Я явно счищал с себя наносы лет — все вокруг обозначалось ярче, образнее и притягательнее. Занимаясь психотерапией самовнушения, я все глубже и глубже проникал в себя, Я как бы исследовал себя. И то, что я узнавал, не приводило меня в восторг. Уродливые, болезненные изветвления характера вызывали стойкое желание сделаться другим, желание отсечь их. Я вводил новые формулы воли. Как и те, самые первые, они вырывались из души. В те дни я начал строить формулы на стирание определенных свойств характера и развитие, закрепление нужных мне. Я вспоминал себя в прошлом — и мне становилось не по себе. Я сам калечил себя, отравлял жизнь, отодвигал ее, замалевывал, делал скучной и неинтересной. Я со всех точек зрения был уязвим. Конечно, не во всем я оказывался виноват. Но под гнетом трудностей, ударов судьбы, разочарований и срывов мой характер изменялся не в лучшую сторону. Теперь даже сами понятия «разочарование», «удары судьбы» и т.п. казались мне ненормальными. Нет разочарований, нет срывов или ударов судьбы, есть лишь различная энергия встречного поведения. Ничто не способно заслонить жизнь. Она неизменно притягательна и достойна самой горячей привязанности.

Я сознавал: прежней беззаботности не будет. Отныне и до конца дней я обязан работать, чтобы сохранить жизнь в нужном качестве. Это может нравиться, может и не нравиться, но это делать придется. А те, кто несет отметины болезни, должны следовать этому правилу во сто крат строже и уж, конечно, без какого-либо чувства ущербности — так нужно жизни!

В начале марта случай сводит меня с И.Р. Соколинским. Этот человек получил диплом врача-педиатра за несколько дней до нападения фашистской Германии на Советский Союз. На его долю, уже как военному врачу, достаются и отступления, и окружения, и победы. После войны работает по специальности — детским врачом. Увлекшись кислородолечением, он во второй половине 50-х годов разрабатывает свой оригинальный метод кислородотерапии — это кислородные коктейли и кислородные клизмы. Соколинский создавал данный метод, имея в виду лечение ночного недержания мочи у детей. Однако кислородные клизмы дают весьма обнадеживающие результаты и при заболеваниях желчного пузыря, печени, аллергиях… Надо видеть, как он умеет обращаться с детьми!

Соколинский неожиданно находит у меня стародавний гепатит: болезненную и весьма увеличенную печень. Оказывается, не все формы гепатита обнаруживаются обычными лабораторными пробами.

Мне становятся понятны многие из моих состояний, в том числе и ночные лихорадки. Это дает о себе знать больная воспаленная печень. Она не в силах обрабатывать всю пищу, и это оборачивается настоящим самоотравлением. Эти яды организм исторгает с потом ночами. Почему ночами? За день с пищей они как раз и накапливаются. Поэтому меня лихорадит, мне худо.

…После работы иду в поликлинику. Соколинский, как всегда, приветлив и не сомневается в выздоровлении. Однако приходится повторять курс за курсом, а улучшения нет. В душе я уже перестаю верить, как вдруг обнаруживаются необычные вещи: чахнет и теряет силу ночная лихорадка! Та самая, которая столько лет безнаказанно уродует меня!

Неделю за неделей лихорадка никла и никла, временами вовсе пропадала. И уж совсем сюрприз — почти незаметно проскакиваю майскую аллергию на цветение, обычно вызывающую очень неприятные зуды, ознобы, температуру. Дальше — больше: я ощущаю прилив сил. Нагрузки проворачиваю без усталости и головных болей. Какое-то стремительное возрождение! Сомнений не может быть: лечение оздоравливает печень. Я это чувствую и потому начинаю есть то, что обычно не мог.

Кислородотерапия по методу Соколинского оздоравливает не только печень, но и весь организм. Это и понятно. Ведь в воротной вене, которая в основном и насыщается кислородом при данной процедуре, около 50% всей крови! И она энергично всасывает и разносит кислород.

Целительность кислородных процедур для нервной системы Соколинский подчеркивал высказыванием английского физиолога Конрада Вилли: при достаточной оксигенации нервная клетка практически неутомима. Это фундаментальная и чрезвычайно плодотворная мысль.

Организм ответил на лечение резким улучшением общего состояния. То, что я полагал достигнуть за годы, становится возможным за месяцы. По всем направлениям я ощущаю небывалое увеличение работоспособности. Лихорадка же к июню исчезает бесследно. В последующие годы она возобновляется на две-три недели лишь при серьезных нарушениях режима питания и гриппе.

Результат поражает. В какой же степени организм нуждается в кислороде, если в его системах постоянно столь острый недостаток его! С тех пор я уже по-другому отношусь ко всем возможностям насыщения организма кислородом. Независимо от этого я утверждаюсь и во взгляде на тренировку как на насыщение организма кислородом. Отсюда совершенно иные требования к воздуху, которым мы дышим вообще и на тренировках в частности. Не только закаливание принуждает меня вести тренировки обнаженным.

Я вспоминаю тренировки на сборах, когда был атлетом сборной. Только переезд к морю или в лес коренным образом изменял состояние. Я мог усваивать несравненно большие объемы нагрузок и восстанавливаться в гораздо более сжатые сроки, а ведь все остальное сохранялось — питание, сон… Другим оказывался лишь исключительно здоровый воздух, в котором я как бы постоянно купался…

Кстати, жесткое следование ритму тренировок, отказ пропустить хотя бы одну из них — от большого спорта. Там пропуск занятий вел к утрате смысла предыдущих тренировок. Я опасался пропускать их, чтобы не потерять результат.

И теперь я все время взвинчиваю нагрузки. Я стараюсь выбить из организма приспособленность ко все более интенсивным и объемным нагрузкам. Этим я стремлюсь расширить жизненное пространство.

После неудач и трагедий всегда, стремиться к новой победе — это значит не признавать себя побежденным. Это и есть торжество — твое и дела!

В те годы моя дочь училась на вечернем отделении Московского государственного университета. Я встречал ее обычно около полуночи… Я шел к метро, была ранняя весна. Я поднял голову: необыкновенно четкие звезды! Они всегда такие чистые и крупные при северном ветре. Я сбавил шаг и залюбовался: звезды мерцали за узорами голых ветвей. Блеск их озарял ветви — холодный, едва уловимый глянец на черных плетях. Я вдруг поймал себя на мысли о том, что голова не кружится. Я прежде не смел запрокинуть голову, тем более идти так. И я понял: болезни отступают, я возвращаюсь в жизнь. Меня охватило счастье.

С первым настоящим теплом я решаюсь на беговые тренировки. Беговыми их назвать можно лишь условно. Я то бегу, то перехожу на шаг. И сам бег настолько замедлен, что ходьба в последние месяцы, пожалуй, была порезвее. Так как я много езжу на велосипеде и вообще веду довольно объемные тренировки, я бегаю через два дня на третий и при этом, как говорится, наедаюсь по горло. Зато от тряски опять ноют печень и позвоночник. Однако я креплюсь. Должен привыкнуть! Уже приучил себя к таким упражнениям, о которых я и не смел помышлять. Боль в позвоночнике через три-четыре недели притупляется, а погодя и вовсе гаснет. Но вот без болей в печени не обходится ни одна пробежка. Когда боль невозможно терпеть, я снижаю ритм и стараюсь глотать воздух поглубже. Печень втягивается в работу, и боль стихает.

Я бегаю в одних трусах. Солнце калит плечи и грудь, тело обильно орошается потом, но все это не кажется обременительным. Этот жар мне по душе.

Любовь к бегу во мне на всю жизнь. В детстве я прочитал «Маугли» Киплинга. Описание неутомимости Маугли, его бега запали в сознание. С тех пор я мечтал о беге. Я, наверное, стал бы бегать много раньше — еще в молодости, если бы не увлечение силой. Тренировки ради силы отодвинули ту мечту, но не стерли. Я сохранил ей верность. Или от этой мечты, или из-за какой-то необходимости организма, но я постоянно ощущал потребности в беге, именно в длительном беге — долгими часами. Видение этого бега в снах или причудах воображения всегда манили и волновали. И даже возраст не имел над ними власти…