Ох, коротка людская память, как коротка.

Того Краснова, который возглавлял управление по делам казачества в фашистском вермахте и гордился чином генерал-лейтенанта фашистской армии, пожалованным ему Гитлером, находящийся в недоброй памяти Володацкий, а ведь депутат, Дон представляющий, даже в атаманах каких-то ходил, предлагает признать жертвой борьбы с большевизмом и памятник ему воздвигнуть. Да ещё и за наш, с вами, счёт.

Не получилось на первый раз. Зашумел Дон, замутился от народного гнева.

Не все ещё забыли, как наймиты Краснова колодцы травили при отступлении фашистов, уходя вместе с ними, да женщинами и детьми их доверху набивали.

Поэтому – пока и не поддержали Володацкого в этот раз.

Но володацкие понимают, что с каждым днём воля народа слабнет. И память стирается.

А тут и помощь им поспела. Уж как печалуется велеречивый Никита Михалков за всех ушедших с врагом, воевавших с новой Россией в рядах её заклятых врагов в последнюю войну.

И премьер российский, совсем уж неожиданно, такую поддержку и помощь оказал этим отступникам, что даже тревожишься за существование всё же каких-то пристойных принципов, стержня какого-то.

Ведь без этого никак нельзя Россией управлять. Не получится, если только в сторону одного берега Тихого Дона на страну и людей смотреть будешь, а о другом забудешь.

Отец ведь, в семье, он отец для всех детей, а не только избранных.

А председатель правительства сегодняшней России – возьми, да и обустрой за народный кошт, не свои ведь выложил кровные, могилы цареотступникам и изменникам – Деникину, Каппелю.

Рядом с ними – поклонился Ильину, который воспевал фашизм и оценивал его как «освободительный меч против тирании большевизма»; заставил нас всех вспомнить современного иуду, по его воле упокоенного рядом с великим Ключевским.

Распорядился даже в школах изучать того, кто проклинал Россию, призывал американцев сбросить на нас ядерные бомбы.

Правда, меня лично уже этим не удивил.

Чему же здесь удивляться, коль Маннергейму позволил памятник в своей вотчине поставить, в Северной столице.

Своего учителя и наставника, которого даже ельцинский режим преследовал, уголовное дело возбудил, захоронил в пантеоне русских святых, в Александро-Невской Лавре.

Поэтому все последующие шаги уже не удивляют. А вот оторопь берёт.

Разве может честный отец выставлять, напоказ, пороки своего дитя и объявлять их праведными пред всем миром?

Нет, честный отец – сам слезами и мукой душевной изойдёт, но не смирится с пагубой, от кого бы она ни исходила.

Иначе – беда остальным, как только порок будет возводиться в добродетель.

И церковь наша – как при том патриархе, так и при этом, одного лишь берега держится, одну лишь, только ей ведомую, правду отстаивает.

Поэтому и не достаёт сил у народа с колен подняться. О достоинстве и совести вспомнить, да и выступить за правду, против разора родной земли и неправды великой.

Растерялся он, народ мой. Не понял, что в овечьих шкурах, пред ним явились суть волки хищные и терзают родную землю изо всех дьявольских сил.

То, что Божье, Господом созданное, почему-то стало только им принадлежать, обогащать их немеряно и не по заслугам, не по-христиански даже.

Разве столько надо одному человеку? Зачем ему столько?

Давно ведь известно, как только запалишь душу жадностью, стремлением жить за чужой счёт – так и беды жди.

Тогда уже и родная земля – не благословенное Отечество, а лишь среда обитания. Успешного приложения корыстных сил.

Почему обо всём этом говорю?

Лишь по одной причине – никто, нигде, ни разу не возвысил свой голос за восстановление честного имени Великого сына и патриота России, героя Брусиловского прорыва, первого выборного в новое время Атамана Тихого Дона Алексея Максимовича Каледина.

И нам ведь всем понятно – почему. Потому, что на фоне его честного имени все эти деникины-красновы-поповы-наумовы-корниловы-каппели-дроздовские-покровские-шкуро-красновы – просто меркнут.

Никогда, при жизни, не смог смириться Алексей Максимович с христопродавцами.

Полагаю, что и в той жизни, Вечной, не сел рядом он с этими отступниками и изменниками русской земли.

Честь и слава Вам, генерал Каледин.

Ибо Вы сами всегда имели честь, и каждый Ваш поступок отстаивал и защищал достоинство воина, гражданина и патриота.

Склоняю голову пред Вашей светлой памятью.

***

Моя старенькая бабушка, на последнем году своей долгой жизни, а прожила она почти век, в моём последнем отпуске, из-за Божницы вынула нарядную, в чёрном лаке, шкатулку, да и протянула мне:

– Давно хотела, внучик, отдать. Знаю, что тебе это надо знать.

А что раньше не смела – не вини. Времена, не тебе говорить, какие были. За слово одно, неосмотрительное – жизни лишали, а не то, что за письма Алексея Максимовича…

Я изумлённо уставился на неё:

– Бабуня, какого Алексея Максимовича?

– А то не знаешь, – лукаво заулыбалась она. – Ты же, почитай, даже календарному листочку был рад, если находил, на всём Дону, упоминание о твоём любимце, генерале Каледине.

– Давно примечаю, изучаешь его жизнь, а тут – видишь, – и она открыла шкатулку, – ровно двадцать одно письмо Алексея Максимовича. Я их все выучила наизусть.

– Бабушка, – я даже утратил дар речи, – а как же они к тебе попали?

– А мне их – он, самолично, вручил, как раз с утра, 29 января восемнадцатого года.

– ?!!

– Да, да, ты не удивляйся. Я прибиралась в атаманском дворце-то, и он всегда здоровался со мной. Первым. А тут вышел – лицо чёрное, жизни на нём уже не было, и говорит мне:

«Милая барышня! Большая просьба у меня к вам. Соратникам оставить не могу – не так воспользуются, а Вас, прошу, сохраните эти письма.

И передайте их в те руки, которые могут честно сказать своё слово об Алексее Каледине.

Знаю, не скоро такие времена наступят. Но они – обязательно придут. Дайте мне слово, что сбережёте эти записки».

– И я, внучик, побожилась и спрятала на груди, под полушубком, да шалью, и никому – ни матери, ни братьям – и словом не обмолвилась. И сама даже не смотрела до шестидесятого года.

А только в шестидесятом и открыла шкатулку. Не всё мне понятно, внучек. Не бабьего ума, видно, это дело. Но то, что человек с совестью, искренним был, себя, в первую очередь, судил строго, за всё – это совершенно очевидно из его писем.

И она мне вручила этот бесценный дар.

Эти письма, дорогой читатель, и легли в основу этой книги.

Что-то автор дополнил из других источников, со слов воспоминаний очевидцев тех событий, но оценочные суждения деятелей той эпохи, его современников – подлинные, и даны они человеком, повенчанным честью – генералом от кавалерии Калединым Алексеем Максимовичем, прожившем на нашей земле 56 лет, три месяца и семнадцать дней.

В своём последнем письме, датированным 29 января 1918 года, он так и писал:

«Я не приемлю государство, которое наступило в феврале 17 года, но при этом остаётся горячо любимым и желанным Отечество моё, Великая, Единая и Неделимая Россия.

Ей служил я всю свою сознательную жизнь.

И с мыслью о ней я навсегда ухожу в небытие.

Будь благословенно моё Отечество, моя святая Россия»

***

Отдельно от двадцати – лежало двадцать первое письмо, в ярко-зелёной обложке.

Всего одна страница. Но какая пронзительная и светлая, пропитанная, до последнего знака, любовью такой силы, которой не много являет нам сегодняшняя действительность.

Эту бы страницу – да всем молодым людям, в качестве обязательного правила, неотъемлемого для каждой живой души.

Как бы изменилась жизнь, как бы светлее стало в ней для всех людей.

Как бы умножилась мера счастья на каждую живую душу.

Вот это письмо:

«Ангел мой, милая Машенька. Родная моя, счастье моё светлое, далёкое и теперь уже не достижимое.