Есть предметы, с которыми и сейчас ингуш расстается только в крайних случаях, и которые он считает позорным продавать за деньги. К числу таких вещей относятся полученное по наследству старинное и часто уже вышедшее из употребления оружие: какой-нибудь кремневый пистолет, шлем и кольчуга, иногда также шашка — «гурда»[5], любимый боевой конь, хранящаяся без употребления очажная цепь и т. п. Для перехода таких вещей (не по наследству) к новому владельцу существует особый освященный обычаем способ обмена подарками. Для пояснения этого обычая мне рассказали следующий недавний случай: один молодой ингуш долго просил другого продать или променять ему на коня дамасскую шашку. Тот все никак не соглашался. Наконец, первый привел к нему во двор оседланного коня[6], снова стал просить совершить обмен и, когда тот наотрез отказался, сказал: «ну, коли так, дарю коня тебе, а там делай, как знаешь», оставил лошадь и ушел. Упрямому хозяину шашки, как всегда в таких случаях, невозможно было не отдарить, в свою очередь, просителя. Вечером он прислал за владельцем коня, приглашая его к себе. Тот, уже понимая в чем дело, собрал молодежь-товарищей и отправился к владельцу шашки. Получивший коня зарезал по этому случаю барана, пригласил девушек с гармоникой (у ингушей на гармонике плясовые мотивы играют исключительно девушки), угостил, как следует, своих гостей и после танцев, в конце вечера, торжественно вручил шашку приглашенному. По обычаю, такое угощение сначала устраивает у себя тот, кто первый хочет сделать другому подарок.

Посмотрим, однако, поближе на дом нашего хозяина. Прежде всего вам бросится в глаза несоразмерно большая длина (30–40 аршин) при незначительной ширине (до 6 аршин) этого чисто выбеленного, саманного[7] домика. Несколько дверей и окон с крашеными резными наличниками и ставнями выходят на крытую узкую терраску, идущую вдоль всего дома под одной с ним крышей. Последняя, четырехскатная, крытая красной черепицей, производит на вас приятное впечатление достатка и довольства. Но что это? На крыше нет и следов дымовой трубы! Неужели в этом доме нет никакого отопления? — невольно задаете вы себе вопрос, нагибая голову, чтобы пройти в дверь. Вы попадаете в узкий, темный коридорчик или, лучше сказать, переднюю, откуда входите в относительно просторную расположенную во всю ширину дома, комнату для приема гостей — «кунацкую», обставленную со всей возможной для ингуша роскошью и уютом, доказывающими «доблесть», т.-е. «джентельменство» ее хозяина. Тут у зажиточного ингуша вы, к своему удивлению, можете увидеть и металлическую пружинную кровать с хорошими одеялами и горой подушек, и венский стулья, и ломберные столики, и большие зеркала, изредка даже граммофон или пианино, к которым часто не умеет притронуться сам хозяин. На стенах, по обычаю, ковер с развешанным оружием, и в рамках замысловато написанные красками и золотом изречения из Корана. Таких кунацких в доме может быть 2–3, в зависимости от числа живущих в нем взрослых мужчин — полноправных участников общего хозяйства. Эта неожиданно европейская обстановка не особенно приятна для вас, если вы хотите познакомиться с настоящим домашним бытом ингуша, да и для вашего хозяина и моментально собравшихся посмотреть на вас его родственников и знакомых нельзя назвать эту обстановку особенно удобной и привычной. Но ничего не поделаешь: в этом сказывается близость города, а веления моды и хорошего тона здесь, как и везде, мало считаются с требованиями удобства, тем более, что городская обстановка в годы революции и гражданской войны с особенной легкостью перекочевывала в деревню. Кунацкие прежде убирались с большей простотой, но и большим своеобразием. Они строились, совершенно особо от жилища хозяина в виде отдельных небольших домиков. И теперь еще по старому обычаю считается верхом хорошего тона иметь отдельно построенную кунацкую. «Они живут по-настоящему, как настоящие люди живут», говорят про таких хозяев. Кровать, ковер на стене, шкура козла для молитвы, кувшин и таз для омовений, — вот непременные и главные подробности старинного, убранства кунацкой.

Если теперь мы захотим увидеть поближе подлинный быт ингуша в привычной для него обстановке, попросим любезного хозяина провести нас в соседнюю комнатку, которая служит ему для жилья и называется по-ингушски «жилой комнатой» («дахы ца»). Из того же коридорчика, или передней, вы попадаете в маленькую, почти квадратную (3 на 4 аршина) комнатушку. Одну сторону занимает наглухо вделанная в стены деревянная койка, покрытая войлоком; вас, как почетных гостей, сажают на нее рядом с уважаемыми, пожилыми ингушами; более молодые и сам хозяин почтительно толпятся у дверей. Ваши соседи, пожилые ингуши, долго упрашивают хозяина сесть, но он упорно отказывается, как того требуют ингушские правила приличия. Наконец, один из гостей встает, ловит хозяина за рукав и насильно усаживает его на принесенную маленькую низенькую трехногую скамеечку, которая и выполняет в домашнем быту ингушей роль стула. Молодежь остается стоять тесной кучкой у входа, молча внимая разговорам и исполняя просьбы гостей и распоряжения хозяйка: то проворно приносит и подает тлеющую ветку для прикуривания, то воду для питья в больших фаянсовых чашках, напоминающих нашу полоскательницу, и т. п. Приняв в руку сосуд с водой, гость обязательно предлагает испить сначала другим гостям и только после их отказа сам утоляет жажду. Из той же чашки допивают другие, а если понадобится, принесут воды и вам. При входе старшего по летам или уважаемого человека все встают и садятся снова только после того, как садится вновь пришедший и жестами и просьбами приглашает всех сесть. Словом, несмотря на всю кажущуюся примитивность ингушского быта, вы замечаете весьма сложный и разработанный до тонкости свод правил вежливости и приличия, одним из основ которого является уважение к старшему по возрасту и к гостю вообще. Вы с некоторым удивлением начинаете чувствовать, что среда, в которую вы попали, совсем не так уж некультурна. Быт ингуша подчинен всяким правилам тонкой обходительности, в, большей степени, чем быт большинства населения наших городов и, во всяком случае, не менее, чем жизнь так-называемого «высшего общества» в культурных странах. Этим и объясняется та выдержка, то уменье непринужденно держать себя на людях, которыми с первого же взгляда так выгодно отличаются ингуши на-ряду с некоторыми другими кавказскими народностями.

Вот вам, кстати, еще пример тонкой ингушской обходительности. Рассказывают, что в старые времена один ингуш, по имени Кэрцхал (основатель Назрани), случайно заехал как-то к незнакомому кабардинскому князю. Его встретили, как гостя, и провели в кунацкую. Однако пришелец имел необычный и довольно дикий вид. Почти все лицо его было сокрыто густыми волосами, — окладистой бородой и усами огромной величины. У всех, а в особенности у женщин, разгорелось сильное желание узнать, что он за человек и какого он происхождения. Но обычай запрещает беспокоить гостя докучливыми и, может быть, нескромными вопросами. Дочки князя решили добыть необходимые сведения другим способом. Они поставили перед незнакомым гостем столик с миской, наполненной медом, и «чуреком» (хлебом), а сами стали наблюдать в щелку, как примется гость за еду и что будет при этом с его бородой и усами. Однако, Кэрцхал с честью вышей из испытания и поддержал достоинство ингуша перед кичливым кабардинским князем: он обмакнул сначала кончики пальцев правой руки в мед, смочил ими волосы возле рта, закрутил усы и пригладил бороду так, чтобы дорога в рот сделалась свободной; а затем с аппетитом начал кушать мед, пользуясь вместо ложки куском чурека. У кабардинцев не осталось больше никаких сомнений: конечно, перед ними был человек, привыкший к тонкому обхождению и достойный быть принятым в доме князя.

Если на дворе зима или поздняя осень и дают себя чувствовать холода, не успеете вы расположиться у гостеприимного хозяина, как, смотришь, несколько пар молодых проворных рук уже тащат обыкновенную, столь знакомую вам за годы революции железную печку и охапку хвороста. Печка ставится прямо на земляной глинобитный пол; труба собирается, вставляется в специально проделанное в потолке отверстие и начинает дымить и разгораться. Тут только получаете вы разгадку отсутствия наружных труб на крыше ингушского дома: железная труба такой переносной печурки выходит только на чердак, а в черепичной крыше для выхода дыма просто проделано отверстие. С удивлением вы узнаете, что это неизбежное зло нашей городской жизни времен гражданской войны — железная печка, принято большинством ингушских хозяйств, как последнее усовершенствование в области отопления. Ингуш доволен экономным расходованием дров, в которых на плоскости давно чувствуется недостаток и быстрым согреванием помещения, а ингушская хозяйка вполне обходится ею при изготовлении блюд ингушской кухни. Для того, чтобы понять это несколько неожиданное, с нашей точки зрения, удовлетворение, следует ближе познакомиться с тем, чему на смену пришла железная печь в ингушском хозяйстве. А это стоит в связи с тем, какие дома строили ингуши у себя в горах до переселения на плоскость и как постепенно учились они строить, в новых условиях, после переселения. Чтобы лучше понять эту историю, давайте расспросим хозяина об устройстве его дома в тех частях, которых мы еще не видели. В другом конце последнего расположена вторая кунацкая или «комната для гостей» и другая такая же «жилая комната», — обе с общей маленькой передней и одним выходом на террасу. Эти комнаты принадлежат женатому брату хозяина. В середина дома находится еще одна — «комната хозяйства — материнства» (если точно перевести ее ингушское название «ноаныл ду ца») тоже с отдельной дверью на террасу. Здесь помещаются и ночуют дети, девушки, старики-родители, если для них нет отдельного помещения; здесь же хозяйка готовит пищу и производит другие домашние работы. Не старайтесь на первых порах проникнуть в эту комнату. Ингуши сочтут такую назойливость не совсем приличной. Из мужчин в эту комнату заходит только хозяин и его ближайшие родственники. Женщины, по обычаю, вообще стараются молчаливо держаться в стороне от вновь прибывшего чужого мужчины. Даже угощенье подается в кунацкую, большею частью молодыми родственниками хозяина. Если же жена хозяина появляется в кунацкой, чтобы прибрать комнату или постелить постели, долг вежливости предписывает гостю выйти на время из комнаты.