«И правду ведь говорит, – думал каждый и вспоминал, как сокрушались все в той войне, что и боеприпасов не было, берегли заряд на сутки, а артиллерия молчала порой днями вообще. Пали от бескормицы кони, а живых пришлось прирезать, так как нечего было есть.

Спасибо женщинам Севастополя, матросским жёнам, как могли – перевязывали раны, но смертность была просто ужасающей. Так как не доставало врачебной помощи страдальцам, не было лекарств и перевязочных материалов. Никто не думал об эвакуации раненых в глубь страны, где им могла быть оказана квалифицированная помощь».

И Алексей, набрав полную грудь воздуха, сказал о сокровенном, о том, что он мог сказать пока в кругу лишь родных и близких людей:

– У России нет времени на долгую раскачку. Не упеем научиться воевать по-современному – уже совсем скоро нас просто сомнут. Никто не желает России процветания и могущества. Их всегда страшатся. И враги, не думайте, изучают наше состояние и возможности. И ему важно сломить нас в именно ту пору, когда мы к современной маневренной войне не готовы.

Подумайте лишь об одном, что я хочу Вам сказать – если сегодня объединённые силы Японии, Американских штатов – нападут на наши Дальневосточные границы – мы не успеем из глубины России поставить даже резервы. Одна нитка недостроенной железной дороги связует нас с Дальним Востоком, а морем – долго и ненадёжно, да и ограниченные силы лишь можно поставить.

А концентрация населения там такова, что и для обороны побережья сил не хватит. А ведь эту армию надо кормить, поить, одевать, обувать, подвозить ей боеприпасы. Кто это будет делать и какими силами?

Ну, и самое последнее, – глубоко убеждён в том, что надо в корне менять саму систему подготовки войск. Солдат должен знать цели и характер войны, надо преодолевать пропасть между солдатом и офицером – только тогда армия будет едина, сплочена и боеспособна. Слава Богу, у нас, у казаков, этой проблемы почти не существует, так как в казачьем полку – все знакомы друг с другом, половина – родство, а вот в пехотных частях – эта пропасть зримая, страшная. Офицер неделями не бывает в казарме, не знает, чем живёт солдат. Что у него на душе. Всё отдано на откуп лишь унтер-офицерам.

И даже захлебнувшись от собственной смелости и вольнодумства, но всё же – пересилил себя и довершил, правда, спасительно укрывшись за спину Великого князя.

– Сам Великий князь, Николай Александрович, на конференции, в которой я имел честь участвовать, сказал откровенно и прямо, что высший начальствующий состав армии безнадёжно отстал в собственном развитии, понимании законов ведения современной войны; не служит, а дослуживает на ключевых должностях, сдерживая процесс обновления армии.

И таких изъянов в военной организации гораздо больше, нежели я их назвал. Но эти – самые основные. Самые сущностные, на мой взгляд. И если мы не избавимся от них в ближайшее время – великие беды ждут страну и армию.

А так как армия – суть опора государственности и строя, не трудно представить, что произойдёт, если эти проблемы не получат разрешения в ближайшее время…

Все сидели поражёнными и оглушенными словами молодого сотника. Они, бывалые и закалённые воины, не выходившие из боёв долгие годы своей жизни, понимали, что их время уходит и молодой Каледин прав.

Но трудно было и смириться с тем, что их жизнь прожита. Что их опыт – лишь фундамент для воспитания будущих поколений защитников Отечества, престола и веры.

А для создания боеспособной, современной армии, нужны были иные головы, иной разум, способность видеть далеко вперёд и подчинять все обстоятельства единой цели.

И Алексей выразил все их сомнения и тревоги одной фразой:

– Нужна подлинная военная реформа, затрагивающая всё, все этажи общественной жизни – от семьи, школы, специальной подготовки, формирования резервов, развития сети сообщений, производства новых вооружений, боевой техники и умения их эффективно применять на поле боя.

Это только казачеств можно в считанные дни собрать. Каждый из нас готов, пожизненно, к службе. И клич «Спалах!» помнит с детства. И знает, что по нему делать.

Но нас – мизер в масштабах страны. И не все задачи решить лёгкой конницей. Особенно, при глубокоэшелонированной обороне противника, насыщении её артиллерией и автоматическим оружием. Кто подступится к нему? Да он сумеет расстроить наши боевые порядки огнём до того, как мы сойдёмся с ним вплотную, где, конечно, против лихого удара кавалерии устоять сложно.

У казачества – иные функции, иные задачи, нежели борьба с регулярной, массовой армией. И это надо нам всем помнить, как бы ни был велик соблазн преувеличить нашу значимость и нашу роль.

Во всех войнах – основная тяжесть ложится на нашу многострадальную пехоту. Так было и в Турецких войнах, и в Балканских, и в Крымской.

К слову, она высветила и ещё один наш принципиальный просчёт – флот и армия не сводятся под единое начальствование на театре военных действий, решают свои, частные задачи, а вот объединение их усилий для достижения общей победы – ни разу в военной практике не было достигнуто.

В будущем – это будет стоить большой крови, больших жертв, утрат территорий, если только не сделаем должных выводов.

Нависла тягучая тишина. Все гости сидели в тяжёлых раздумьях.

Пытаясь их как-то разрядить, наказной атаман невесело пошутил:

– Надо твоего Алёшку, Максим Григорьевич, сразу в начальники Генерального штаба. Тогда ничего не упустим. Всё успеем и всё сделаем. А то мы – какие-то неумёхи, отсталые, закоренелые ретрограды.

– Налей-ка по бокалу всем, а то и хмель из головы вышел, – и он первым протянул свой бокал к Каледину-старшему и выпил, не дожидаясь других, до дна.

А затем тяжело стукнул кулаком по столу, да так, что и тарелки подпрыгнули, и заключил:

– А вообще, если честно, спасибо Алексей Максимович, – обратился он к младшему Каледину по имени-отчеству, – за науку. Не думал и сам о сути всех этих проблем. А они просятся, стучатся в дверь. А мы их не пускаем. Привычно-то действовать проще. Легче. Не надо лоб морщить – только и знаем «Пики к бою, шашки – вон!» – вот и вся премудрость военной науки.

А здесь – молодец, сынок. И наши мозги ты просветил изрядно. Быть тебе, Алексей Максимович, атаманом Всевеликого Войска Донского, а может – и выше шагнёшь. Светлая голова!

И не знал прославленный казачий генерал, как он был сейчас прав.

Всё это сбудется. И генерал Каледин переживёт много побед и утрат, но его войско никогда не будет бито врагами. Всегда будет его верх.

И только под напором новой жизни, не заметил он её наступления, утратив привычный уклад дорогих ему порядков, не пожелал, чтобы все видели его личное поражение, хладнокровно нажмёт курок нагана, приставленный к виску.

Но до этого пройдёт ещё много лет. И везде, на любом посту, Алексей Каледин будет по совести, честно и даже сверх человеческих возможностей, печься о вверенных ему людях, а в конечном счёте – о судьбе так дорогого его сердцу Отечества.

Назавтра, когда гости разъехались, и Алексей собирался съездить в Старочеркасскую, верхом, отец, взявшись за стремя рукой, вывел сына за ворота и сказал:

– Алёша, сынок! Ты больше не веди таких разговоров, пока не войдёшь в силу. Вот, ежели, ты будешь самолично решать эти вопросы, и они будут зависеть от твоей воли, тогда – хоть Государю излагай всё.

А сегодня – поостерегись. Сынок. Я тоже был молодым и горячим. И всё полагал, что и знаю больше, и душа у меня больше за Отечество болит, нежели у других. И умнее других сам себе казался.

Да жизнь потом пообтёрла. Ия понял, если не можешь изменить обстоятельства, которые тебя окружают, тогда или смирись с ними, или не замечай.

Нет, я не за соглашательство с откровенной мерзостью, небрежением, особенно по отношению к людям. Такого у нас в роду не водилось. Но и выше себя, дорогой сынок, не прыгнешь.

Помолчав минуту – закончил мысль:

– И обуха плетью не перешибёшь. Пока в России существует установленные свыше порядки, не хватит у тебя сил и полномочий бороться с системой.