Изменить стиль страницы

На самом деле, Сабутис нисколько не нарушил ход мыслей Кехра, которые были очень конкретными и могли иметь для наболтавшего лишнего, пьяного старшины, далеко идущие последствия. Из всего сказанного смышленый Кехр вычленил и четко уяснил одно — это то, что Сабутис говорит богохульные и кощунственные вещи. И самое главное, он осмеливается противоречить жрецам, понося их мудрость, и заявляет, что ни богов, ни демонов не существует. Если правильно распорядиться этой информацией и грамотно преподнести ее жрецам храма Амона в Мемфисе, этого должно вполне хватить для того чтобы засадить Сабутиса в темницу, а самому занять его место. И что самое главное, заполучить ту зеленоокую красавицу, которая уже свела бедного Кехра с ума!

— А знаешь, что мы сейчас с тобой сделаем? — пьяно расхохотался Сабутис, колыхая огромным животом, в котором булькало уж изрядное количество пива. — Мы сейчас отправим нашим постояльцам гостинец!

Кехр непонимающе уставился на него, не успевая следовать за ходом многоизменчивых пьяных мыслей хозяина.

— Сейчас ты отнесешь им от моего имени щедрый подарок, — самодовольно икнул Сабутис. — Корзину с едой и большой кувшин пива, в котором мы разведем изрядное количество сонного зелья. Если они, как ты говоришь, демоны или иные божественные существа, они не станут пить пиво. В этом случае я, оставлю их в покое. Но если они все, же выпьют, это будет означать, что они простые глупые люди и бояться их нечего. После этого мы спокойно и без хлопот зарежем спящего старика, его дурака сына, да и внука впридачу.

— А женщина? — встревожено спросил Кехр.

— А что женщина? — довольно расхохотался Сабутис. — Женщина достанется мне, как я и запланировал! Иди и приготовь пиво с сонным зельем и заодно захвати еще один кувшин для меня! Да смотри не перепутай их, дурак!

Кехр если бы даже очень захотел то не смог бы ничего перепутать, потому что сразу же приготовил два кувшина с сонным зельем. Один предназначался для постояльцев, а второй для его пьяного хозяина, на которого он прямо сегодня же вознамерился донести жрецам. Поставив перед ним пиво, Кехр счел за лучшее, как можно скорее, оставить хозяина одного. Он на своей собственной шкуре знал, что Сабутис в изрядном подпитии становится до крайности вздорным и драчливым.

По дороге Кехр, размышлял о том, что же ему делать, если вдруг женщина, а также старик, его сын и внук вообще не станут пить пиво? Будет ли это означать, что с ними нельзя связываться? Мучимый этим вопросом Кехр вскоре достиг лачуги, в которой знаки внимания со стороны старшины парасхитов встретили без особого энтузиазма, если не сказать с подозрением. Передав старику наилучшие пожелания от Сабутиса, он отдал кувшин женщине. Когда она повернулась и понесла грубую глиняную посудину чтобы поставить его на циновку, ее крутые тяжелые полусферы, рвавшиеся наружу из тесной ткани, мерно колыхались в такт шагам.

Не в силах отвести глаз от этого колдовского зрелища, Кехр проглотил слюну, неожиданно заполнившую его рот и, повернувшись на пятках, поспешно покинул лачугу. Дальнейшее его пребывание там, было бы верхом неприличия, так как набедренная повязка внезапно стала слишком тесной для его плоти.

Выждав время достаточное для того, чтобы четыре человека успели выпить содержимое глиняного кувшина, Кехр вернулся к лачуге. Крадучись подойдя к окну, он с удивлением обнаружил, что посерди комнаты, на боку валяется пустой кувшин. Все четверо лежали на своих циновках, и, судя по оглушительному храпу старика, спали мертвым сном.

Подивившись тому, как быстро на них подействовало сонное зелье Кехр, поспешно отошел от окна и припустил в сторону дома Сабутиса.

— 20 —

Россия, окрестности Ежовска, Чертов остров, 1889 год.

Для того чтобы оторваться от преследователей, беглецам нужно было переплыть ту часть реки, что отделяла Чертов остров, где они сейчас находились, от противоположного берега реки. Карл и Веревий прекрасно понимали, что перебраться вплавь с большой сумкой набитой ассигнациями и, имея на руках, тяжелый, словно гиря свинцовый сосуд с жучьим соком, им вряд ли удастся. Решив не рисковать всей бывшей в их распоряжении наличностью, а также заветным сосудом, было решено спрятать все это, до лучших времен. То, что такие времена, рано или поздно наступят, друзья не сомневались. Они предпочитали не думать о самом худшем и надеялись на лучшее. Кто знает, может быть, им удастся как-нибудь вывернуться?

Взбежав на вершину холма под грозные окрики: — Стой, стрелять буду! — Карл, обежав дуб в котором они уже один раз прятали сосуд, от взбесившихся скарабеев, принял из рук Веревия сумку с деньгами и забросил ее прямо в дупло. Следом за ней полетел метко брошенный свинцовый сосуд с жучьим соком. Чем именно были заняты беглецы все это время, спрятавшись за дубом, преследователи не могли видеть, так как ствол дерева надежно закрывал их.

Покончив с багажом, Карл и Веревий стремительно преодолели овраг и со страшным треском принялись пробираться через бурелом густого ивняка. Наконец им удалось выбраться к реке. Отбиваясь от наседавших на них со всех сторон полчищ комаров друзья бросились в воду. Карл и Веревий были хорошими пловцами и преодолели расстояние, отделявшее остров от берега, без особого труда. Выбравшись на берег они, какое-то время отдыхали, пытаясь унять запаленное дыхание.

Отдышавшись, они принялись карабкаться вверх по обрывистому глинистому склону, помогая друг другу. Беглецы не видели того, что происходило по другую сторону острова, закрывавшего от них преследователей. Выбравшись наверх обрыва, они обнаружили, что находятся на ровном как стол травяном лугу, по которому были разбросаны небольшие лесные опушки, состоявшие из деревьев лиственных пород. Так как трата времени в их положении была смерти подобна, Карл и Веревий бросились бежать по лугу, стремясь как можно дальше удалиться от берега реки, за которой оставили своих преследователей.

Местами разнотравье достигало высоты человеческого роста, и при желании в нем можно было легко спрятаться. Плохо было то, что вслед за беглецами оставалась полоса примятой травы. Не помогало даже то, что они бежали один за другим, чтобы оставляемая ими в траве просека не так сильно бросалась бы в глаза.

Между тем, удача окончательно отвернулась от Карла и Веревия. Видимо их мерзкие прегрешения достигли той критической черты, чрез которую преступать, не дано было никому. Когда полицейские, озабоченные тем как бы им организовать переправу, уже всерьез рассматривали вариант форсирования реки вплавь, один из востроглазых сыщиков разглядел плоскодонку, спрятанную беглецами в камышах острова. Тотчас же был отряжен лучший пловец, бывший в отряде преследователей, который в скором времени пригнал лодку к своим нетерпеливо ожидавшим его товарищам. После этого вопрос переправы на противоположный берег, которого беглецы достигли часом ранее, был успешно решен. В самом скором времени все преследователи, включая собак, благополучно переправились.

Ничего не подозревающие Карл и Веревий, будучи свято уверены в том, что полицейские будут поодиночке вплавь перебираться через реку, изрядно сбавили темп. Теперь они уже не бежали, а передвигались быстрым шагом, решив, что собаки им уже не страшны. Каков же был их ужас, когда внезапно до их слуха донеслось нестройное тявканье сыскных псов. На то, чтобы понять, каким образом преследователи умудрились переправить через реку собак, у беглецов не было времени. Вместо этого, они вновь перешли на бег рысцой. Понимая, что затея попытаться спрятаться в какой-нибудь густой опушке, среди валежника, при наличии у преследователей собак, заведомо обречена на провал, им не оставалось ничего другого как бежать до тех пор, пока у них хватит сил.

Как вскоре выяснилось, сил у Карла с Веревием хватило ненадолго. Совершенно выбившийся из сил Карл, встал на месте как вкопанный и, уперев дрожащие от напряжения руки в колени, жадно хватал широко открытым ртом воздух. Бешено колотившееся сердце грозилось выпрыгнуть наружу из его горла и запрыгать, словно страшная окровавленная лягушка по зеленой траве. Веревий оказавшийся крепче своего товарища, как мог, пытался сдвинуть его с места, чтобы продолжить бег, но тот лишь обреченно махал рукой, мол, сам уходи! На то чтобы произнести хоть одно слово у него не было сил.