— А можно ли ему верить? — спросил Змушко, не скрывая настороженности.
— У нас еще есть время его проверить, — не отступал от своего Пикунов, — я берусь за это.
Рабцевич закурил. Заговорил тогда, когда высказался каждый.
— Так вот, — начал он раздумчиво и тихо. Проницательный взгляд его серых со стальным отливом глаз из-под белесых бровей обежал лица бойцов. — Будем пробираться к месту назначения, иначе нельзя, товарищи. Командование послало нас в Белоруссию, значит, там мы сейчас нужнее…
На том и порешили. День группа переждала в перелеске, а с наступлением ночи отправилась в путь.
Целых два месяца двигались к цели. Шли ночами, по возможности избегая столкновений с фашистами. Чего только не нагляделись за это время.
Попадались целые деревни, безжалостно уничтоженные фашистами, обгорелые трупы людей, заброшенные, заросшие лебедой поля…
— Да сколько же мы будем смотреть на все это?.. — не выдержал как-то Пикунов. — Черт подери, или мы не бойцы, или у нас оружия нет?..
Зашумели остальные.
— Ну в самом-то деле, долго ли еще будем оставаться сторонними наблюдателями?
— Когда начнем действовать?
Рабцевич понимающе вздохнул.
— Всему свое время, товарищи. Отомстим! За все отомстим! У нас с вами свои задачи, свое важное дело.
С каждым днем ему все труднее становилось сдерживать ярость бойцов, но он упорно вел их к намеченной цели.
А путь был тяжелый: бесконечные болотные топи, реки и речушки: Ипуть, Беседь, Сож, Днепр, Березина… И у каждой свой норов. Приходилось искать брод или бесшумно валить лес, вязать плоты. Вот где опять выручили парашютные стропы!
Первая встреча с партизанами состоялась в Кировском районе, недалеко от деревни Столпище. В лесу обнаружили группу вооруженных людей. Щелкнули затворы… «Кто такие?» Оказалось — дозор партизанского отряда имени Сергея Мироновича Кирова. Радость всех охватила такая, какая бывает лишь при встрече близких или хороших знакомых, друзей. Партизаны и десантники обнимались, целовались, смеялись…
— Теперь веди нас к своему начальству, — немного успокоившись, сказал Рабцевич старшему дозора — высокому узкоплечему парню.
— Сейчас и двинемся, — неспешно проговорил партизан и что-то шепнул своим товарищам, которые сразу же скрылись в подлеске.
Вечерело. Солнце так прокалило землю, что она дышала обжигающим зноем. Однако бойцы не чувствовали духоты. Шли так, словно и не было позади долгого изнурительного пути. Да и ничего удивительного, так уж устроен человек: стоит завидеть или почувствовать близкую цель, как враз забываешь обо всех невзгодах и прежде всего — об усталости…
Вышли из лесу. На взгорке увидели первые хаты деревни.
Тянуло сладковатым дымком, слышалась песня. На душе у всех стало почти празднично. Шутка ли, опасались даже говорить, а тут поют… Еще прибавили шагу. Оказалось, у последней избы собрались парни и девчата. На широкой завалинке сидел рыжий паренек и громко играл на гармошке. Синяя рубаха расстегнута, милицейская фуражка сдвинута на затылок, из-за спины торчит дуло немецкого автомата. Глаза у паренька мечтательно полузакрыты. Рядом с ним девушка озорно выводит:
Пикунов, обласкав девушку взглядом, от удовольствия даже крякнул.
— Ай да дивчина, хорошо поет!..
Десантники рассмеялись.
В это время группу обогнала тройка верховых. Лицо первого, бронзовое от загара, худощавое, Рабцевичу показалось знакомым. Конник на полном скаку осадил лошадь, с проворством бывалого наездника слетел с нее, лихо бросил поводья товарищу.
— Кого ж я бачу!
Рабцевич нерешительно шагнул навстречу. Потом вдруг раскинул руки. Человек в немецком кителе, перетянутом ремнями, в гражданских брюках, в сапогах, с биноклем на груди, полевой сумкой на одном боку и маузером в деревянной кобуре на другом оказался земляком и партизанским другом времен гражданской войны.
— Комар, Герасим Леонович! — воскликнул Рабцевич. — Неужели ты?
Обнялись. Их сразу же обступили бойцы группы, партизаны…
— Откуда объявился, Маркович? — тискал и тормошил его Комар.
— С Большой земли, Герасим. — Еле высвободившись из жарких объятий друга, Рабцевич представил ему Линке: — Мой комиссар — Карл Карлович Линке.
— Немец? — не сумел скрыть удивления Комар и пристально оглядел несколько растерявшегося Линке.
— Антифашист, коммунист, — пояснил Рабцевич.
Познакомившись со Змушко и бойцами группы, Герасим Леонович вдруг пробасил:
— Вот, бисов сын, что ж мы посеред шляха стоим, а ну марш в хату! — Он тут же дал распоряжение всаднику, державшему его лошадь, устроить бойцов группы на ночлег, а сам, взяв Рабцевича под руку и все еще не переставая удивляться встрече, повел его и заместителей в штаб.
В одной половине просторной хаты жили старенькая хозяйка да муж ее, в другой — комиссар Комар и командир отряда.
— Располагайтесь! — Герасим указал на скамейки, окружавшие большой дощатый стол, выскобленный до желтизны, и пошел на хозяйскую половину.
Горница была большая, светлая. В переднем углу висела икона, покрытая расшитым полотенцем, на стене — две большие, неумело раскрашенные фотографии мужчины и женщины, под ними — фотокарточка улыбающегося подростка; чуть ли не полстены, отделявшей хозяйские комнаты, занимала побеленная русская печь, от нее тянуло теплом, — должно быть, недавно стряпали, топили ее; у глухой стены стояли две накрытые одеялами кровати…
С шумом, задорно потирая руки и похлопывая, появился улыбающийся Комар.
— А ты, я вижу, хорошо устроился. Не боишься, что фашисты нагрянут? — усмешливо спросил Рабцевич.
— А чего их бояться, мы ж у себя. Вот они нас стали бояться, поняли: неодолим народ, если взялся за оружие. Ты это не хуже меня знаешь.
Вошла старушка в чистеньком шерстяном платье. От него густо пахло нафталином.
На столе появились миски, большой, пышущий жаром чугунок тушеной картошки с мясом, крынка молока, ломти хлеба.
— Кушайте! — с поклоном потчевала хозяйка.
Комар благодарно посмотрел на нее:
— У меня гость важный: друг. Сто лет не виделись.
«Да, — подумал Рабцевич, — не виделись мы давненько». Последний раз Комар был у него, когда Рабцевич возвратился из Испании и возглавил в своем родном Кировском районе отдел здравоохранения. У Комара кто-то заболел из родственников, ему срочно понадобилось редкое лекарство. Рабцевич достал. Договорились собраться семьями, даже день назначили. Но встретиться больше не довелось. В ноябре тридцать девятого, после воссоединения Западной Белоруссии с БССР, ЦК КП(б)Б направил Рабцевича в Брест, где он стал членом Временного управления города и заведующим отделом здравоохранения. В Западной Белоруссии шли революционные преобразования, Рабцевич национализировал больницы, поликлиники, аптеки, конфисковывал медикаменты у частных предпринимателей…
— Не будем терять времени, — весело проговорил Комар и стал раскладывать в миски картошку.
За дверью послышался шум, и в горницу ввалился бородатый мужик гигантского роста с руками молотобойца.
— Да что ж такое получается, Герасим Леонович? — заговорил с порога. — Гнать в шею такого завхоза надо, совсем о людях не думает…
Комар молча повернулся в его сторону.
— У Захарова от сапог одни голенища остались, вместо подметок щепу подвязывает, а завхоз говорит, что нет обувки. Я сам видел у него новенькие сапожки. Куда их дел? Что ж, Захарову лапти, что ли, носить? — напирал вошедший.
— А это ты, Фрол Семеныч, здорово сказал! — рассмеялся Герасим. — Лапти по такой погоде в самый раз. И по болотам в них лазить очень даже удобно — вода вольется, выльется, и нога сухая. — Помедлил. — А сапог у него действительно нема: Василию-пулеметчику отдал — совсем хлопец оказался босой.