Братки с любопытством смотрели на оленей.

— Во, блин, никогда таких не видел, — восхитил­ся Самоса.

— А ты вообще никакой живности, кроме собак, кошек и тараканов, не видел, — предположил Рекс.

— Ты видел, что ли?

— Да сколько угодно! Я же в Таджикистане слу­жил. Когда все озверевали от пшенки, комроты выда­вал по пять боевых патронов к «калашу» и отправлял на охоту. Попробовали бы мы вернуться без барана или кабана.

Самоса задумчиво достал пачку «Парламента».

— Жаль, дать зверям нечего.

— А вы им сигаретку дайте, — угодливо посовето­вал Каляй. — Они табачок любят.

— Чьи козлы? — спросил Самоса.

— Мои, — неожиданно для самого себя ответил Каляй одной половиной рта.

Самоса задумчиво сунул сигарету в ячейку рабицы. Сразу несколько морд потянулось к ней, но одна — рогатая, — отпихнув других, деликатно захва­тила ее бархатистыми губами.

— Надо же, сожрал! — восхитился Самоса. — Точ­но твои козлы? — обернулся он к Каляю.

— А чьи еще? Я же кормлю. За зиму одного герку­леса тонну скормил.

Самоса недоверчиво смотрел на Каляя. А тот, за­метив, что бандюки заинтересовались оленями, начал отчаянно врать, почему-то надеясь, что ему выйдет по­блажка, если он докажет браткам, какой он, Каляй, хороший человек.

— Самоса, давай отойдем поговорим, — предло­жил Рекс.

Олени продолжали выжидающе топтаться у сет­ки. Они особенно оживились, когда Клубок полез в карман. Он достал пачку «Мальборо», сунул в рот си­гарету и посмотрел на оленей, следивших за каждым его движением. Клубок был парень не жадный — ос­тавив в пачке дежурную сигарету, он вытряхнул ос­тальные и стал совать оленям. А Каляю он сигарету не дал, чтоб не вводить его в заблуждение дружески­ми жестами.

К вольеру вернулись Самоса и Рекс.

— Значит, так, Каляй, — сказал Самоса, впервые назвав Каляя по имени, — раз козлы твои, можем до­говориться. Мы тебе долг простим, а ты нам козлов отдашь.

Каляй вытаращился на Самосу:

— Зачем они вам?

— Охотиться на них будем.

— Ребята, да вы что, как на них охотиться? Их из загородки метлой не выгонишь. Если б я их в лес выг­нать мог — стал бы я их кормить?

— А мы сами что, лоси, по лесу бегать? Мы их пря­мо тут валить будем.

— Всех? — перепугался Каляй.

— Зачем всех, мы не беспределыцики. Парочку на развод оставим. Вон мелких вообще трогать не бу­дем. — Самоса показал на двух недельных оленят.

— Не-е, я на это не согласный.

— Нам это без разницы. Не согласный — тогда по­ехали к нотариусу.

Самоса повернулся и пошел к дому. За ним дви­нулся Рекс. Клубок пихнул в спину Каляя.

Пока дошли, Каляй прикинул, что, если даже бандюки оленей перестреляют, он все равно как-нибудь отвертится. Ну нет у него другого выхода, не отдавать же дом в самом деле!

— Да ладно, ладно! Берите оленей! — истерично завопил он, когда во дворе Самоса приказал ему идти за документами.

— Наши козлы? — быстро спросил Рекс.

— Ваши...

— Слово?

— Слово...

— Смотри, мужик, ты за свое слово отвечаешь. — Самоса пошел к воротам.

— А расписка? Расписка как? — крикнул ему в спину Каляй.

Самоса остановился и деловито вытащил из кар­мана органайзер, распухший, как гамбургер, от напи­ханных между страниц бумажек. Поискал. Нашел ка­ляевскую расписку и сунул органайзер обратно в кар­ман.

Каляй отчаянными глазами следил за листком.

Самоса положил расписку на ладонь и, начав с угла, ловко скатал лист в тонкий тугой стержень, за­остренный с обоих концов наподобие спицы.

— На, — сказал он Каляю, — засунь себе в жопу.

Ожидая на следующий день приезда бандюков, Каляй вдруг сообразил, что может проколоться на та­кой дурацкой мелочи, как замок на воротах вольера, от которого у него не было ключа. В связи с этим воз­никли и другие соображения. Поэтому Каляй снача­ла убедился, что кормушка набита сеном и Шуракен,

значит, в ближайшее время в вольер не пойдет. Затем он приволок ломик, своротил замок и повесил на его место свой собственный, которым запирал косую дверь избенки.

Команду Самосы Каляй встретил по-хозяйски, показал, как лесной дорогой подъехать к вольеру, и, небрежно вытащив ключ, отпер замок.

Олени собрались у сетки и с любопытством на­блюдали за действиями людей.

Быки открыли багажник «форда» и стали гото­виться к охоте. Каляй надеялся, что перед стрельбой парни выпьют для пущего удовольствия, тогда навер­няка перепадет и ему. А выпить Каляю было необхо­димо — сердце у него так и тряслось от страха. Но глав­ным в команде был Самоса. Он и Клубок морально подавляли Рекса, который тоже не прочь был пропус­тить сто — сто пятьдесят грамм. Так что Каляя постиг­ло глубокое разочарование. Водка из багажника не по­явилась.

Накануне Рекс авторитетно заявил, что нет кай­фа стрелять настоящую дичь из пистолетов, и пообе­щал сам решить проблему оружия. Но дружки, имев­шие свои арсеналы, могли предложить только «кала-ши», «узи», М-16, но без патронов, даже РПГ-7 с двумя выстрелами к нему. Все это напрочь лишенное роман­тики железо предназначалось для утилитарного убий­ства и совершенно не подходило для охоты на оленей. В конце концов, уже чувствуя себя на грани позора, Рекс достал две потрепанные ижевские двустволки и нож для добивания раненой дичи и свежевания туш. Все это в большой сумке лежало сейчас в багажнике «форда». Переминаясь с ноги на ногу и тоскуя от дурных предчувствий, Каляй всеми силами души желал, что­бы бандюки поскорей перестреляли оленей и убрались отсюда. Тогда он заберет свой замок и подбросит на его место прежний, покореженный ломиком. Готовясь доказывать свою невиновность, Каляй больше всего рассчитывал на этот сломанный замок.

Как назло, быки не спешили. Они осмотрели ору­жие, обсудили его особенности. Рекс нацепил на пояс ножны с охотничьим ножом. Потом они еще покури­ли, солидно переговариваясь о своих делах. Затем на­конец установили очередность стрельбы и пошли к во­льеру.

Женя сняла с плиты чайник и залила кипяток в кружку с заваркой. Шуракен с удовольствием смот­рел, как она садится к столу, разливает по чашкам чай. Живот ее уже немного округлился, в движениях по­явилась мягкость и плавность. Когда Шуракен смот­рел на нее, его глаза теплели, в них появлялся свет настоящей нежности. В последнее время он начал за­метно оттаивать и уже не выглядел таким отчужден­ным и замкнутым на прошлом, как раньше.

— Ой, что это? — вздрогнула Женя.

Шуракен не вздрогнул. Он мгновенно напрягся, как боевая система, получившая тревожный сигнал.

— Стреляют, — удивилась Женя, прислушиваясь к отдаленному баханью ружей. — Может, это оленей твоих стреляют? — пошутила она.

Шуракен вдруг вскочил и бросился в комнату, слу­жившую ему спальней. Он распахнул шифоньер, уда­ром кулака вышиб доску внутри, и Женя увидела, что

он вытащил длинный сверток, завернутый в мягкую тряпку. Шуракен сорвал тряпку, и в его руках появи­лось короткое, довольно массивное ружье. Это был помповый «ремингтон» с подствольным магазином — штатное оружие американских полицейских и беше­но завоевывающих жизнь «новых русских». В свертке была коробка патронов.

Женя остолбенела от ужаса, глядя, как Шуракен загоняет патроны в магазин. У него было неузнавае­мое, чужое лицо, как будто упала маска мягкой, не­прошибаемой вежливости.

С ружьем в руках Шуракен бросился из дома к во­ротам. Выскочив за ним следом, Женька дурным го­лосом заорала почему-то:

— Дуст, миленький! Ой, он убьет их! Мамочка моя!

Дуст с лаем остервенело кидался на решетку клетки.

Обезумевшие от ужаса олени метались в вольере. Они стадом неслись в одну сторону, натыкались на сет­ку, сбивали друг друга с ног, падали, вскакивали, мча­лись в другую сторону, но там сетка снова отбрасыва­ла их назад. Два недельных олененка сразу были за­топтаны.

Передавая друг другу ружья, бандюки палили с таким азартом, что половина оленей была бы уже пе­ребита, если бы стрелки попадали в цель. Но, как вы­яснилось, стрельба по таким стремительным и не­предсказуемым в своих бросках целям была совсем не то, что стрельба по мишеням в тире. Пока только один олень, по которому выстрелили в самом нача­ле, был ранен. Пуля попала ему в бок, но, истекая кровью и слабея, он отчаянно метался вместе со всем стадом.