатлением этой ханжеской расправы над любимым художником Бехер (присутствовавший на суде и ведший неофициальную протокольную запись заседаний) создает одно из первых своих литературных произведений — пьесу «Никто». В этой «современной мистерии» молодой автор изобразил фантастическую ситуацию — воскрешение во время спиритического сеанса и возвращение к людям Христа. Проповедуя любовь и добро, Христос — заступник и вожак угнетенных — погибает вновь, на этот раз став жертвой заговора капиталистических концернов и националистической военщины. Осуществить постановку пьесы в условиях стремительно фашизировавшейся Германии Бехеру и его друзьям не удалось (премьера состоялась лишь значительно поздней — в 1936 г. в Швейцарии, в Берне). Но в 1932 г. Ровольт издал том его рассказов «Мужчины совершают ошибки». Не прошло и года, как эта книга вместе с выдающимися произведениями человеческого духа была брошена беснующимися коричневорубашечниками в костер во время варварской церемонии сожжения неугодных фашистам книг.

Гитлеровцы еще раньше имели с писателем свои счеты. В 1932 г. он участвовал в схватке с ними в стенах Берлинского университета, поэтому после прихода их к власти оставаться в Германии Бехер не мог. Впоследствии он писал в своей автобиографии: «В 1933 г. в ночь поджога рейхстага покинул Германию, чтобы избежать — будучи ее самым младшим «дегенеративным писателем» и младшим членом круга Георга Гросса — опасности ареста». Начинается эмигрантская одиссея. Бехер поселяется в Вене, получает австрийское гражданство, но в 1938 г., в день вступления в Вену немецко-фашистских войск, вынужден бежать дальше, в Швейцарию (где еще раньше, в 1936 г., вышла его вторая книга, сборник рассказов «Завоеватели»).

Весной 1941 г., когда угроза быть выданным германским властям подступила вплотную, Бехер покидает Европу. Лавируя среди опасностей, с документами на чужое имя он пересекает вишистскую Францию, франкистскую Испанию, салазаровскую Португалию и на испанском пароходе достигает берегов Бразилии. Здесь он проводит три года, сначала в Рио-де-Жанейро, а затем на небольшой ферме в глухой сельве. В 1944 г. он переезжает в США и поселяется в Нью-Йорке. Это последний этап его эмигрантских скитаний.

Беспокойные годы изгнания не создавали благоприятных условий для неторопливой и сосредоточенной творческой работы. Рукопись наполовину законченного романа «Паяц» пропала при переездах. За все это время Бехеру удалось написать лишь несколько баллад и поэм, но зато он активно выступает как публицист в немецких антифашистских изданиях, выходящих в Швейцарии, Франции, Аргентине, Мексике и США.

Накопленные им впечатления, общественный опыт, который он обрел в изгнании, — все это с особой интенсивностью реализовалось в его творчестве в послевоенные десятилетия. В это время Ульрих Бехер завоевывает широкое международное признание как драматург и прозаик. Под его пером оживает во всей своей красочности и драматизме то, что он вынес и видел в Австрии (повесть «В начале пятого»), Швейцарии (роман «Охота на сурков»), Бразилии (пьесы «Самба» и «Макумба»), США (пьеса «Огненная вода», «Нью-йоркские повести», роман «Профиль»). Но где бы, в каких бы уголках земного шара ни происходило действие этих пьес, повестей, романов, они объединены некой глобальной тревогой писателя, сознанием, что в критическую эпоху, переживаемую ныне человечеством, в эпоху кровавых фашистских преступлений, войн, террора, империалистической агрессии, термоядерных угроз, судьба рода человеческого неделима, а идея замкнутого, изолированного существования народов и стран — не более чем уже изжившая себя иллюзия.

Столь же иллюзорными писатель считает и всяческие мечты о тихом личном счастье, независимом от общественного состояния современного мира. Обывательскому эскепизму Бехер противопоставляет активную позицию, социально-политическую ангажированность художника на стороне сил мира и демократии.