Чтобы проверить, как влияет быстрое снижение высоты с 6000–7000 метров до 1000–1500 метров, медики предложили такой опыт: подняться на самолете без кислородной аппаратуры на высоту 7000 метров, пробыть там 15–20 минут и затем резко спикировать. После уточнения всех деталей командование дало разрешение на этот эксперимент.

Позади моего сиденья медики поместили клетку с двумя подопытными кроликами. Красноглазые пассажиры пугливо жались друг к другу.

Круто задрав машину, перешел в режим набора. На высоте 5000 метров почувствовал холод. На земле при взлете было тепло, а тут 15 градусов мороза. Постепенно набираю высоту и вижу, что стрелка высотомера уже не так быстро, как раньше, отсчитывает сотни метров. После 6000 метров она стала двигаться совсем медленно. Но вот и 7000 метров. На мне был летний комбинезон, и жуткий холод весьма чувствительно давал о себе знать. Ноги, обутые в кожаные сапоги, онемели. Казалось, мурашки ползают по всему телу. Видимо, начинала сказываться высота. В голове стоял звон, точно в пустом железном котле от ударов молота, совсем так, когда я работал молотобойцем. Появилась апатия. Лень было шевельнуть рукой, не хотелось смотреть даже на приборы. Но я убеждал себя, что все идет хорошо и надо полностью выполнить задание. Наконец, пятнадцатиминутное пребывание на семитысячной высоте кончилось. Теперь надо резко спикировать до 1500 метров.

Задираю машину вверх и на малой скорости резко перевожу ее в пикирующее положение. Упершись лбом в резиновую часть оптического прицела, вижу, как стрелка, не останавливаясь, идет на второй круг. Скорость пикирования около 400 километров в час. Высота 1500 метров. Энергично тяну ручку управления на себя, и в тот же миг большая тяжесть вдавливает меня в сиденье. Перегрузка, очевидно, не менее чем восьми — десятикратная. Приборы уходят куда-то из поля моего зрения — ничего не вижу. Это длится мгновение. Почему-то остановился мотор, и машина начала беспорядочно падать. Мне пришлось идти на посадку с остановившимся мотором. Хорошо, что аэродром был недалеко и, зайдя в круг, приземлился нормально. В ушах стоял звон, все тело ныло, словно меня кто-то беспощадно избил. Подъехал тягач и, взяв на буксир самолет, оттащил его на место стоянки. Я заглянул в клетку с кроликами. Один из них лежал мордочкой вниз, другой — на спине с раздутым животом.

— Неважное сердечко, — сказал военврач, вытаскивая кролика.

Столь быстрое снижение не понравилось кроликам, не особенно понравилось оно и мне.

Вскоре после этого полета я предложил Н. А. Евдокимову совершить прыжок с задержкой раскрытия парашюта 60–65 секунд с целью побития рекорда, который числился за летчиком-истребителем Зворыгиным. Он установил его 15 февраля 1933 года со временем свободного падения 41 секунда.

9 июля 1933 года выдался жаркий день. Вместе с нами на борт самолета поднялись пятеро парашютистов, а также военврач Л. М. Калужский и инженер А. П. Семенов. На высоте 600 метров была произведена выброска парашютистов. В то время как пятерка опускалась к земле, наш самолет продолжал набор высоты. По расчетам высоты 3500 метров было вполне достаточно, чтобы выполнить поставленную задачу. Летчик Н. А. Оленев вышел на расчетную прямую и подал сигнал к прыжку. А. П. Семенов выпустил красную ракету в открытую дверь. Настал момент прыжка. Взглянув за борт, я оттолкнулся от самолета и сразу пустил в ход секундомер, привязанный шелковой парашютной стропой к левой руке. Следом за мной отделился Евдокимов.

Приняв более или менее устойчивое положение, подношу секундомер к глазам: прошло 15 секунд… Ищу глазами Евдокимова, вижу его значительно выше себя. Николая почему-то сильно вращает. Падение продолжается 45 секунд. Неизвестно по какой причине меня кидает в сальто. Как можно больше прогибаю спину в пояснице и широко раскидываю ноги: сальтирование прекращается. Падаю вниз лицом и ясно различаю знакомые очертания летного поля. До земли — не более 500 метров. Правой рукой беру вытяжное кольцо, вынимаю его из кармашка и дергаю. В тот же миг левой рукой останавливаю секундомер. Сильный рывок, темнеет в глазах, в ушах острая режущая боль. Опускаюсь почти в центре аэродрома. Только тут вспоминаю о Евдокимове — он опускается вдали от аэродрома. Верчу в руке свой секундомер, спрашиваю у членов комиссии — сколько же я падал.

— Ровно 62 секунды.

Мой секундомер показывал 61,5 секунды. Решили считать правильным мое время. После окончательной проверки установили, что я отделился от самолета на высоте 3570 метров и раскрыл парашют в 400 метрах от земли. Таким образом, я пролетел 3170 метров за 61,5 секунды. Евдокимов раскрыл парашют на сорок восьмой секунде. Попав в штопорное положение, он не захотел дальше испытывать судьбу.

В то время наша страна не состояла в Международной Федерации авиационных видов спорта, и наши рекорды не регистрировались как международные. Таким образом, я установил всесоюзный рекорд. Мировой рекорд, как мы узнали потом, в это время был за американцем Меннингом и равнялся 62 секундам. Мне не хватило всего полсекунды до мирового достижения.

10 октября 1933 года В. Евсеев с высоты 7200 метров падал 132,5 секунды, пройдя за это время 7050 метров, и раскрыл парашют всего в 150 метрах от земли. На мой вопрос, как он контролировал расстояние до земли в момент раскрытия парашюта, тот ответил: «Я хорошо чувствую землю. Падая, все время слежу за землей и особенно за мачтами центральной радиовещательной станции. Когда вершины их сходятся с линией горизонта, дергаю кольцо». Крнечно, раскрытие парашюта на такой низкой высоте очень эффектно, но достаточно было промедлить одну-две секунды, как могло случиться непоправимое.

Штурм рекордов продолжался. Не прошло и года, как Н. А. Евдокимов установил новый рекорд. 16 июля 1934 года, отделившись от самолета на высоте 8100 метров, он падал 7900 метров, не раскрывая парашюта. 142 секунды падения!

Советские достижения были не по душе зарубежным парашютистам. Некоторые из них старались вырваться вперед. Не всем это удавалось. Одна из таких попыток закончилась трагически.

Еще в 1933 году датчанин Джон Транум установил мировой рекорд затяжного прыжка. Евсеев и Евдокимов дважды улучшали достижения датчанина. В марте 1935 года Транум поднялся в воздух с целью отвоевать мировой рекорд. Он намеревался оставить самолет на высоте 10 000 метров. Это было смелое предприятие, но к сожалению, оно не увенчалось успехом. На высоте около 8000 метров Транум почувствовал себя плохо. Летчик быстро спикировал и произвел посадку. Транум был без сознания, и все попытки помочь ему не увенчались успехом. Датское телеграфное агенство сообщило, что парашютист погиб от кислородного голодания. Израсходовав кислород в основном баллоне, он потерял сознание, не успев включить запасной баллон.

За всеми этими прыжками скрывался большой труд, непрерывные поиски… Ведь в ту пору многое еще было неизвестно. Взять, к примеру, штопор… Несмотря на то что мы уже имели по нескольку десятков затяжных прыжков, техника исполнения оставалсь примитивной. Каждый падал, как мог. Иногда вращало больше, иногда меньше, а однажды во время падения вдруг почувствовал, что лежу на спине и тело мое сильно вращается: голова — по малому кругу, а ноги описывают большой круг. Меня с большой силой как бы спирально ввинчивало в воздух. Позже такое положение стали называть штопором. Это явление в то время было совершенно не изучено. Никто еще не знал, можно ли выйти из штопора, что для этого надо делать, как вести себя во время этого неприятного положения в воздухе. При длительном штопоре парашютист теряет ориентировку по высоте и времени.

Существуют две разновидности штопора — крутой и плоский. При крутом штопоре парашютист во время свободного падения переходит в положение «головой вниз» под углом до 80 градусов и начинает вращаться вправо или влево, причем голова его служит как бы центром вращения, а туловище и ноги описывают соответственно все большие круги. При плоском штопоре скорость бывает еще больше.